Страница 8 из 9
— Ну это уж ты, Витя, загнул, — рассудительно сказал кто-то. — Сигнализация сигнализацией, а не придумали еще такую машину, чтобы нарушителя по следу искала. Попробуй поищи, да ночью, в туман, в дождь… Не согласен я с тобой, Витя, рано овчарок со счетов сбрасывать. А насчет тренировки просто скажу: сачок ты, лодырь, попросту говоря. Любишь чесать правым локтем за левым ухом. Не хочется след прокладывать, вот и заныл. И еще я тебе, Витя, посоветую, легче ты с такими «теориями». В штабе войск не хуже твоего разбираются, что нужно для границы и что не нужно…
Обидно стало Смолину. Вроде бы не напрасно он с Диком государственный хлеб ест, а тут, оказывается, вот какого о них мнения. Смолину даже курить расхотелось, он повернулся было уходить, а потом зло взяло: «Да что мне Светлышев? На каждый роток не накинешь платок. Овчарок ему, видите ли, захотелось упразднить! А пораскинул бы мозгами, подумал как следует, тогда уж наверняка не молол бы подобной ерунды».
Смолин согнал с лица сердитое выражение, вошел в сушилку. Светлышев не ожидал появления Смолина. По веснушчатому лицу заметалось смущение. Кто-то лениво-насмешливо протянул:
— Продолжай, Витя, чего же ты замолчал? Язык, что ли, проглотил?
— Иди ты знаешь куда? — выдавил, заикаясь, Светлышев. И, набычившись, вышел из сушилки.
Став сверхсрочником, Смолин переехал жить в село, что раскинулось в полукилометре от заставы. Комнатушка была небольшая, в одно окно, но он был счастлив. Любимая работа, книги, товарищи…
Каждый день на рассвете, едва хозяйский петух начинал свою песню, Смолин выходил на проверку участка границы. Семь километров до стыка с соседней заставой и семь обратно. Пусть перехватывает дыхание мороз, пусть хлещет проливной дождь, обрушивая на землю потоки темной тяжелой воды, пусть непролазная слякоть… Зимой и летом… Осенью и весной…
Хозяйка, добродушная, суетливая старушка, полюбила своего скромного немногословного квартиранта. Она быстро привыкла к тому, что он уходит чуть свет. Привыкла, что и в ночь, и в полночь запыхавшийся связной прибегает с заставы и торопливо стучит в оконную раму: «Тревога, товарищ старшина!» Привыкла видеть его урывками, а то и вовсе не видеть сутками, не зная, где он и что с ним.
Смолин проснулся, как обычно, ровно в четыре. Будто кто-то встряхнул за плечо. Поднимайся, Саша! Время!
По солдатской привычке быстро оделся и, неслышно притворив за собой дверь, вышел из избы.
Младшим наряда к Смолину был назначен Светлышев. После памятного разговора в сушилке Смолину не очень-то хотелось иметь такого помощничка. Но… Светлышев так Светлышев! Язык у него, конечно, как на шарнирах, но, положа руку на сердце, нельзя сказать, что совсем уж никудышный солдат.
…Над головой плыли налитые дождем облака. Где-то далеко-далеко на западе рокотал гром и всплескивались молнии. Светало.
По влажной, лоснящейся дозорной тропе Смолин и Светлышев спустились в низину. И тут вдруг — ох уж это «вдруг», без которого никак не обойдешься! — Смолин заметил кабаньи следы. Присел на корточки, принялся рассматривать.
Подошел Светлышев. Прищурившись, бросил взгляд.
— Да чего сомневаться, товарищ старшина? Ясно, секач прошел. — На тонкогубом лице улыбка всезнающего человека. — Правильно я говорю?
Смолин не ответил, не обернулся, только подумал: «Посмотри внимательней, торопыга! Тебе ясно, а мне не ясно, голова ты, два уха».
— Отпечатки копыт по размеру маленькие, заостренные… — размышлял вслух Смолин. — Кабан, стало быть, молодой… Вмятины должны быть неглубокие. Так? Так. А они какие? — он поднял глаза на Светлышева и, словно возражая себе, еще дважды повторил: — А они какие?
Светлышев чуть передвинул на ремне ракетницу.
— Ну, глубокие… — процедил сквозь зубы и упрямо добавил: — Может, потому, что земля сырая…
— Это еще не все, — говорил Смолин, как обычно, спокойно и негромко. — Кабан оставляет сдвоенные следы. Кроме «главных» копыт, отпечатываются еще и боковые копыта. А их, товарищ Светлышев, не видать… Нет, не кабан прошел! Не кабан…
Светлышев виновато, исподлобья, взглянул на Смолина. Прав старшина, на все сто процентов прав. Возразить нечего. Не оборвал, не снял стружку за скороспелые выводы, а растолковал, как на занятиях. Видать, совсем не сердится за тот разговор в сушилке. Смолин доложил на заставу:
— Обнаружен ухищренный переход. Нарушитель один. Иду на преследование. Рядовой Светлышев оставлен прикрывать границу.
…Под кустом бузины Дик отыскал закопанные кабаньи копыта с ремешками для привязывания к ногам. «Вот тебе, Светлышев, и «секач»! — сердито подумал Смолин. — Боюсь, что этот «секач» еще не один сюрприз преподнесет…»
Смолин как в воду смотрел. Вскоре Дик замотал головой, закашлялся, принялся тереть нос лапами. Смолин опустился на колени и понюхал землю. Так и есть: химикатами разит! Ну ничего, пуд химикатов ты с собой не тащишь. Не новинка это для нас.
Полсотни шагов по вероятному направлению — и Дик снова взял след нарушителя.
Впереди, за изгибом проселка, — остроконечная колокольня, крыши домов… Крыши под солнцем курятся дрожащими дымками.
Село просыпалось. Горласто кукарекали петухи. Мычала корова. Хлопнула калитка. Протарахтел мотоцикл…
Смолин почему-то решил, что Дик поведет дальше по проселку, но пес не повел дальше, а перемахнул через плетень в огород. Сине-зеленые кочаны капусты. Увитые фасолью колышки… Пугало в выцветшем картузе и драной ситцевой рубашке.
За огородом — крытый черепицей, добротный кирпичный дом с радиомачтой на крыше. Короткостриженый краснолицый человек возится со ставнями. Обратив удивленный взгляд на Смолина, оставил ставни, прислонился к стене.
Дик повертелся у сарая, метнулся к колодцу. От колодца к перелазу.
«В чем заковыка?» — подумал Смолин. — Для чего нарушитель петлял по двору?»
— Скажите, кто приходил к вам ночью? Только правду!
— Притормози, старшина! За шпиона, что ли, меня принимаешь? — раздраженно выкрикнули в ответ. — Прокол надумал мне заделать! Не был шпионом и быть им не собираюсь! — Человек нервно рассмеялся, словно даже мысль об этом показалась ему смешной: — На машине я ишачу. Из рейса пришел и спал, как убитый. Ничего не слышал. Никого у меня не было. Один я. Жена еще третьего дня к матери уехала. А калитку я не закрываю. Жуликов в нашем селе нет. Может, ночью кто и прошел через двор. Не знаю. Так что задний ход, старшина! В другом месте шпионов ищи!
Под таким решительным натиском Смолин несколько опешил. Возможно, и в самом деле этот неприветливый, как ненастный день, шофер, выпаливающий короткие рубленые фразы резким, надтреснутым голосом, ни сном, ни духом не знает о нарушителе границы.
«Допустим… Но зачем нарушитель так неумно рисковал? Куда безопасней было бы обойти усадьбу стороной… — и тут же Смолин сам себе возразил: — А может, и не так. Взял да нарочно пришел. Ломай голову, пограничник, разбирайся, что и почему, а он тем временем ого-го где будет…»
Смолин вышел за широкие, на деревенский лад, ворота. Послышался рокот автомобильного мотора. Чья машина? Не наша ли? Так и есть: по отлогому косогору бежит заставский газик… Смолин коротко доложил капитану Кондратьеву обо всем. И про ложный кабаний след. И про химикаты. И про найденные под кустом бузины копыта.
— Та-ак… Та-ак… — капитан медленно провел рукой по лицу. — Значит, дальше усадьбы этого самого Нестерака Дик не пошел… Будем искать.
Дом проверили от чердака до погреба. Каждый уголок осмотрели в сарае, в хлеву, даже в курятнике, но тайника не нашли. Сколько времени зря угробили. Теперь ищи-свищи ветра в поле!
«А вдруг нарушитель ускакал на коне? Или на плечах его унесли? Или… или… или…»
Кондратьев словно подслушал мысли Смолина.
— Быть может, и в самом деле он только напился здесь, и мы провозились напрасно?
— Но Дик не пошел со двора, — напомнил Смолин и покосился на хозяина дома. Настороженный и ершистый, сидел он на опрокинутой тачке. Вид глубоко оскорбленного человека. Углы губ опущены. Взгляд угрюмый.