Дом Павлова

На все это как раз и уходит два-три дня.

Выбравшись из тоннеля, Лосев слился с землей. Беззвездную ночь, как всегда, прорезал огненный пунктир трассирующих пуль. Вспышки ракет-парашютиков по-прежнему освещали площадь. Вот и молчаливые вражеские траншеи. За ними — развалины домиков. Это отсюда бьют минометы… Главное теперь — ничем себя не выдать. Малейший шорох — и все пропало. Тогда уже не до языка, глядишь — сам останешься тут навеки…

Вплотную за Лосевым так же бесшумно полз Дерябин. Остальные трое — Сапунов, Попов и даже Хватало — остались по ту сторону проволочных заграждений. Пока идет, так сказать, первое знакомство с будущим языком.

Проползли метров тридцать, и по знаку Лосева разведчики залегли у большой воронки. До противника совсем уже близко. В свисте пуль, визге мин и гуле отдаленных артиллерийских раскатов — среди всего этого шума войны Лосев умеет улавливать каждый посторонний звук. Вот раздаются глухие удары — ясно: поблизости роют землю… Ага, вот она и траншея, которую копают. Сколько же их там работает? Судя по частоте ударов — один, не больше. Вспышка ракеты даже осветила долговязую фигуру. Что ж… Неплохо. Все же нападать рано. Надо убедиться, что копает он в одиночку. Выдержка. Выдержка прежде всего.

Проходит час, другой… Глухие удары прекратились. Видно, ушел отдыхать. Пойдем спать и мы…

Вылазка повторяется на следующий вечер.

Как и накануне, траншею все еще роют. И, судя по всему, работает опять только один. И действительно: вскоре разведчики разглядели, как долговязая фигура со вскинутой на плечо лопатой медленно вылезает наверх и не спеша уходит в сторону домиков. Не тот ли это самый солдат, что и вчера? Если это какой-нибудь проштрафившийся выполняет заданный урок, то работы ему хватит надолго.

Пройдут сутки, и все выяснится.

На следующий день Лосев и его товарищи не появлялись в Доме Павлова. Они долго шушукались у себя в блиндаже, а затем вышли наружу. Прижавшись поближе к косогору — так меньше шансов угодить под шальную мину, — разведчики устроили маленькую репетицию…

Наступает третья ночь. Позади ход сообщения с его проклятой, поперек стоящей стеной, пройден тоннель, ведущий из Дома Павлова на площадь Девятого января, а вот и знакомая дорожка к тому месту, где роет гитлеровец. Там ли и он сегодня, наш старый знакомец?

И ленив же он, черт! За двое суток работа почти не подвинулась. Все на том же месте копает… Но ничего. Скоро отдохнет…

Теперь вплотную друг к другу ползут уже четверо. Пятый, Попов, остался прикрывать отход.

Ловкий бесшумный прыжок. Лосев и Хватало в траншее. Движения точные, четкие — они отработаны на дневной репетиции. Мгновение — рот забит плотным кляпом… Не успел долговязый и опомниться, как его уже уволокли.

В Доме Павлова с тревогой следили за действиями разведчиков, предлагали им помощь огнем. Но она не понадобилась.

И все были очень рады, когда Хватало приволок свою ношу.

— Мы слово держим. Можем его накормить кашей, — сказал Павлов, глядя на «языка», трясущегося от страха.

Но куда там рассиживаться! Из полка уже поздравляли с удачей, вся группа заторопилась в ход сообщения, а телефонист Файзуллин уже уткнулся в свой «талмуд». Он должен увековечить для истории еще один героический эпизод.

Через некоторое время разведчики повторили охоту. Они выследили фашиста, обосновавшегося в подвале разрушенного домика. А потом был взят и третий язык.

Конечно, не всегда проходило так гладко, без сучка и задоринки, как с тем долговязым землекопом. При нападении на подвал дело дошло до гранат, и в тот день разведчики недосчитались двух своих товарищей…

Оставив надежду прорваться к Волге в центре города, противник готовил удары на новых направлениях. В октябре предстоял генеральный штурм. Гитлеровское командование непрерывно подбрасывало к Сталинграду резервы. А пока шла перегруппировка, атаки ослабевали. Это ощущали и в Доме Павлова.

…Утих артиллерийский и минометный обстрел, все вылазки отбиты, и теперь со стороны противника раздаются только одиночные пулеметные или автоматные очереди. В такие часы у огневых точек остаются дежурные. А остальные бойцы приводят себя в порядок, отдыхают. Теперь активно действует оружие, имеющее две несложные детали: «держало» и «едало». Это — «кашемет». Так окрестили обыкновенную ложку, верную спутницу солдата…

Кто свободен, приходит в подвал. Сейчас будут подводить итоги за день — начинается этакая полуофициальная боевая оперативка. В центре «стола-арсенала» рядом с телефоном лежит гроссбух в массивном переплете с вытисненной золотом фамилией некогда известного в Царицыне бакалейщика — эту бухгалтерскую книгу кто-то нашел наверху. Всякое там — о селедках, макаронах и спичках выдирать не стали, а просто перевернули книгу золотым тиснением вниз, и после четвертьвекового перерыва она начала новую жизнь. В отличие от файзуллинского «талмуда», гроссбух лежал у всех на виду, и коллективный автор заполнял страницы плотной бумаги, строгими короткими записями вроде той, о Мосияшвили, уложившем семь штук фашистов.

Сегодня станковый пулемет действовал вяло. Почему? Видно, фашисты уже засекли наши огневые точки и лезут с той стороны, где пулемет им не помеха. Значит, надо увеличить сектор обстрела, а для этого придется снести еще кусок стены. Все с этим согласны.

— Пулеметчики с этим управятся сами, — заявляет Афанасьев. — Помощников нам не потребуется.

Потом идет разговор, о том, как действовали противотанковые ружья.

— Я сегодня впустую лепил, — жалуется Якименко. — Вин десь там ползет, а нам не видать ничего…

— Правильно Григорий говорит, — поддерживает своего напарника Рамазанов. — Если фашист двинет танки, их с нашего закутка не достать.

— А почему бы петеэровцам не перебраться на второй этаж, в угловую комнату? Ты, Сабгайда, как считаешь? — спрашивает Павлов.

Бронебойщики соглашаются, что тогда сектор обстрела будет более выгодный.

Рамазанов и Якименко идут перетаскивать противотанковое ружье на новое место.

Они давно уже воюют в одном боевом расчете. Но здесь, в Доме Павлова, эти столь разные люди еще больше сдружились. Просиживая длинными ночами за своим ружьем, они делились воспоминаниями и теперь знали друг о друге все.

Григорий Якименко — человек с редкой профессией: дрессировщик служебных собак. К этому делу он пристрастился еще на действительной военной службе. Вернувшись в родное село, Якименко женился. Но это не мешало ему целыми днями пропадать в Харькове, в питомнике собаководства. Уж очень трудная попалась ученица. Облачившись в ватную куртку и брюки, укутав лицо плотным брезентом, он долго занимался с овчаркой Найдой, и в награду была отличная оценка, полученная ею на экзамене. Потом он повезет свою воспитанницу в Сталинград охранять тракторный завод — это было перед самой войной. А когда фронт приблизился к городу, Якименко был призван в армию и попал в Тринадцатую гвардейскую. Там он и стал бронебойщиком.

Однажды до него донеслась печальная весть о родном селе. Разговорились солдаты — кто откуда?

— А мои пид ворогом, — тоскливо сказал Якименко. — Ох, и красивые у нас места!..

И он стал рассказывать. На многие километры растянулись, поросшие кустарником и мелколесьем холмы, они опоясывают луг, по которому протекает Малая Хотомля — хоть до Северного Донца плыви! На пологих склонах примостились хутора Барабашевка, Довгеньке, Кочережка… Вместе они и составляют село с таким звучным названием — Второе Красноармейское…

— Друге Червоноармейське? — как-то глухо переспросил оказавшийся тут чужой солдат. — Булы мы там, булы…

Больше солдат ничего не сказал. Только посмотрел как-то странно и исчез. Но тревогу посеял. Якименко долго разыскивал; старослужащих Тринадцатой гвардейской дивизии, пока не встретился с политруком пулеметной роты Авагимовым. Да, тот солдат прав. Второе Красноармейское действительно стало ареной больших боев. Его и артиллерия била, и самолеты бомбили, и пожар выжег… Именно там дивизия попала в окружение.