Дом Павлова

«Гостинцем» назывался приготовленный набор разноцветных ракет. Заранее было выбрано место, откуда ракеты будут выпущены: квартира на четвертом этаже, та, что без стены. Оттуда открывается большой сектор обозрения.

Ждать пришлось недолго. «Юнкерсы» приближались, держа курс на площадь Девятого января, и вот они уже делают заход, готовясь к бомбежке.

Павлов с Черноголовым впиваются глазами в небо. Неужели ошиблись? Медленно тянутся секунды.

Наконец-то! Из дома военторга взвились сигналы — два красных и один зеленый.

— Такой товар и у нас есть! — облегченно проговорил Павлов, принимая из рук Черноголова ракеты.

Выпустить следом серию таких же сигналов, как и вражеские, — дело не долгое. Но если первая серия указывала направление на Дом Павлова, то теперь сигналы показали уже новую цель — чуть-чуть (правее. А там — гитлеровцы.

С затаенным дыханием следили Павлов и Черноголов за приближающимися самолетами. Уже хорошо видны фашистские кресты… Вот-вот откроются люки — и тогда посыплются бомбы… Куда они попадут?

Прошло еще несколько томительных секунд, и «юнкерс», помахав крыльями, резко изменил курс, а следом за ним пошли и ведомые им два бомбардировщика.

И весь смертоносный груз гитлеровские летчики обрушили на дома, что по ту сторону площади, там, где укрепились свои же.

Через день все повторилось. Из военторга снова взвились к небу ракеты — на этот раз три зеленых. Павлов и Черноголов повторили обман, и снова удачно — самолеты противника опять бомбили своих.

Лишь позже, гитлеровцы, видно, раскусили подвох, но как бороться с ложной сигнализацией! Только и оставалось, что прекратить полеты в районе площади Девятого января.

Как же возникло, а затем и утвердилось это название — «Дом Павлова»?

Участник обороны Сталинграда Виктор Петрович Афонин, в ту пору старший лейтенант, заместитель командира минометной роты третьего батальона, прислал письмо. «Все дни в Сталинграде, — вспоминает Афонин, — я провел в расположении седьмой роты. На мельнице, на самом верху, был прекрасный наблюдательный пункт, где я и находился вместе с Наумовым (до самой его гибели). Вместе спали в подвале мельницы. Приходилось иногда перемещать наблюдательный пункт в Дом Павлова… В самом названии „Дом Павлова“ я являюсь, если можно так выразиться, „виновником“. Ежедневно, по вечерам, вместе с Наумовым, садясь у коптящей гильзы, мы писали донесения. Все дома и ориентиры имели свои названия: „желтый дом“, „молочный дом“, „Г-образный дом“ и т. п. В тот день, когда Павлов занял дом на площади Девятого января, Наумов подсел ко мне и спрашивает: „А как назовем этот дом?“ Особых примет тогда мы не обнаружили и как-то не одно определение, которое мы придумывали, казалось, не было точным. Уже не помню, кто именно из нас сказал: „Давай назовем „Дом Павлова“ — ведь взял-то его сержант Павлов!“ Так в сводках стал ежедневно появляться „Дом Павлова“… А однажды к нам приехал корреспондент „Красной звезды“. Говорит, что пересмотрел все карты, такого дома не обнаружил. Наумов ему объяснил…»

А вот что вспоминает Ювеналий Юльевич Розенман — в Сталинграде он был помощником начальника штаба сорок второго полка по разведке: «Мы, работники штаба, при составлении разведывательных сводок и оперативных донесений, когда, в условиях уличных боев затруднена ориентация домов, называй их обычна по конфигурациям, например: „П-образный дом“, „Г-образный“, „Т-образный…“ А этот героический дом с первых дней мы называли „Дом Павлова“.»

И в газетах того времени можно было прочитать об этом доме. Тридцать первого октября красноармейская газета Сталинградского фронта писала — корреспонденция так и была озаглавлена «Дом Павлова».

«Свыше тридцати дней группа гвардейцев из части Героя Советского Союза Родимцева, под командованием гвардии сержанта Павлова, обороняет один из домов, имеющих важное значение в защите Сталинграда. В части этот дом называют Дом Павлова. Он — не случайный эпизод в борьбе гвардейцев. Наоборот, здесь ничего нет от случая. Здесь замысел командира замечательно сочетается с образцовым его выполнением.

Дом Павлова — это символ героической борьбы всех защитников Сталинграда. Он войдет в историю обороны славного города как памятник воинского умения и доблести гвардейцев».

О Доме Павлова регулярно сообщалось в боевых донесениях, оперативных сводках и других боевых и отчетных штабных документах. Он был нанесен также на рабочие и отчетные карты командиров и штабов.

Он стал служить ориентиром для авиации. На полевых аэродромах, показывая карту, говорили штурмовикам, поддерживавшим нашу пехоту в уличных боях:

— Вот здесь Дом Павлова, а вы бейте севернее. Там стоят минометы, из которых противник ведет огонь по дому.

Не только на участке сорок второго полка, но и у его соседей не было, пожалуй, лучшего пути к переднему краю нашей обороны, чем дорога через Дом Павлова. Разведчики, получая задание, ориентировали свой маршрут на этот дом. Командир, сообщая в донесении обстановку, так и писал: «Северо-западнее Дома Павлова…» или «Двести метров левее Дома Павлова…»

И незаменим он был для артиллеристов.

…На сталинградский берег Тринадцатая гвардейская дивизия переправилась без своего тридцать второго артиллерийского полка. Его огневые позиции остались за Волгой. Пушки стреляли оттуда, из-за реки. Но те, кто управлял стрельбой, те, кто обнаруживал цели, кто корректировал огонь батарей полка, — они должны быть как можно ближе к врагу.

В ту сентябрьскую ночь, когда понтоны и баржи перевозили через кипящую Волгу стрелковые полки и батальоны гвардейцев, от левого берега отчалила тяжело нагруженная лодка. Двое на веснах, третий на корме придерживает «бухту» — так связисты называют катушку с телефонным кабелем. В лодке запасены грузила и продолговатый ящик, в нем стереотруба — глаза батареи. Артиллеристы переправлялись через реку, чтоб управлять огнем пушек. Сама батарея где-то далеко в тылу, до нее много километров, но место этих людей — на переднем крае, с боевыми порядками пехоты. Туда они теперь и плыли.

Выли мины, рвались снаряды, шлепались в воду осколки… К тому же надо бороться с быстрым течением — оно так и норовит снести лодку с курса. А этого нельзя допустить. Иначе линия связи растянется и бухт не напасешься. Чтоб экономить кабель, лодка должна пройти от берега к берегу строго по прямой. Никаких зигзагов.

Тяжелый провод сам разматывался с катушки — его только слегка наддавал рукой сидевший на корме Евгении Мясников, молоденький длинноногий астраханский паренек. Отец его, рыбак, тоже воевал в этих местах, под Сталинградом. Лишь на днях перед тем как дивизию подняли по тревоге, мать прислала скорбное письмо. Пришла, пишет мать, похоронная. Нет у нас теперь отца. Убили его. Один ты мужчина остался…

Медленно уходит за корму кабель. Евгений следит, как вертится бухта, время от времени прикрепляет грузило, и оно увлекает провод на волжское дно.

Лодка пересекала реку метрах в пятистах повыше основной переправы дивизии. Ни барж, ни катеров, ни понтонов здесь нет, но все равно и этот участок реки яростно обстреливался и освещался ракетами. Давно наступила ночь, а светло как днем.

Все же опасный рейс артиллеристы закончили счастливо. Высадившись, они забрали свой нелегкий груз и сразу же приступили к делу. Узнали от пехотинцев, по каким надо бить целям, и вот уже в телефонную трубку переданы данные. В ответ раздались отдаленные залпы. Из-за реки в стан противника понеслись снаряды.

Потом наблюдательный пункт был перенесен в Дом Павлова. И вскоре с чердака этого дома на огневые позиции за Волгу артиллеристы стали передавать команды:

— Левее Дома Павлова 0,5!

— Правее Дома Павлова 2,0!

— В створе Дома Павлова!

Как только артиллеристы появились в доме, старший группы лейтенант Демьянов обратился к Павлову:

— Здорово, сержант! Зачисляй нас в свой гарнизон!

Сказано, конечно, в шутку. У каждого свои боевые задачи, да и начальство разное. Но шутка принята: