Дом Павлова

А те, кому предстояло осуществить этот приказ, еще спали тревожным сном в просторном подвале мельницы. Усталые от беспрерывного напряжения, люди с наслаждением растянулись на мягких кучах зерна. Недолог будет их отдых.

Проводив командира, Жуков возвратился в бывшую тюрьму, где размещался командный пункт батальона. Всякий раз, вступая под эти тяжелые своды, ему вспоминалась кем-то пущенная шутка — мол, сообщить бы родным: «Пишу из Сталинграда, нахожусь в тюрьме…» Но сейчас не до шуток. Обидно, конечно, что дождался, пока полковник ткнул носом. Ведь он сам уже и без подсказки решил занять эти два дома — возможно, все еще ничейные. Но что пользы было говорить Елину о своих неосуществленных намерениях? Получилось бы, что оправдывается, а Жуков этого терпеть не мог.

Как бы то ни было, а траншею уже копают. Поперек Солнечной улицы — длинную и широкую — ее готовили на тот случай, если б противник вздумал двинуть к домам НКВД и к мельнице свои танки. И вот нежданно-негаданно вышло удачно. Траншея ведет как раз к одному из тех двух домов, которые полковник приказал занять. Работают всю ночь. Пора бы уже закончить…

С такими мыслями вернулся Жуков к себе на командный пункт.

Офицерам, которых он вызвал, капитан сообщил о поставленной командиром полка боевой задаче.

— Тот, разбитый, хоть сейчас занимай, — сказал комиссар батальона Кокуров. — Полночи роем, и все еще тихо. Нет там никого, ясное дело!

Комбат тут же приказал Наумову отправить группу, чтоб закрепилась в этом доме.

— Да пошевеливайтесь, пока не рассвело, — добавил Жуков. — Кого пошлете?

Младшего лейтенанта Заболотного, — командир роты ответил, не задумываясь. — Парень — кремень!

Выбор комбат признал удачным. Боевой командир стрелкового взвода Заболотный не раз проявлял бесстрашие и находчивость. И все хорошо помнили, как он храбро действовал при захвате здания, где магазин военторга.

— Чем он занят сейчас? — поинтересовался комбат.

— На траншее, товарищ капитан. И наверное, уже подходит к дому… Теперь уже к «своему» дому, — поправился Наумов, улыбнувшись.

— Вот так и станешь «домовладельцем», — проворчал Авагимов.

— А что тут плохого, товарищи? — горячо отозвался Кокуров. — Мы ж тут за свое деремся, за свое кровное! И ничего зазорного не вижу в том, если дом будет называться по имени того, кто за него воевал… Скажем, Дом Павла Демченко или Дом Заболотного… Придет время, дома отстроятся, и домоуправ повесит новенькую табличку с фонариком к номерком…

— И улицу назовут… Имени третьего батальона, — вмешался в разговор Жуков.

— А по соседству будет улица Седьмой роты, — в тон ему сказал Авагимов.

— Будет, ребята, все будет, — серьезно заключил Кокуров, — а сейчас давай, Авагимов, в траншею, да поживей. Отправляй Заболотного.

Авагимов ушел, а оставшиеся занялись зеленым домом. С ним было сложнее.

Политрук появился в траншее, которую копал взвод Заболотного, когда дело уже близилось к концу. Стояла темная безветренная ночь. При тусклом свете звезд, с трудом можно было различить бойцов. Вспыхнет осветительная ракета, и люди прижимаются к земле, замирают. А потом — снова молча за свое.

Противно посвистывали пули. Нет-нет и разрывалась мина.

Спустившись в траншею, политрук присел на корточки и вполголоса подозвал Заболотного:

— Приказ командира батальона: закрепиться в этом доме. — Авагимов указал на высившуюся рядом стену.

— Ребята уже там побывали, товарищ политрук, — так же тихо отозвался Заболотный. — Ветер там свищет да домовой гуляет…

— Домовой — это страшно, — серьезно ответил Авагимов. — А больше никого?

— Хоть шаром покати, товарищ политрук.

— Отлично. Возьмите человек пять да два ручных пулемета, — распорядился Авагимов. — А завтра подбросим еще.

В ту же ночь один из двух домов, на которые указал Елин, был занят. Два ручных пулемета, установленные на первом и втором этажах, давали возможность держать под обстрелом большую часть площади Девятого января.

Но пока противник себя ничем не проявлял. Воспользовавшись этим, люди стали устраиваться. Двое пулеметчиков следили за площадью, а остальные укрепляли амбразуры: кирпича под рукой вдоволь.

Ефрейтор Черненко, круглолицый парень, наскоро обошел несколько уцелевших квартир. В стенах зияли дыры, потолки обвалились. И среди этого хаоса вдруг открывался уголок, а то и комната, которых разрушение не коснулось. В одном таком месте Черненко нашел волосяной матрасик. Недолго думая, он отнес его туда, где Заболотный устроил свой наблюдательный пункт.

— Так будет помягче, товарищ младший лейтенант, — сказал ефрейтор, расстилая перед командиром свою находку. — Располагайтесь с комфортом.

— Тс-с! — шикнул Заболотный, на секунду оторвав глаза от площади.

Он не решился воспользоваться подарком. После тяжелого труда на траншее мучительно хотелось спать, и он знал: стоит только прилечь — никакая сила не подымет…

— Как бы этот комфорт дыркой в голове не обернулся… — процедил Заболотный, и продолжал внимательно вглядываться в темноту.

Остаток ночи прошел спокойно. Только изредка залетная пуля со свистом шлепалась о стену.

Перед рассветом Жуков позвонил Елину:

— Дом… — капитан чуть не сказал «Заболотного», — но удержался, — разбитый, тот, что слева, занят младшим лейтенантом Заболотным.

— Потери? — коротко спросил Елин.

— Обошлось, товарищ первый. Без потерь обошлось…

— Добро, — похвалил полковник. — Только с тем, зеленым, не канительтесь. В случае чего — доложите. «Закурим», как обещал…

Зеленое четырехэтажное здание, которое командир полка приказал Жукову занять, и есть тот самый дом облпотребсоюза по Пензенской улице № 61, навсегда вошедший в историю Сталинградской битвы как Дом Павлова.

От Павлова же командир батальона и узнал, что в подвалах этого дома обитают одни лишь гражданские.

Впервые сержант попал туда случайно, в короткий час относительного затишья. Как-то вечером, вскоре после того как дивизия переправилась, он вдвоем с товарищем проходил по разрушенной Пензенской улице.

— Гляди, совсем не тронуло! — указал Павлов на четырехэтажный дом; единственный уцелевший, он странно выглядел среди уличных развалин.

— Мабуть, счастье ему таке, — вяло проговорил шагавший рядом солдат по фамилии Неежсало.

— Зайдем? — предложил Павлов.

— Хай йому бис, — отказался тот. — Чого я там не бачив?..

— Может, печка топится, кашу сварим… У меня концентраты.

— Звидкы там та пичка, — не соглашался солдат. — Тилькы проваландаемось…

Павлов овсе же зашел. Справедливо полагая, что если там и остались люди, то вряд ли в такое время они будут находиться в верхних этажах, он направился прямо в подвал. Его сразу обступили. Женщины, детишки, несколько стариков. Они прятались здесь от свинцового ливня, день за днем без передышки хлеставшего многострадальную землю их родного города. И как они обрадовались Павлову!

Сержанта стали расспрашивать о положении на фронте. Парнишка горящими глазами уставился на новенький автомат, который Павлов держал в руках, а худой дед с отвисшими усами все добивался: «Скоро ли ирода прогоните?»

— Скоро, папаша, скоро, — пообещал сержант.

Печь в подвале, к сожалению, не топилась.

— Да мы ее в один момент, — засуетилась молодая худенькая женщина.

Но Павлову не пришлось воспользоваться радушным гостеприимством. Надо торопиться в роту.

Кто же населял подвалы дома?

Эти люди появились здесь после трагического воскресенья, 23 августа 1942 года, когда гитлеровцы совершили первый массированный налет на Сталинград. Свыше шестисот бомбардировщиков, делая по нескольку заходов, обрушивали смертоносный груз на мирное население. Огромный город охватило пламя. Словно костры, пылали деревянные строения, рушились стены, целые кварталы превращались в развалины… Люди искали спасения в подвалах уцелевших многоэтажных зданий. Оставшиеся без крова уже не покидали места, где они укрылись. Бомбоубежища становились их новым жилищем.