Страница 25 из 28
…Вертолет подлетел к посадочной площадке. К нему уже катила белая «Волга» с красными крестами. Посадив машину, Мавлянов подошел к двери кабины, чтобы еще раз взглянуть на лицо женщины, вызвавшее воспоминания столь давних лет.
Близкие, притягивающие к себе черты лица, большие синие глаза и родинка. Нет, у мамы на щеке родинки не было…
Когда носилки с пострадавшей уже ставили в машину, Мавлянов что-то вспомнил и неожиданно бросился туда.
- Доктор, скажите, как зовут эту женщину?
- Костина Екатерина Сергеевна.
Несколько мгновений Мавлянов стоял в оцепенении. Он вспомнил: у тети Кати была на щеке родинка. Схватился за ручку тронувшейся машины и крикнул шоферу:
- Анвар! Веди машину осторожнее, там тетя Катя! Помнишь?! Тетя Катя! Из детского дома!
МЕДИЦИНСКАЯ СЕСТРА
В гастрономе продавали брынзу, и у прилавка быстро образовалась очередь. Тамара Васильевна обычно очереди выстаивала, но сейчас спешила. Протиснулась к прилавку.
- Извините, женщины, но мне можно без очереди…
Продавщица, узнав ее, молча положила кусок брынзы на весы. Но в очереди кто-то выразил сомнение:
- . Больно молодая участница войны. Сколько же тебе лет было в ту пору?
Не отвечая, Тамара Васильевна показала удостоверение, взяла покупку и направилась в детский сад за внучкой. И вот теперь, накормив и отпустив погулять Люду, села к столу и, подперев голову ладонями, задумалась.
В сороковом году она поступила в медицинское училище. Летом сорок первого проходила практику в городской больнице. 21 июня ее поздравили с днем рождения - исполнилось семнадцать лет. А на следующий день началась война. Город бомбили. В больницу прибыли несколько военных и объявили:
- Будем разворачивать госпиталь. Персонал больницы просим оставаться на своих местах и готовиться к приему раненых.
Вечером 23-го прибыли машины с ранеными. Их было много. Одних вносили, других, осторожно поддерживая, вводили. А Тамара стояла на крыльце с широко раскрытыми глазами и механически фиксировала в памяти: «Черепное ранение… У этого - в живот… А, этот, молоденький, уже без ноги…» Наверное, она так бы и простояла весь вечер, если бы не окрик военврача:
- Сестра, быстро в операционную!
И сразу все закружилось. Разматывали и снимали с раненых пропитанные кровью бинты, кто-то из военных врачей осматривал раны и коротко, через плечо бросал: - На операционный стол!… На рентген! В перевязочную!…
Боже праведный, какая это была мучительная и бесконечно длинная ночь! Страдания раненых она воспринимала как свои собственные, их стоны словно щипцами сжимали ее сердце. Порой ей казалось, что стонет ее отец или брат, и хотелось закричать: «Потерпите, я сейчас!» Ее дрожащие руки плохо накладывали бинты на кровоточащие тела. Потом ей скажут, что в ту ночь она сама несколько раз впадала в полуобморочное состояние. Только, наверное, этот кошмар длился не одну ночь…
Потом была эвакуация госпиталя. На подходе к переправе через Березину на их колонну налетели самолеты с черными крестами на крыльях. С душераздирающим воем они пронеслись над машинами. Треск пулеметов, взрывы бомб, крики и стоны искалеченных людей. Через этот кошмар донесся чей-то властный голос:
- Всем от машин в лес!
И сразу же новая команда:
- Ложи-ись!
А самолеты, завывая, проносились над самыми вершинами деревьев. Рядом с Тамарой оказался военврач Козырев. Подтянув к себе кожаный саквояж, он приподнял голову и увидел, что самолеты разворачиваются для нового захода. Схватив Тамару за руку, он крикнул:
- Бежим подальше от дороги!
Тяжелая санитарная сумка била Тамару по бедру, мешала бежать. Девушка спотыкалась, боялась отстать от врача. Выбежали на узкую лесную дорогу. Оглянулись. Над шоссе поднималась черные клубы дыма, слышались взрывы. Оттуда, подпрыгивая на корневищах и раскачиваясь из стороны в сторону, шел санитарный автобус. Из кабины крикнули:
- Цепляйтесь на подножку! Колонну разбомбили! У моста немцы сбросили парашютистов!
Кое- как устроились на подножке…
На небольшой полянке автобус остановили военные. За деревьями виднелись несколько бортовых машин и прижимающиеся к ним солдаты. Капитан с общевойсковыми петлицами па гимнастерке приказал укрыть автобус под деревьями, там же построить людей и доложить, сколько человек прибыло и из какой части. Военврач доложил. Капитан проверил документы и объявил:
- Всем располагаться здесь. На полянку не выходить. После выяснения обстановки будет объявлено, как действовать дальше. У нас есть раненые. Хирурги прошу пойти со мной.
Раненых было трое. У двух - легкие пулевые ранения, у третьего - слепое осколочное, в голень. После ранения прошло более суток. Рана воспалена, необходима операция, но условия…
На рассвете капитан объявил, что ближайшие переправы захвачены врагом, разведка ищет брод.
- Всех находящихся здесь беру в свое подчинение. Пробиваться к своим будем общими силами.
Тамара не знала, кто и как искал дорогу к своим, ее заботами были раненые, вернее раненый в ногу солдат. Молоденький, немногим старше ее. Его нога вызывала тревогу. Раненый беспрестанно стонал, метался, ночью потребовал, чтобы сняли повязку:
- Давит, врезается в ногу, вы слишком затянули ее…
Тамара бросилась к военврачу. Машины остановили. Разбинтовали солдату ногу. Она вздулась, покраснела, края раны приобрели лиловый оттенок. Козырев ощупал ногу, надавил пальцем и кивнул Тамаре:
- Забинтуйте.
Отведя капитана в сторону, сказал:
- Газовая гангрена. Если сегодня не ампутировать, завтра будет поздно.
Капитан ответил:
- Сегодня к своим мы едва ли пробьемся. А парня надо спасти. Ему я обязан жизнью. И не только я… Делайте все возможное.
Часа через два солдаты принесли из деревни три чистых, хорошо отутюженных простыни и садовую пилу-ножовку.
- Готовьтесь к операции, Тамара, будете ассистировать,- сказал Козырев.
Солдаты развели под деревом небольшой костер, и над ним Тамара в оцинкованном ведре кипятила инструменты.
Под местным наркозом скальпелем и садовой пилой военврач отнимал солдату ногу. А Тамара скорее механически, чем сознательно выполняла короткие команды врача. И боялась только того, что не утерпит и взглянет в лицо солдата, увидит его глаза.
Вытерпела. Не взглянула…
Так сколько же лет ей было тогда? Все те же семнадцать. Только никого это не интересовало.
После выхода из окружения Тамару направили в медсанбат танкового корпуса. На пути наступающего корпуса было много городов и боев за их освобождение. Была и Курская дуга. Какая битва шла на этой огненной дуге - работники медсанбата чувствовали по нагрузке. Раненых везли почти непрерывно. Было много утомительных дней и бессонных ночей. И еще бесконечные налеты вражеской авиации. Фашисты бомбили и медсанбат. Погибли несколько раненых танкистов, военврач Козырев, операционная сестра, осколок бомбы впился и в ногу Тамары. Ее отправили во фронтовой госпиталь…
Шел ей уже двадцатый год. Из госпиталя вернулась в свой медсанбат. И снова бои: за Киев, за Житомир. В районе Шепетовки танкисты освободили лагерь военнопленных. Медсанбат получил приказ - немедленно выехать в лагерь и оказать возможную помощь освобожденным людям.
За два с половиной года на фронте Тамара видела и пережила много страшного, но то, что она увидела в лагере военнопленных, было воистину ужасным. Это был лагерь смерти. В неотапливаемых бараках военнопленные умирали от гноящихся ран, от холода и голода, от сыпного тифа, от дистрофии. Трое суток без сна и отдыха работники медсанбата спасали умирающих. Но, конечно, спасти удалось далеко не всех.
Потом были бои за Черный Остров, за Львов и Перемышль, при форсировании Вислы и Одера. И везде искалеченные тела, кровь, страдания людей. На пути танкистов к победе были и Берлин, и Прага… Но до Праги Тамара не дошла.
Второго мая, когда фашисты в Берлине выбросили белый флаг капитуляции, корпус получил приказ идти на помощь восставшей Праге. И танкисты устремились к столице Чехословакии. Через Дрезден, через Рудные горы. Вслед за танками шел и медсанбат.