Страница 78 из 105
Когда Дремлюга пропал, Крыж съездил к нему домой, но мать сказала, что после того, как Перечмыхи увезли сына, она его не видела. В отряде решили, что его убили партизаны за предательство. Дремлюга был человеком неосторожным, поэтому подстеречь его не составляло труда. И на нем поставили крест. О, если бы Крыж хоть на миг усомнился бы в этом, то обязательно разыскал бы своего «летописца» и повесил бы на первом же суку.
Выходит, хочешь не хочешь, а ехать в Тепломорск совершенно необходимо, и чем быстрее, тем лучше. Но и ехать опасно: Феногена Крыжа там тоже знали как приемщика кож в заготконторе. А может статься, что кто-то видел и палача Шварца из отряда карателей. Узнать одно и то же лицо - нетрудно. Разве только шрам помешает. За шрам, подумал Крыж, вроде бы и поблагодарить надо Оленича - такая маскировка! Но чувство мести - неугасимо. И он никогда не примирится с тем, что капитан ходит по земле живой.
Нет, необходим Эдик. Другого выхода нет. Надо попытаться вернуть его сочувствие и расположение. Он легко сделает главное - забрать фотоматериалы. А на слова Дремлюги могут и не обратить внимания: выжил из ума в своей пещере. И кроме всего, для сына безопасно. Никакого риска - только забрать фотоматериалы тех лет.
Крыж, не откладывая в долгий ящик своего решения, пошел на почтамт и позвонил Эдику на квартиру. Но сын не выказал особой радости, услышав голос родителя. Крыж сделал вид, что не заметил этого, лишь подумал - все же подлая и мелкая душонка в нем.
- Хорошо, что ты дома, - мягко сказал отец. - Ты мне нужен до зарезу.
- Хочешь все же дорезать? В парке не удалось…
- Замолчи! Как ты мог такое подумать?! - Только теперь Крыж понял, чего Эдик испугался: «Он подумал, что я хочу убрать его!» - Да я скорее от ценностей откажусь. Ах, дурашка, дурашка! Как ты мог подумать! Давай встретимся, я тебе все открою. Все, без утайки. И ты увидишь, как я дорожу тобой.
И в эти минуты Крыж искренне верил, что любит своего сына, что готов пожертвовать всем ради его счастья.
- Единственная просьба: съездить в Тепломорск и забрать материалы. И я отдам тебе половину всего, что имею. И живи как знаешь. Когда ты сможешь поехать туда?
- Я совсем не собирался ехать туда и искать этого вонючего хорька! Вообще, ты сильно остудил мою веру в тебя.
- Жаль! Но ты сделай еще одно усилие и поверь - не пожалеешь никогда. Как твои успехи?
- Я не жалуюсь. Портрет Криницкой дали на обложку журнала. Потрясающий резонанс был! Премию присудили. Успех!
- Поздравляю… Но ты все же должен почувствовать в руках приятную тяжесть благородного металла… Когда сможешь поехать в гости к своему коллеге?
И после длительного молчания Эдик сказал:
- Позвони через недельку. У меня тут срочное задание.
- Надо быстрее.
- Не подгоняй.
- Эдик, а где тот гребешок?
- Заложил. Оказывается, вещь стоящая.
- Но ты помни, что он с чьей-то головы. И его могут опознать.
- Ха-ха! За моей спиной ты не спрячешься. И не держи этого в голове: я не дам себя так запросто загадить.
- Опять ты показываешь свою незрелость… Ладно. Я позвоню.
Эдик молча повесил трубку.
«Что- то несерьезное было в разговоре с сыном, -размышлял Крыж. - Эдик колеблется. Но я ведь честно отношусь к нему! Неужели он лукавит? Ему тоже вроде бы не с руки. Какой смысл?…»
6
Вечером, когда Андрей сидел на скамейке возле порога своего нового жилища, послышался стук колес и около ворот остановилась подвода. С нее, кряхтя, слез хозяин двора - Федос Иванович. Оленич поднялся ему навстречу.
- Здравствуй, здравствуй, капитан! Спасибо, что не забыл нашей встречи в госпитале, приехал. Теперь моя жизнь пойдет веселее. Как устроился?
- Это я вас должен благодарить, что разрешили жить. У вас так хорошо, что кажется, я всю жизнь мечтал о таком жилье.
- Ну и слава богу! Живи в радость. Все-таки выбрал кухню? Смотри, как тебе удобнее. Но на зиму - в дом! Не будем две печи палить: у нас тут с топливом ой как трудно!
- Надо бы на учет стать.
- За этим дело не станет. Значит, решил остаться на жительство? Что же, будем с тобой строить новую жизнь. Ведь это и у меня перемены. Так что нам с тобой надобно ужиться. Завтра утром пойдем до Яшки в сельсовет и оформим твое местожительство.
После чая вышли во двор, уселись на скамью, и потекла у них беседа на разные житейские темы. Федос Иванович похвалил Андрея:
- Умеешь сам себя обслуживать. Это хорошо. Я тоже привык все сам делать. Но ты еще молодой, и тебе надо обзаводиться семьей. Походи по селу, присмотри себе молодуху, да и в дом ее. Для такого дела отдам тебе дом.
Андрей засмеялся:
- Если правду сказать, то есть у меня молодица - красна девица. Вот посмотрю, как проявится моя болезнь.
- На болезнь не обращай внимания: живи! Живи и радуйся!
Оленич стал расспрашивать о Латове, о Гавриле, старшем сыне Чибиса. Но старик не стал рассказывать историю сына. Нахмурясь, посоветовал:
- Поживешь, сам разберешься в этом. Только скажу тебе, что хоть много неприятностей приносит Борис, но в душе я его люблю. И есть за что. - Заторопился, поднялся со скамьи старик, потирая поясницу и позевывая. - На ночлег, Андрей, пора. Завтра с утра в сельсовет пойдем до Якова Пастушенко, да и ехать мне к отаре нужно бы пораньше.
Старик пошел в дом и, не зажигая огня, улегся в постель в потемках, а Оленич, лежа на кровати, долго читал книжку без обложки, найденную в старом одежном шкафу.
Никак не удавалось Оленичу уснуть, только перед рассветом задремал, но словно кто-то окликнул его, и он подхватился. Как ни рано он вышел во двор заняться гимнастикой и умыться, а дядька Федос уже был на ногах. Вскоре хозяин позвал Андрея под абрикосовое дерево к маленькому столику:
- Вчера ты меня угощал, сегодня я тебя. Пожалуй, Андрей, к столу.
На сковороде шипела яичница на сале, кувшин молока да кусок холодной баранины. Андрей вожделенно поглядывал на стол.
После завтрака они пошли в сельский Совет.
Дверь в кабинет председателя была полуоткрыта, и Чибис с Оленичем видели, что там уже есть люди. Она о чем-то живо говорили, даже вроде бы спорили. Вначале Андрей не прислушивался к разговору, но еще не мог воспринимать все так, как воспринимает местный житель. Дядька Федос даже приблизился к двери, чтобы лучше слышать. Чибис, поманив Андрея пальцем, стал ему объяснять, кто находится в кабинете:
- Вот тот за столом, круглолицый, розовощекий, который лениво сидит в кресле, - это и есть наш голова, Яшка Пастушенко. А вот тот, лысый, с приплюснутым, как у совы, носом - директор школы Лука Лукич. Он здесь вроде поп на селе - старается всех приноровить к себе, к своим понятиям. А тот военный - это Отаров, начальник пограничной заставы. Сама застава в Тепломорске, но тут он бывает часто. Все хочет ребят наших приучить к военному делу, а Лука Лукич - ни в какую. Говорит, учить юношей владеть оружием - это значит пропагандировать войну, что запрещено законом.
- Погодите, погодите! - повысил голос Васько. Подошел к столу председателя, оперся обеими руками и назидательным тоном, точно с трибуны начал говорить: - Что такое школа? Учебное заведение. Оно призвано дать детям всесторонние знания, которые пригодятся им на протяжении всей жизни. И знания все эти - созидательные. Школа воспитывает и развивает творческие способности подрастающего поколения. А что вы предлагаете, товарищ майор? Во-е-ни-за-ци-ю! Созидание и наука разрушения? Согласитесь, это противоположные поприща!
Но пограничник не среагировал на эмоциональный подъем Васько и спокойно ответил:
- Ты не прав, и как директор, и как человек. Юноши обязаны служить в армии.
- Не отрицаю. Защита Отечества, как говорится, - священный долг каждого! - выпалил, точно школьник, Васько, но в его голосе была нотка насмешки.
- Кто же должен готовить их к защите?
И все тем же насмешливым тоном Васько ответил: