Страница 104 из 105
Гул нарастал и приближался, многие становились нетерпеливее: седая Прониха с оханьем взмахивала длинными руками, Борис Латов старался вырваться вперед Отарова и Оленича. Ребята-призывники, чувствуя себя причастными к операции по захвату преступника, слегка побледневшие, старались держаться ближе к молодым бойцам. Даже Кубанов, жизнь которого давно пошла по мирным рельсам, не переставал удивляться тому, что происходит, шептал Жене:
- Какая судьба! Андрей все еще не вернулся с войны!…
Евдокия Сергеевна увидела Крыжа и завопила:
- Вот он! Люди! Хватайте его! Разорвите на части упыря!
Латов кинулся вперед, но Отаров крикнул:
- Стой!
Крыж неожиданно вышел навстречу людской лавине, но остановился, и его обезумевшие глаза точно остекленели. Он поднял руки и испустил вопль ужаса и смертельного страха. Воздетые руки опали, он начал медленно падать на песок на краю обрыва…
Первыми подбежали солдаты. Они перевернули Крыжа: он был бездыханный.
- А, подох, проклятый! - проговорила Прониха, отвернулась и пошла в село.
Отаров дал было команду солдатам погрузить тело в машину, но Латов загородил им путь:
- Не трогать! Нет ему места на земле, - и столкнул ногой мертвеца с обрыва в болото.
Люди смотрели, как пузырилась темная поверхность воды, как выходил зловонный газ…
25
Эдуард спросил у Оленича:
- Капитан, что мне теперь делать?
И Оленич ответил:
- Жить. Жить лучше, чем жил.
И стоял посреди двора матрос Латов. Он сказал:
- Я тоже хотел спросить об этом у тебя, капитан. Но мне поздно жить…
- Почему? - крикнул Оленич.
Латов ничего не ответил. Он стоял и шатался. Всегда сильный и уверенный, сейчас он был бессилен. Он посмотрел на Оленича словно откуда-то издалека, из страшной дали, может, из давно прошедшего, а может, из невидимого будущего. И было в его облике, в его обмякшей, потерявшей упругость фигуре такое, будто бы он попал не туда, куда шел, и видел перед собой уже пустое и ненужное. Неверной походкой, стараясь держать равновесие, он пошел к столику под абрикосовым деревом, прислонился к стволу плечом и произнес:
- Отец посадил в день ее рождения… И в этом стволе пули, убившие ее. Это дерево уже все истлело внутри, а стоит… Я тоже стоял… будь я проклят! Будь я трижды проклят! Я жил, а палач смеялся надо мной! Он ходил вокруг меня и шептал про себя: «Обкорнал я тебя, Латов! Вогнал в тебя пули из немецкого шмайсера!»
Все, кто был во дворе - Оленич, Эдик, Кубанов и четверо ребят-десятиклассников, - молча слушали. Никто не старался ни утешить, ни успокоить старого матроса.
Латов стоял на коленях, все еще обнимая дерево, но вдруг поднялся и, собрав последние силы, пробормотал:
- Пойду попрощаюсь с нею.
Он пошел в дом Чибисов, где когда-то жила его невеста, его Оксана, и откуда шагнула навстречу смерти. Оленич не успел среагировать, что может случиться. Он считал, что попрощаться перед портретом вполне естественно. Он забыл, что на столе лежат фотографии расстрела и гребень, подаренный Борисом Оксане перед уходом на флот…
Послышался глухой стон мужчины, дверь грохнула, и на пороге появился почти бесчувственный человек. Латов переступил через порог. Он сделал несколько шагов снова к тому месту, где только что стоял на коленях. Но не дошел, взмахнул культями рук и со всего размаха, всей тяжестью огромного тела упал навзничь.
Только кружево пены выступило между губами.
- Люда! Быстрее! Женя! - крикнул Андрей.
Но было видно, что Латов умер. Подоспевшие Людмила и Евгения Павловна уже ничего не могли сделать. Оленич растерянно озирался вокруг. И вдруг воспрянул духом, увидев у ворот карету «Скорой помощи» и спешащего во двор врача в белом халате. Медик шел по дорожке, внимательно всматриваясь в лица мужчин. Остановился возле Кубанова и спросил:
- Где больной? - Достал из кармана халата бумажку и прочел: - Оленич Андрей Петрович.
Андрей подступил к человеку в белом халате:
- Оленич - это я, но только я не болен. Вон человек упал…
Врач окинул Андрея беглым, почти безразличным взглядом:
- Все говорят, что не больны. И в то же время здоровых людей практически нет…
- Это ваше убеждение? - спросила подошедшая Евгения Павловна, внимательно присматриваясь к врачу. - Погодите, погодите, милейший! Да вы хоть помните, кто вам подписывал диплом? Ну же, потревожьте свои извилины! Кто был председателем государственной комиссии?
- При чем тут это? Я приехал за больным и обязан доставить его по назначению.
- Так кто вам подписывал диплом?
Наконец врач сообразил, что вопросы ему задают не праздные, посмотрел на Дарченко и, удивленный, отступил на шаг:
- Не может быть! Вы, Евгения Павловна! Так вы тоже приехали за этим же больным?
- Да, я к нему приехала. А вас кто направил?
- Главный врач.
- Передайте ему, что за такие дела можно лишиться квалификации. Вы меня поняли?
- Да.
Врач пожал плечами и, ничего не сказав, повернулся и уехал. Но сам его приезд на всех присутствующих подействовал удручающе: никому не хотелось разговаривать. Только Николай Кубанов не мог сдержаться и потихоньку выругался:
- Эх, мать твою! - Потом повысил голос: - Да это так нельзя оставлять! Понимаете, друзья! Мы же всегда должны быть вместе, а не жить разобщенно. Думать друг о друге. Я буду теперь всю жизнь думать о тебе, Андрей, о Люде. Буду думать о всех вас!
Андрей пожал ему руку:
- Я всегда знал и верил, что ты меня не забудешь. Часто повторяю стихи, написанные тобой осенью сорок второго. В самый трудный час войны.
Мой друг упал. И я кидаюсь в брешь.
В пролом бросаю ненависть свою я.
И, за двоих отчаянно воюя,
Не сдам врагу последний наш рубеж.
Мы чашу горя изопьем до дна.
Дай срок! Свое бессилие - осилим.
И, наконец, взъяренная Россия
Воздаст захватчику сполна!
- Теперь так не пишут, - с улыбкой промолвил Кубанов.
- Ты прав. Новые люди провозглашают; отречемся от старого мира. Это - от нас, от отцов. Мы для них - в прошлом. Истомин говорил, что человек рождается, чтобы свершить одно самое главное в жизни дело. Мы были рождены для войны. И твои стихи - голос нашего военного времени, нашего поколения. Мы свершили свое предназначение. На новых людей взваливаем будущее.
- Но мы ведь еще не закончили свои дела! - воскликнул Николай.
- Потому, что бой еще продолжается…
У ворот остановилась военная машина. Из нее вышел генерал, а за ним - майор Отаров. Оленич догадался: это приехал генерал Стожар. И пошел ему навстречу.
- Здравия желаю, товарищ генерал. Проходите, будьте гостем.
- Здравствуй, боевой товарищ. Мне майор многое рассказал о тебе. Спасибо за службу, то есть за работу! Но ты офицер, и что бы ты ни делал, ты служишь.
- Так точно, служу.
- Садись в машину, поедем к вдове Ивана Пронова.
- Товарищ генерал, разрешите?
- Да. Что у тебя, капитан?
Оленич подозвал Эдика.
- Этот парень вырос, не зная отца и не зная, кем был отец. А его тетка - вдова Ивана Пронова. Надо сказать ей, что этот парень - мужественный и честный человек. Он защитил честь офицера Пронова.
Стожар молча слушал Оленича, потом подумал и сказал:
- Мудреную ты задачу поставил передо мной. Не каждый день генералам приходится встречаться с такими вариациями. Но вот что, капитан: я верю тебе. Бери хлопца, и поедем вместе к Евдокии Сергеевне. Авось поймет и простит всем нам то, что она пережила по нашей и не по нашей вине.
Подслеповатая Прониха не сразу обратила внимание на Эдика: она всматривалась и вслушивалась в Стожара, вглядывалась в генеральские погоны да лампасы. Она слушала и приговаривала: