Страница 97 из 122
Два брата шагали по бульвару, с интересом наблюдая за неизвестной им ночной жизнью города.
В четыре часа, немного запоздав к условленному времени, они подошли к дому Кирова. У парадного подъезда стоял знакомый кировский фордик. Он был вымыт и вычищен. Не видя нигде шофера, братья прошлись по пустынной улице, вернулись к парадному и сели на скамейку, не решаясь подняться к Сергею Мироновичу, думая, что в такую рань он, наверное, еще спит. Посидели, закурили.
Киров жил на втором этаже, и все окна квартиры были распахнуты.
- Вы что же это, ребята, сидеть пришли у моего дома или же на охоту собрались? - вдруг раздался сверху строгий голос.
Братья подняли головы и увидели Кирова.
Он встретил их в коридоре, побранил за опоздание.
- Думали, спишь, Мироныч, - крепко пожимая руку Кирову, сказал Фома Матвеевич.
- Ну, будет он спать в такое время! - Из столовой вышла Мария Львовна и пригласила гостей к столу.
Сергей Миронович познакомил Крыловых с женой, все вместе зашли в столовую, и он увел Петровича в другую комнату.
Вскоре они вышли оттуда. Петрович был в кировской кожанке и в полном охотничьем облачении; в руках он держал ружье и любовался им.
Фома взял у брата ружье, осмотрел его.
- Да, из такого ружья стрелять - одно удовольствие.
В дверях показался Тигран - растрепанный, запыхавшийся, с румяными чуреками в руках.
- Успел! - сказал он радостно. - Доброе утро!
- Здравствуй, Тигран!
- Ты что же это так? Слетал бы на машине, - сказал Киров.
- А вот что я думал, Сергей Мироныч: раз они опоздали, то, значит, должны были идти к вам нерешительно, гадая - уехали вы или нет? И если бы увидели, что машины нет у подъезда, они могли решить, что вы уже уехали, подниматься тогда наверх им было бы незачем, и… компания могла расстроиться. А так - машина была внизу, и это значило, что все в порядке! - сверкнув лукавыми глазами, сказал Тигран. Положив чуреки в корзину, сунул ее под мышку, захватил одной рукой кувшин с водой, другой - сверток брезента и умчался вниз.
Мария Львовна еще раз пригласила Крыловых к столу. Они отказались. Тогда Сергей Миронович сам усадил братьев за стол. Мария Львовна принесла им блинов, яиц и черного кофе.
Вещи уже были снесены вниз, и Тигран заводил мотор. Киров посмотрел на часы: четверть пятого. «В шесть будем на месте, - подумал он, - поздновато, но еще не поздно. Жаль, Теймуров занят. Без него придется ехать». Вынул кисет, набил трубку, закурил, сложил руки на груди и невольно стал наблюдать за братьями. Любил он их, исконных пролетариев, людей самоотверженных, которые сейчас так много делали для скорейшей засыпки бухты. Сильные духом, они были сильными и физически, закаленными солнцем и ветрами, тяжелой работой с детства, и эта сила чувствовалась во всех их движениях, немного неуклюжих и угловатых, что тоже нравилось Сергею Мироновичу. Вот Петрович: всегда малоразговорчивый, сосредоточенный, немного грубоватый. Суровую жизнь он прожил, в суровых переплетах бывал, ему больше, чем Фоме, приходилось думать и страдать, и это сказалось на его характере. «Тяжел, - подумал Киров. - А такие люди, как Петрович, решали судьбу подполья и революции. У него даже имя настоящее забыто: так и живет в народе как «Петрович»… Такие, как он, с открытыми глазами шли на смерть, побеждали ее, как герои, так же героически, преданные идее, умирали за дело своего класса. У них третьего пути никогда не могло быть». Он хорошо знал эту категорию людей; они были ему известны с детства, с далекого Уржума, и потом он их сотнями видел в подполье, тысячами в годы революции и гражданской войны. И целая галерея лиц всех возрастов и национальностей живой воскресала перед Кировым. Он закрыл глаза, словно оглянувшись в прошлое, и вновь открыл их, уйдя от воспоминаний, от дней таких близких и дорогих сердцу.
Петрович покончил с блинами и, обжигаясь, пил кофе. Фома все еще ел блины и, казалось, никуда не торопился.
Киров невольно сравнил братьев. Фома хотя и был старше Петровича лет на пятнадцать, но выглядел рядом с ним цветущим юношей. «Ему еще прожить целую жизнь, - подумал Сергей Миронович. - Легок в жизни, ему и вправду много не надо - на одной ухе и «водичке» проживет. Вот он сидит с биноклем На груди. Зачем ему на охоте понадобится бинокль? Оригинал! И эта старомодная выгоревшая шляпа, и этот перстень на обрубленном мизинце. Оригинал, оригинал!» - сказал он себе и спросил у Фомы Матвеевича о бинокле.
- Глаз у меня правый немного игрючий, - шуткой ответил багермейстер, - не всегда правильно примечает цель. Перед тем как выстрелить, погляжу в бинокль. Так оно без промаха получается.
- Охотник он с приспособлениями и удобствами, - пошутил Петрович.
- Я тут вспомнил про одного охотника. Зимой дело было, с Ильичем он охотился под Москвой… - сказал Сергей Миронович и готов был уже рассказать об этом, как зазвонил телефон. Он быстро пошел в кабинет.
На улице раздался шум мотора, потом короткий гудок.
Пора было ехать.
Братья стояли в дверях, выходивших в коридор, и ждали Кирова. Тигран снова засигналил, потом явился наверх.
Закончив разговор, Киров вышел в столовую. Он был нахмурен и чем-то взволнован.
- Не случилось ли чего? В какую рань звонят! - удивился Петрович.
- Случилось? - точно прислушиваясь к своему голосу, переспросил Киров, идя коридором. - Нет, пока не случилось. Но могло случиться! - Он взял с вешалки фуражку, перебросил через плечо плащ.
Тигран с сумкой, патронташем и ружьем вышел на лестницу; вслед за ним вышли Крыловы; Киров с порога помахал жене рукой:
- В шесть вечера будем дома, - и побежал по лестнице вниз.
Все расселись в машине, и фордик тронулся.
Сергей Миронович обернулся к Крыловым.
- Звонил инженер Мартиросов, управляющий третьим Балаханским промыслом. У него арестовали одного из сторожей: спит сторож по ночам, а по промыслу шляются какие-то люди! Управляющий просит освободить сторожа, ручается за него, говорит, что это первый случай. А трудно ли спящему сторожу прозевать поджигателя? Мало у нас врагов? В такое время, когда каждый пуд нефти достается нам ценою таких лишений, пожары страшны. И спать на вахте - величайшее преступление. - Он махнул рукой. - Инженер он честный, и я ему охотно верю. Но никому никаких поблажек!
2
Дорогой Киров повеселел, рассказывал занятные истории, и улыбка не сходила с его лица. Весело и легко было и Петровичу и Фоме.
Сергей Миронович про охоту и природу говорил с таким увлечением, что Петрович решил (и об этом он сказал Кирову), что, видимо, охотник он опытный и тягаться сегодня с ним будет трудно.
- Нет, охотник я молодой, можно сказать даже - начинающий, - весело отозвался Сергей Миронович.
Тигран обернулся.
- Лучшего охотника, чем Сергей Мироныч, здесь никогда и не было. От старых охотников сам слышал. И стреляет Сергей Мироныч с левой руки, а как пальнет, так и попадет. Ружье у него - что магнит.
- Ай да Тигран!
Смеялся и Киров.
- Ружья у меня такие, что они и впрямь притягивают свою цель. Тигран это верно подметил. Но вот, ребята, кто, говорят, хорошо стреляет, - так это наш Ильич. Мне в Москве рассказали такой случай. Как-то Ильич - дело было прошлой зимой - целый день ходил с егерем по лесу. Охота у них была не совсем удачная, и они решили обратно на станцию не возвращаться - заночевать у лесника, а рано утром снова уйти в лес. Только это они поужинали и собрались ко сну, в сторожку вошел еще один охотник, неведомо где успевший выпить. Он сел за стол, стал ужинать и давай ругаться. Видать, день у него тоже был неудачный. Ильич натянул треух на уши и сел в сторонку. Он не любил пьяных и не вмешивался в разговор, который затеял егерь с охотником. Потом зашел разговор об Ильиче. Егерь и спрашивает охотника: «А ты его знаешь?» Охотник говорит: «Нет, видеть его не приходилось, но, говорят, охотник он, и даже будто бы неплохой». Егерь посмотрел на Ильича, и тот лукаво ему подмигнул. «А ты хотел бы поохотиться с Ильичем?» - спросил егерь. Охотник задорно ответил: «Говорят, он здорово стреляет, но я бы все-таки посмотрел, как он со мной постреляет!..» Утром Ильич подошел к охотнику и говорит: «Ну что же, товарищ, давай постреляем». Охотник вгляделся в Ильича, узнал его и сказал: «Знаете, товарищ Ленин, я плоховато стреляю, глаз у меня немного игрючий…» - со смехом закончил свой рассказ Сергей Миронович и обратился к Фоме: - А теперь ты вот с биноклем и тоже с «глазом игрючим». Я дома про этот случай и вспомнил. Ты уж не обижайся, Фома Матвеич, это я так, шутя. Не обиделся, нет?