Страница 107 из 122
Уныние охватило и руководителей, и рабочих, засыпочные работы на болотах стали свертываться. Пошли слушки и пересуды. Кое-где на промыслах «старой площади» происходили летучие митинги. На них выступали хозяйские приказчики, бывшие управляющие промыслами, некоторые геологи и буровые мастера и требовали прекращения работ на бухте. Писались длинные резолюции, собирались подписи. Одна длинная резолюция уже на второй день была телеграфирована в Москву. На бухте появился и бывший главный геолог Балабек Ахундов. Он разгуливал с группой прибывших из Москвы ученых, они беседовали с рабочими, писали какие-то акты, которые потом легли в основу новых телеграмм, отправленных в столицу.
И Серебровский, и Дадашев, и новый главный геолог Федоровский, обсуждая положение дел на бухте, пришли к решению: о грязевом фонтане они пока должны умолчать, ни в коем случае не говорить Кирову. Страсти улягутся, надоест митинговать, после грязи, возможно, и нефть пойдет на фонтане - такие случаи часто бывали при бурении, - а говорить Кирову не нужно, ему будет тяжело от первой неудачи, и он не усидит дома, даже с температурой.
Последнего они боялись больше всего.
Но вот из Москвы пришла телеграмма о прекращении всяких работ на бухте. Через несколько дней - новая телеграмма, требующая отчета о произведенных затратах.
Серебровский ответил, что скоро он выезжает в Москву с докладом, а сам приказал Дадашеву бросить все силы на ускорение бурения в двух других буровых скважинах.
Но нефти все не было, нефтяной пласт, видимо, пролегал ниже предположенной глубины, и сам процесс бурения шел медленным темпом, хотя и производился не старым, ударным, а новым, вращательным, или роторным, способом…
В эти дни Петрович ходил чернее тучи. Тревогу за судьбу бухты он читал и на лицах коммунистов-бухтинцев.
Вечером в каюте брата на землесосе он собрал членов бюро своего небольшого партийного коллектива. Пригласил на бюро Богомолова и Фому. Предлагались разные планы, но лучшим было признано предложение Фомы Матвеевича. К нему все отнеслись одобрительно, и выполнение поручили самому автору. Надо было пробиться к Сергею Мироновичу, дать ему знать о положении дел на бухте.
Утром команда землесоса наловила ведро рыбы, и Фома Матвеевич часов в одиннадцать пошел навестить больного Кирова.
Ему открыл парадную дверь молодой человек.
- Товарища Кирова пришел навестить… - начал было жалобным голосом Фома Крылов. Но разжалобить молодого человека не удалось.
- С бухты? Не велено пускать. Киров болен.
- Я ему рыбки принес…
- Никаких рыбок! Доктора приказали никого не пускать.
Тогда Фома Крылов повысил голос:
- Где это, милый, видано, чтобы не пустили больного человека навестить? Никак на тебе креста нет!
Парень усмехнулся:
- Конечно, нет. Какой же из меня тогда секретарь союза безбожников?..
На шум вниз спустилась Мария Львовна. Она, конечно, сразу узнала багермейстера.
- Доброе утро, Мария Львовна… Вот пришел навестить Сергея Мироновича… - снова начал жалобным голосом Фома Крылов и взял в руки ведро с рыбой. - Как здоровье его?
- Спасибо, Фома Матвеевич. Ему лучше, хотя температура еще высокая. Что это у вас за ведро?
- А я ему рыбки принес! Всей командой ловили. Сварите ухи. Любит Сергей Миронович рыбку.
Марию Львовну очень тронуло внимание багермейстера; он подкупил ее своей искренней любовью к Кирову, всем своим милым и добродушным видом старого, доброго моряка. Она пригласила его наверх, усадила на балконе, выходящем во двор, стала угощать виноградом, грушами, гранатами. Все это присылалось отовсюду больному Кирову. Мария Львовна сперва пробовала не принимать подарков. Но что может быть более оскорбительным для кавказца, как не принять от него подарок? И она принимала ящики с фруктами, чтобы потом рассылать их с Тиграном по детским садам и детдомам…
- Знаете что, Фома Матвеевич? - сказала Мария Львовна. - Я попробую вам устроить свидание с Сергеем Мироновичем, но только при одном условии: не засиживайтесь у него долго, это его утомит, и от докторов мне попадет. Скажите ему - вам некогда, проходили мимо, забежали на минуту справиться о здоровье. И, конечно, ни слова о фонтане на бухте…
- Понимаю, понимаю, - закивал головой багермейстер…
Когда Мария Львовна ушла, Фома Матвеевич прошелся по коридору, заглянул в столовую. Здесь сидело человек десять. И «безбожник» среди них. Дробно стучала пишущая машинка. Кто-то из глубины комнаты диктовал резолюцию о строительстве бакинского трамвая.
Фома Матвеевич подумал: нет, таким людям, как Киров, нельзя болеть, не дадут болеть…
К нему подошла Мария Львовна:
- Заходите, Сергей Миронович рад вас видеть. Захватите и ведерко.
Фома Крылов вернулся на балкон за ведром.
- О, да рыба у вас живая! - всплеснула руками Мария Львовна. Она опустила руку в ведро, поймала небольшого судачка, рыба выскользнула у нее, Мария Львовна поглубже опустила руку и… вместо рыбы вытащила из ведра бутылку водки.
Фома Матвеевич был похож на напроказившего школьника. Он проговорил что-то вроде того, что «вот рыбка поплавать любит», он немножечко «водички» принес к рыбке, что «водичка» и рыбка помогают против всех болезней…
Мария Львовна с трудом сдерживалась, чтобы не рассмеяться. Положила бутылку обратно в ведро. Фома Матвеевич схватил его и открыл двери кабинета.
Постелью Сергею Мироновичу служила широкая тахта. Озаренный солнечными бликами, облокотившись на подушку, он читал книгу. Рядом с тахтой на полу сидел Тигран, по-восточному поджав под себя ноги. Он что-то лепил из глины.
Киров отложил книгу, улыбаясь, протянул руку:
- Здорово, Фома Матвеич. Рад тебя видеть. Оказывается, не так уж много у меня друзей на бухте. Все позабыли Кирова! Никто не навестит, рады, наверное, что отвязались от меня. И отдохнуть можно. Ладно. Вот поправлюсь, тогда я дам всем ходу!
Багермейстер поставил ведро в угол комнаты, сказал:
- Зря ты обижаешься, Мироныч. Друзей у тебя много, но не хотят тебя беспокоить.
- Ты как раз кстати, Фома Матвеич. Подойди поближе. Вот… Приглядись! Не напоминает ли тебе этот макет что-то знакомое?
Фома Матвеевич, конечно, с первого же взгляда узнал в макете Биби-Эйбатскую бухту. Но он и виду не подал. Наоборот, он насупил брови, стал покручивать усы, словно разгадывая загадку.
- Нет, не узнаю! У нас на берегу моря нигде нет такого промысла! Нет! - решительно сказал Фома Крылов и сел в кресло.
- Удивительная штука, - рассмеялся Сергей Миронович, - кроме нас с Тиграном, никто в этом макете не узнает бухты.
- Бухты?! - привстал Фома Матвеевич. - Да какая же это бухта… (когда там всего-навсего фонтанирует одна скважина, да и та дает только грязь, песок и газ, - хотел сказать он, но вовремя прикусил язык).
- А ты получше приглядись, Фома Матвеич.
Багермейстер склонился над макетом.
- Вот мысы вроде и напоминают Баиловскую и Шиховскую… И изгиб берега вроде напоминает бухтинский…
- Ну, и…
- Ну… а промысел - это тридцать, а то и сорок буровых… ты уж прости! Там всего-навсего три буровые стоят, да и то какие-то сиротливые.
- Но так будет, Фома Матвеич. И тридцать, и сорок буровых будут!
- Будут… Это, так сказать, в проекции… Да-а-а-а… А макет - красивый, ничего не скажешь. Чья работа?
- Тиграна! Я лежу, ему некуда ездить, вот и нашел себе занятие.
- Сергей Мироныч тоже помогает, - не поднимая головы, сказал Тигран. - Вышки у него получаются лучше.
- А выходит, ты толковый парень, Тигран. - Багермейстер потрепал его пышную шевелюру. - Художественный получился у тебя макет. И краски вроде как бы правильно подобраны, на бухтинские тона смахивают…
- Он художником будет. У него золотые руки. Ты бы посмотрел у него альбом! В теории ни в зуб ногой, а как рисует, как чувствует натуру. Сколько в народе талантов, и сколько из них гибнет, сколько совершенно не успевает опериться.
- Да… - сказал Фома Крылов. - А я тебе рыбки и немного тутовки принес. Тутовка хорошо помогает от простуды. Натрись на ночь да выпей стакан. И рыбкой закуси. Любую болезнь как рукой снимет!