Страница 29 из 48
Увидев, что его тезка вышел из шеренги, торопливо шагнул и пристроился рядом с ним и второй Алексей — с гор вода. Теперь мартовские пареньки стояли локоть к локтю, как выросшие из одного клубня три голубоглазых подснежника.
— Эге, да ребята расторопные, нетерпеливые, догадываются и сами, в чем дело, — засмеялся, прощая этот самовольный выход из строя, Евсеев. Подошел к роте, размашистым жестом руки — будто откраивал добрый ломоть — отделил от шеренги еще четырех красноармейцев.
— В первый взвод, ясно?
— Ясно, товарищ майор, — ответил за всех лисичанский паренек.
Когда Евсеев распределил по ротам остальных и ушел, Широнин достал свою полевую тетрадь — классный журнал, — вписал в нее новых бойцов. Первым был парень в большой ушанке Алексей Крайко, затем Алексей Сухин, их рыжеволосый побратим Василий Танцуренко и еще Визгалин, Гертман, Силаев, Субботин.
…И вот первый взвод шагал по улице села к переезду.
Как ни трудно было в последние дни с подвозом боеприпасов, Билютин приказал выдать Широнину все, что он сочтет необходимым. Теперь почти каждый боец нес помимо личного оружия или ящики с гранатами, или патронный ящик. Тех, у кого к этому времени еще имелись винтовки, теперь наделили автоматами. Широнину даже удалось заменить один из ручных пулеметов, отражатель которого в бою под Червонным вышел из строя, и получить новенький, покрытый еще заводской смазкой. Билютин обещал придать взводу и одно противотанковое орудие из полковой батареи.
Идя сейчас чуть сбоку колонны, по перемешанному с грязью снегу, Петр Николаевич вспомнил недавний разговор с Билютиным. Полковник вначале пытливо расспрашивал о нем самом, о бойцах взвода, улыбнулся, услышав знакомые фамилии старослужащих Болтушкина, Скворцова, Вернигоры, попросил рассказать об остальных. Лишь потом заговорил о задаче, которую решил поставить перед первым взводом. И тогда в глазах Билютина проступило выражение такой суровой, властной требовательности, которую придает только твердая убежденность в том, что слушающий его человек никуда, ни на какую долю секунды не уклонится от повелевающего над всей его жизнью высшего долга.
— Ну, желаю вам успеха, — сказал и, может быть, дольше, чем обычно это делают, задержал руку Широнина в своей горячей руке. — Да не забывайте почаще докладывать Решетову обстановку…
Взвод прошел уже полпути и поравнялся с приземистым, крытым черепицей домом, у двери которого стояла бричка батальонного санвзвода. Ездовой и девушка в шинели сгружали с брички носилки и какие-то обернутые плащ-палатками узлы. Завидев проходившую колонну, девушка выпустила из рук носилки, стала всматриваться в ряды красноармейцев.
— Товарищ лейтенант, это же нашего Грудинина женка, — сказал Зимин, узнавая медсестру.
— Грудинин, выйти из строя! — Широнин обернулся, разыскал взглядом красноармейца и с улыбкой кивнул в сторону дома.
Грудинин подбежал к Вале.
— А ты чего здесь?.. Ты же в санроте.
Из-под ушанки Вали выбивались кудряшки, и она убрала их рукавом шинели, сдвинула на затылок и ушанку, открыв высокий, крутой лоб.
— Сама… Ну, конечно, сама… — не спрашивал, а утвердительно произнес Грудинин, не отводя взора от этого лба, пронзительно синих, искрящихся глаз.
— Ну ладно, сама не сама, а зато теперь вместе, — подтвердила догадку Василия Валя и озабоченно зашарила рукой в карманах шинели. — Табак тебе нужен? У нас во взводе старшина не курит, всегда могу взять…
Грудинин нагнал первый взвод уже у переезда. Колонна поднялась на железнодорожную насыпь. К югу и северу убегали подорванные гитлеровцами рельсы большой магистрали. Петр Николаевич, уже знакомый с местностью по карте, теперь внимательно, изучающе смотрел на участок, который предстояло занять взводу. Слева темнели развалины станции Беспаловка. Чуть в стороне виднелись сохранившиеся стены какого-то небольшого здания, за ним раскинулся пруд и молодой, очевидно посаженный перед самой войной, сад.
А впереди взору открывалась засыпанная еще не сошедшим снегом широкая долина — Касьянов яр. Он уходил далеко-далеко, к самому горизонту, на дымящейся кромке которого виднелись ломаные, уступчатые очертания разрушенной совхозной усадьбы и еще каких-то строений.
Первый взвод стоял позади Широнина молча, не мешая раздумью командира. Вместе с ним красноармейцы смотрели на поля, покрытые серой смушкой мартовского снега, смотрели, не зная того, что тем из них, кто останется жить, и эти поля, и эта долина, и этот темнеющий молодой сад западут в память неизгладимо, навсегда.
XXII
Широнин оставил взвод у железнодорожного переезда, а сам пошел к станционным зданиям. Прежде чем окончательно решить, где именно отрывать окопы, хотел тщательно изучить прилегающий к переезду участок.
Беспаловка была обычной пригородной станцией. Вокзал из четырех-пяти комнат, небольшой пакгауз, будка для кипятка, сарайчик пожарного депо. Сейчас все лежало в развалинах. Только перрон на диво уцелел, прямо хоть занимайся на этом гладком бетонном плаце строевой подготовкой. Вокруг же все разрушено, сожжено. На остатках почерневших, обугленных стен кое-где сохранились наполовину облупленные, покрытые веселой голубой эмалью таблички: «Вхід», «Каса» и табличка с незнакомым Широнину словом «Окріп»[2].
Вначале Петру Николаевичу показалось заманчивым сделать опорным пунктом обороны эти руины. Но тут же он отказался от этой мысли. Со станции невозможно держать под прицельным огнем автоматов железнодорожный переезд. Да и не ясно ли, что в случае чего станционные здания станут первым легко различимым объектом и для вражеской бомбежки, и для артиллерийского огня.
— А вот домик вблизи сада Петру Николаевичу понравился.
Можно было предполагать, что здесь в свое время находилась метеорологическая станция. Во дворе сохранились все те нехитрые приспособления, которыми пользовался кружок юннатов и в кирсовской школе. Дождемер, шест с флюгером, чтобы определять направление ветра, другая высокая жердь с укрепленным наверху обручем, стоя под которым хорошо было наблюдать за направлением движения облаков.
Правда, от самого домика тоже остались только четыре стены, но внутри имелся наполовину прикрытый досками подвал, а главное, что привлекло Широнина, — домик находился в створе невысокого каменного заборчика, который тянулся меж садом и шоссе, и этот заборчик просматривался отсюда с обеих сторон.
Широнин вернулся к переезду, подозвал к себе командиров отделений.
— Окапываться будем здесь, — заговорил он, указывая рукой на обочины шоссе. — Ты, Седых, со своими людьми держись поближе к насыпи. Твои ориентиры — вот тот куст; отделению Вернигоры окопаться наискосок от кювета, Болтушкин — на левом фланге, вот за тем домиком… Пару окопов в полный рост отрыть и перед домиком, остальные подальше.
— Ясно, товарищ гвардии лейтенант!
— Ориентиры вижу.
— Есть, товарищ лейтенант! — один за другим откликались командиры отделений.
— И вот что еще: предупредите всех, чтобы понапрасну на снегу не толклись.
Широнин опасался, что бойцы наследят вокруг, втопчут в грязь снег, и без того лежавший леденистым голубовато-серым студнем, и тем самым демаскируют позицию взвода. Но этого последнего предупреждения можно бы и не делать. Мартовское солнце уже исподтишка хозяйничало на пригревах. На откосе железнодорожного полотна оно обнажило просмоленные, блестевшие шпалы, кучу шлака, когда-то давно выброшенного из паровозной топки, растопило снег над охапкой перекати-поля, и его ежастые шары покачивались на тоненьких ножках, точно раздумывая: сорваться ли с места и перемерить озорными скачками степь сейчас или дождаться такого ветра, чтобы взметнуться под самые облака. Прибавлялось черноты и на гребнях придорожных канав, на буграх да и на ровном поле.
Вернигора разметил в стороне от кювета окопы для своих бойцов и теперь сам, поплевав на широкие ладони, с силой налег ногой на штык большой саперной лопаты, выворотил первый пудовый ком мокрой земли. На ее срезе вылупилась какая-то крохотная зеленая личинка.
2
Кипяток (укр.).