Страница 3 из 105
Мальчик с еле уловимой тоской взглянул на милиционершу — его последняя связь с вольным миром должна была вот-вот оборваться… Дверь за ним захлопнулась.
Директриса в раздражении закурила сигарету, вытягивая для затяжки морковно-красные губы.
— Надолго у нас не задержится, — равнодушно промолвила она. — Этих паршивцев я насквозь вижу, с первого взгляда. Сразу могу определить, кто и сколько у нас пробудет… Нет, этот у нас ненадолго! Спорю об заклад, еще в марте на юг двинет.
— Сбежит — поймаем, — спокойно резюмировала милиционерша, пряча под шапку прядь обесцвеченных пергидролем волос.
А мальчик в это время уже стоял в душевой под потоком холодной воды и ожесточенно тер мочалкой свое худое жилистое тело с выступающими веточками ключиц и полосками ребер. В это время нянечка из огромной кучи белья, лежащей на полу, выбирала одежду питомцу по размеру.
«Вот бы нажраться от пуза! — Парнишка набрал в рот хлорированную воду и жадно проглотил ее. — А потом стырить у директрисы сумку и рвануть к своим на вокзал… Небось в сумке-то набитый кошелек… Ладно, смотря как кормить будут… Может, еще и поживу!»
После ухода милиционерши директриса Вера Яковлевна достала из своей соблазнительной сумки записную книжку и, тщательно сверяясь с текстом, набрала номер телефона, обведенный красным фломастером.
— Кажется, у меня есть то, что вас интересует, — негромко произнесла она. — Да-да, все данные сходятся… Хорошо, как только к нему придут посетители, немедленно сообщу. А как насчет гонорара?..
Как только послышались короткие гудки, Вера Яковлевна положила трубку и мечтательно закрыла глаза. Этот сопливый мальчик на самом деле золотое дно… Нужно беречь его как зеницу ока. Он — ее пропуск в иной мир, в мир богатства, обеспеченности, уверенности в себе. В мир безбедного и беззаботного существования.
Она села за стол, сигарета слабо дымилась в углу рта. Прозрачные глаза вглядывались в пустоту кабинета.
Да, этот мальчишка — ее счастливый шанс, чудесный случай! Но, как известно, случай выбирает лишь подготовленные головы. Ее голова превосходно подготовлена к тому, чтобы начать собственную игру. Собственная игра — вот что будет заключительным аккордом ее долгой педагогической карьеры. А потом… Прости-прощай, вонючий детский дом, тупые дети алкоголиков и наркоманов, в головы которым она без особого успеха уже двадцать пять лет прилежно вдалбливает разумное, доброе, вечное…
Сколько она запросит за него? Да уж наверняка не продешевит! Она прекрасно знает цену этому ребенку! Осталось только узнать, кто еще даст столь высокую цену за него…
В субботу — самый важный день недели — в старом доме возле Никитских ворот, в коммунальной квартире на пятом этаже, было, как всегда, шумно и весело.
— Сука, блядь! — неслось из комнаты возле кухни. Это лениво, по привычке ссорились супруги Богушевские — вчера у главы семьи была получка, и сегодня жена выбивала из него скалкой оставшиеся гроши.
Цыганистый мальчуган лет девяти тоскливо колотил босой пяткой в дверь туалета, где тускло светилась лампочка и на толчке седой старик Иван Филимонович, бывший вертухай с зоны, глухой как тетерев, тщательно выуживал из газеты последние политические известия.
— Мамка, ссать хочу! — орал цыганенок скорее из принципа, чем из желания отправить естественные надобности.
— Заткнись! — отвечала ему мать, грудастая цыганка с младенцем наперевес, жарившая на кухне нечто невероятно вонючее.
— Открой! — продолжал надрываться цыганенок, атакуя дверь.
Из комнаты Людки-хохлушки, неудачливой шлюхи с Тверской, доносились выразительные стоны. У Людки был клиент, причем клиент важный, постоянный, и девушка отрабатывала свои деньги на все сто, тоскливыми завываниями имитируя любовный восторг…
В ванной многодетная тетя Кланя стирала белье на своих шестерых детей. Сегодня была ее очередь стирать, и, пока на плите кипятилось постельное белье, женщина ожесточенно терла обмоченные детские штанишки.
В своей крошечной комнатушке, крайней в коридоре, сидела, тихо сложа руки на коленях, безвредная старушка Берта Ивановна с блаженной улыбкой на лице. Берта Ивановна праздновала субботу.
Кто не знает, во время Святой субботы правоверным иудеям запрещена какая бы то ни было работа. Берта Ивановна с утра сидела голодная, потому что по правилам иудеям нельзя даже приготовить себе завтрак. Теперь старушка мучительно размышляла, дозволит ли ей Яхве закурить сигарету или это тоже строжайше запрещено. Уже не первую субботу Берта Ивановна напрасно боролась со своей пагубной привычкой. Каждую субботу она твердо решала бросить курить, потому что после смерти ее четвертого мужа празднование субботы превратилось для нее в пытку. И, как на грех, именно после смерти ее четвертого, любимого мужа она стала такой набожной.
Берта Ивановна прислушалась. Равномерный стук пяткой в коридоре стих — сын цыганки Марины наконец выкурил старого вертухая из туалета. Тишину прорезала резкая трель дверного звонка. Два длинных, два коротких… Это к ней.
Берта Ивановна совсем не выжила из ума! Она прекрасно понимает, что к ней пришли, и не идет открывать только потому, что мучительно размышляет, разрешено ли ей в субботу открывать дверь.
Пока старушка предавалась размышлениям, в коридоре послышались ругань и пронзительный вопль:
— Берта, открывай, к тебе пришли!
Но Берта Ивановна даже не шелохнулась. Она понимала, что если Господь Бог захочет, то отворит пути (и соответственно и двери) идущему. Ее помутившийся от старости мозг несколько путал Яхве с швейцаром.
Дверной звонок посылал сигналы по азбуке Морзе — два длинных, два коротких, но старушка застыла с неподвижной улыбкой на лице. Любопытство боролось в ней с приверженностью субботе, и пока суббота побеждала.
Наконец хлопнула входная дверь, и из коридора донесся раздраженный голос цыганки Марины:
— Если еще не сдохла, то она там…
Буквально сразу же послышался стук в комнату, и на пороге появился незнакомый парень. Его бушующие гневом глаза, наткнувшись на кроткое лицо Берты Ивановны с застывшей, точно маска, улыбкой, сразу же, как по мановению волшебной палочки, стали ласковыми и добрыми.
Внешний вид парня оставлял странное впечатление. У него были развитые плечи боксера, короткая стрижка и костистые руки. Холодный деловой вид и уверенность, сквозившая во взгляде, контрастировали с наигранно-мягкой улыбкой. Ледяные глаза быстро окинули комнату, на долю секунды задержавшись на семейных фотографиях на стене.
— Здравствуйте, — произнес посетитель, — вы Берта Ивановна Шептенита?
Лицо старой женщины засияло — наконец-то ей есть с кем поболтать!
— Если по последнему мужу, то да… Ведь у меня было еще три мужа, и, знаете ли, каждый из них в качестве свадебного подарка дарил мне свою фамилию… Проходите, проходите! Неужели вас прислал ко мне любавический ребе? Ох-ох-ох! Он такой заботливый!
Посетитель сел на стул, оглядываясь.
— Нет, я из Фонда помощи престарелым ветеранам сцены, сокращенно ФППВС, — громко произнес он. — Если вы еще не в курсе, согласно постановлению правительства фонд организует шефство над вами…
Берта Ивановна улыбнулась еще счастливей. Нет, этого юношу ей явно послал сам Господь Бог! Теперь-то ей есть кого попросить об одолжении.
— Молодой человек, если вам нетрудно, зажгите сигарету и подайте ее мне… Зажигалка на комоде… Спасибо, вы мой спаситель!
— Вы парализованы? — Посетитель опасливо покосился на нее — в условиях договора не было упомянуто, что старуха не может двигаться.
— Нет. — Берта Ивановна с наслаждением затянулась. — Если бы ваша мама, юноша, была еврейка, то она рассказала бы вам, что такое Святая суббота. Впрочем, сегодня, считайте, я парализована. И знаете, мне это приятно, потому что я делаю этим приятно моему любимому Богу… Вы знаете, мой второй муж, он был, кстати, директором мясного магазина, он…