Чужая корона

Диспозиция, сказал я, такая. Все те стрельцы, которые здесь, в зале, сейчас выйдут на двор, сядут в поданные им плавсредства и отправятся в нашу первую обзорную экспедицию. Сроком, я думаю, дней на пять, не больше. А остальные стрельцы, те, которых здесь пока нет, переходят под начало пана поручика и должны за эти же пять дней оборудовать здесь, в Доме соймов, хорошо укрепленный опорный бивуак. Ясно, пан Хвыся? Ясно, пан Белькевич?

Они ответили, что ясно. Хорошо. Я приказал пану Драпчику проверить готовность личного состава к выступлению. Их опять поставили в шеренгу по двое и начали проверять у них ранцы, амуницию, боеспособность аркебузов и так далее. На этот раз Драпчик был строг как никогда, проверка затягивалась. И это очень хорошо! Потому что пока они напроверялись, как раз успел вернуться мой Генусь. Он сказал, что челны уже ждут нас у крыльца. Так что мы безо всякой заминки, сразу по окончании проверки, вышли из Дома и довольно-таки сносно разместились на пяти больших охотничьих челнах. Я дал отмашку, Драпчик дал команду, бубнач ударил в бубен, стрельцы в такт бубну навалились на весла — и мы поплыли вдоль по улице.

Немногочисленный народ, сидевший на заборах, злорадно безмолвствовал. Ат, собачьи сыны, им ку…

Но я отвлекаюсь. Итак, мы сперва плыли по Балазейке, потом свернули на Грушевку, с Грушевки прямо на Згодную Браму — и выплыли из Зыбчиц. Там места сразу пошли поглубже, весла уже не цеплялись за землю, бубнач стал бить быстрей, мы прибавили ходу. Так мы шли до самого полудня. Потом начались густо заросшие места, все просеки были плотно забиты всплывшим прошлогодним топляком, корягами и всякой прочей дрянью. Теперь только половина стрельцов оставалась на веслах, а остальные заранее приготовленными жердями расчищали челнам путь. Вылезать из лодок и становиться на дно я строжайше запретил. Но, тем не менее, одного стрельца мы вскоре недосчитались. Дурни всегда найдутся, за дурнями не уследишь: он самовольно выскочил из челна, а там его как будто кто- то уже ждал — сразу схватил его за ноги, и он топором ушел на дно! Это суровый пример даром для них не прошел — больше за время всей экспедиции мы подобных потерь не имели.

Зато сама вся эта экспедиция была одной большой потерей. Хорошо еще, что это не было для меня неожиданностью. А что, разве не так? Да я еще в Глебске прекрасно понимал, что это пустая затея. Я ведь чего просил? И когда? Я просил себе весь полк и в самые морозы. Тогда, по замерзшей дрыгве, мы могли бы запросто одним разом оцепить все здешние подозрительные места, и прочесать их, и опять же одним разом переловить всю эту валацужную хлопскую нечисть. Что ее было бы тогда ловить, когда все их следы, все их лежки, хованки на чистом белом снегу читались бы так же ясно, как очередные чистосердечные признания в моей допросной тетради. А теперь? Лови тараканов за печкой. Ох, я тогда гневался! Единственное, что меня тогда успокаивало, так это то, что я увел этих варьятов из Зыбчиц и теперь буду мотать их до тех пор, пока сюда не явится Великий князь. Пусть он посмотрит, полюбуется на своих защитников, пусть у него глаза повылезают, вот так! А тех, которых я нарочно в подвале оставил, их же немного, с теми и наш каштелян легко справится, он ушлый человек и очень злобный. Если будет надо, он их быстро уму-разуму научит!

Примерно так оно потом и вышло, но мы пока не будем загребать… тьфу, забегать вперед. Итак, потеряв всего одного дурня, мы к вечеру первого дня прибыли в Грубки, деревню и маёнток пана Алеся Чобота. Пан Алесь уже недели две как перебрался в Зыбчицы после того, как его палац дважды пытались поджечь. А хлопы, гневно говорил пан Чобот, как были тихими, так тихими и оставались. Говорили: «Не знаем, пан! Как это можно, пан!» Но пан не стал в третий раз испытывать судьбу и уехал. Теперь приехал я.

Мы еще издалека увидели, что панский палац все- таки сожгли. Теперь на его месте стояла одна обгорелая черная печь с непонятно для чего разломанной трубой. На пепелище было пусто.

В деревне тоже никого не оказалось. На деревенской улице было достаточно мелко, и я разрешил стрельцам спешиться. Они с радостью полезли из челнов. Потом с такой же радостью они бросились в хаты. Я их не останавливал. Я тогда был очень зол.

Примерно через полчаса, когда в деревне делать было уже нечего, мы отправились дальше. Очередной нашей целью была Комяковка, расположенная примерно в четырех верстах к югу от Трубок. В Комяковку мы едва успели. Солнце село, и мы загребали туда уже в сумерках.

Комяковка, судя по данным Генуся, числилась вполне благополучным местом. Да и ее хозяин, пан Адам Недоля, ничего плохого о своих хлопах сказать не мог.

Вот я и посчитал, что Комяковка как раз и подойдет нам для ночлега.

Однако едва наш передовой челн, а на нем я, поравнялся с крайней хатой, как из нее раздался аркебузный выстрел, который сшиб с меня шапку вместе с половиной чуба. Га! Цмоковы поплечники! Я гневно закричал:

— Ш-шах! Разом!

Но я мог и не кричать. Стрельцы и без моей команды быстро, ловко и без лишней суеты выскочили из челна и кинулись на выстрел.

Только они все равно опоздали. Хата была уже пуста. Пуста была и вся деревня. Никого не было и в панском палаце. Пан Адам Недоля бесследно исчез. Также исчезла вся его семья, исчезли его слуги и гайдуки. Зато в той крайней хате, из которой стреляли, мы нашли аркебуз. Пан Драпчик с первого взгляда определил, что это их ротный аркебуз. А каптенармус еще и добавил, что он записан на Базыля Гузика, одного из тех стрельцов, которых мы потеряли по дороге на Зыбчицы.

— Га! — злобно вскричал ротмистр. — Вот куда Базыль подался! До хлопов!

— Э, пан Мирон! — сказал я. — Это совсем не обязательно. Может, ты, конечно, прав. А может быть и такое, что нам этот аркебуз нарочно подбросили, чтоб мы на Гузика подумали. А на самом деле этот Гузик, царство ему небесное, уже неделю как лежит себе в дрыгве. Подумай, пан Мирон!

Пан ротмистр задумался. Стрельцы, бывшие тогда вместе с нами в хате, тоже задумались. Я воспользовался случаем, сказал:

— Эта деревня нечистая. Лучше нам ее не трогать. Мы отойдем в панский палац и там переночуем. Со всей возможной осторожностью!

Так мы и сделали, отправились в палац. Там мы расположились в нижней, хлопской зале и спали чутко, вполглаза, с заряженными аркебузами в руках, а я со своим верным кнутом. Драпчик тоже очень сильно волновался. Он даже хотел было крепко-накрепко закрыть все двери и окна. Но я на это сказал, что нас тогда обязательно подожгут и зажарят. После этого заявления мы оставили окна и двери открытыми, на зато выставили везде, где только можно, караулы и меняли их через каждые полчаса. Караульным постоянно мерещилась всякая дрянь, они наугад стреляли в темноту и при этом грязно, во весь голос ругались. То есть всю ночь стоял такой шум и тлум, что я и часа не соснул.

А под утро я вообще чуть не угорел, потому что какому-то дурню невесть что показалось и он закрыл дымоходный шибер. Но, слава Создателю, я вовремя спохватился и исправил эту опасную оплошность.

А так, за исключением всего этого, ночь прошла спокойно. Хлопы только утром осмелели, и то всего один раз — это когда каптенармус вышел на крыльцо. Они бабахнули в него, опять из аркебуза, он за грудь схватился и упал. А под крыльцом сразу вода. Он в воду топором. Мы потом шестами шарили, шарили, ничего не нашли. А лезть в воду я строжайше запретил. Да никто туда и не рвался.

После такого поучительного случая мы поскорее собрались, наскоро перекусили, посели в челны и отправились дальше.

Дальше — это, по моему плану, в Цыпки. Но в Цыпках тоже было пусто. После пусто было в Жабчинках. В Крупенюках, в Зые, в Больших и Малых Колдобинах… Да что перечислять — везде, куда мы ни совались, было пусто. Но вот что интересно! Стоило только нам отгрести от той или иной деревни на версту-полторы… как мы уже видели поднимающиеся над ней печные дымы. Значит, возвращались поганые хлопы и сразу принимались за хозяйство. Но мы к ним уже не поворачивали, знали, что все равно не успеем.