Катерники

По условному сигналу потайным фонарем-ратьером оба катера стали пристраиваться в хвост цепочки, так чтобы каждый задний мог различить бурун за кормой идущего впереди. Самый задний из катеров вдруг стал отставать, посылая вдогон остальным острый лучик, трепыхающий азбукой Морзе.

- Докладывает, что «моторы не тянут», - прочитал Зимовец.

- Что значит «не тянут»? - вспылил Чекуров. - Пусть объяснит.

Но пятый катер уже потерялся в пурге. Валентин Андреевич Чекуров подавил досаду, понимая, что радиосвязь использовать нельзя - противник подслушивал. Никогда еще за всю морскую службу капитан второго ранга Чекуров не попадал в такое положение. Море, бывало, преподносило ему разные разности, на то оно и стихия. Но раньше Валентин Андреевич хорошо представлял, кто из его подчиненных на что способен. В Салме он не успел даже познакомиться с людьми, а уже вел их в бой. Как организовать теперь атаку конвоя с двух разных направлений? Каждый катер был на счету, и выход из строя одного усугублял опасность наспех придуманной операции, снижал вероятность ее успеха.

В 19- 40 четыре оставшихся у Чекурова катера пересекли Варангер-фиорд, приблизившись к вражескому берегу у полуострова Стуре-Эккерей. Снежные заряды, как нарочно, стали пожиже, с долгими промежутками приличной видимости. Значит, ожидать конвой в засаде было нельзя: негде было спрятаться.

Чекуров развернул свой небольшой отряд навстречу вражескому конвою. За каждым катером теперь волочился, как на буксире, мерцающий бурун. В бурунах бились и пылали голубыми неоновыми бликами плавучие светляки. Волна тяжко била по корпусам. От ударов вода вспыхивала и откатывалась, пламенея. Весь фиорд клокотал и фосфоресцировал, невероятно затрудняя ориентировку.

Последний раз облака сыпанули снегом, а когда развиднелось, Чекуров увидел за собой только ТКА-14, которым временно командовал старший лейтенант Дмитров. Концевые два катера, потерявшись, блуждали где-то поблизости. И опять Валентин Андреевич подосадовал. Очень ему захотелось подбодрить отставших через микрофон радиосвязи, но это значило, что противник заранее приготовится к отражению атаки.

Поразмыслив, Чекуров пришел к выводу, что обстоятельства сами разделили отряд на две самостоятельные группы. Ему следует отойти от берега вместе с катером Дмитрова, чтобы взять противника в клещи и атаковать его, принимая на себя весь ответный огонь вражеской артиллерии. Отставшие два катера тогда сами поймут замысел боя и, подкравшись со стороны берега, неожиданно пустят свои торпеды по целям.

- Право руля! - приказал Валентин Андреевич.

- Есть! - послушно ответил ему лейтенант Русначенко. Видно было, что он старается изо всех сил, но ведет себя, как зубрилка, не понимая смысла своих действий. Это огорчило Чекурова: очень уж молод и зелен был лейтенант. И некогда объяснять ему, что к чему, перед самой атакой. Раньше следовало учиться.

А вот боцман Зимовец все хватал на лету. Он живо помигал на катер Дмитрова зелеными проблесками, предупредив этим сигналом о повороте, затем передал фонарем тире и три точки, что по азбуке Морзе означало «Буки», то есть «Больше ход!»

«Боцман как будто на своем месте», - думал Чекуров, не подозревая о том, что здесь и не могло быть иначе. Во всех матросских курилках рассказывали про Зимовца и его особые отношения с «морским шкипером», которого иногда зовут еще «водяным» и представляют мрачным и скользким дедом с бородищей из зеленых водорослей. Смех-смехом, но полярной ночью прошлого года боцман на самом деле упал в Баренцево море, в котором и летом не покупаешься. Никто не сомневался в гибели боцмана, а вот он - живехонек. Как же такое могло произойти?

Год тому назад катера занимались постановкой мин на путях движения конвоев противника. ТКА-11, выполнив задание, возвращался в базу, когда разразился шторм небывалой ураганной силы. У берегов Рыбачьего этот катер столкнулся с «малым охотником». Все бросились заделывать пробоину, укреплять переборку и не сразу схватились: а где же боцман Зимовец? К тому же была ночь, снег густо хлестал по ветру, а ветер с ревом перепахивал море в кручи. И еще было известно, что в ледяной воде купаться нельзя. Пловец, если сразу не захлебнется, то погибнет через двадцать одну минуту от общего переохлаждения организма. Исчезновение боцмана Зимовца занесли в вахтенный журнал катера для последующего оформления похоронки.

Однако Васю удержал на плаву пузырь воздуха, оказавшийся под клеенчатым регланом, про смерть от переохлаждения он ничего не знал и потому спокойно качался на волне, уповая на пословицу: «Бог не выдаст - свинья не съест». И надо же: через 30-40 минут боцман увидел наши «малые охотники», которые возвращались в базу тем же маршрутом. Зимовец заорал благим матом, боцмана это умеют делать громко, и тут опять Васе повезло: катера-охотники шли с моторами на подводном выхлопе. На их палубах было тихо, и Васин клич дошел до нужных ушей.

С палубы катера Зимовцу подали бросательный конец - тоненькую такую веревочку - и подтянули к борту, выпустив попутно воздушный пузырь из-под реглана. Но такая снасть неспособна была выдержать богатырскую Васину «натуру». Она оборвалась, и Зимовец канул в пучину, наподобие топора. В глубине моря, сильно обидевшись на веревочку, он гребанул лапами сверху вниз, раз и другой, вскинул глаза, как перископ, и увидел спасательный круг перед носом. Боцмана вытащили, растерли спиртом, дали внутрь для сугреву, так потом он даже не чихнул.

- Не принял морской шкипер, - объяснял Вася в курилках такое стечение обстоятельств, но, остерегаясь вторично искушать судьбу, поклялся в море никогда не дремать. Прямо Зимовец не признавался, но многоопытным слушателям и так было понятно, что только сонного человека могло вышвырнуть за борт вот таким макаром.

В общем неудивительно, что именно боцман Василий Зимовец с флагманского катера первым доложил Чекурову о черном силуэте на фоне бесноватого свечения воды.

- Атака! - скомандовал командир дивизиона, решив применить широко известный прием: прорыв между головными кораблями охранения в центр вражеского конвоя. Противник привык отражать такие атаки и неизбежно ослаблял наблюдение на других направлениях.

По условному сигналу катер, которым временно командовал Дмитров, тотчас уклонился влево, осел на корму, будто перед прыжком, а в сорока метрах сзади выгнул по-кошачьи седую спину бурун максимального хода. Лейтенант Русначенко тоже увеличил скорость катера, но противника не видел.

- Где он? - нервозно спрашивал он.

Вдруг воздух вспыхнул и заблистал. Русначенко заслонился, не понимая, откуда фиолетовая резь в глазах. Два осветительных снаряда, выстреленных из пушки, опускались на маленьких парашютах, разливая над морем пронзительный свет. Наступила будто бы тишина. Лоснилась палуба, как бы выхваченная из тьмы. Замерли головы в стальных зеленых касках. Глаза щурились, как у совы в дневной час. А вокруг за блестящей чернотой полярной ночи уже сводились в одну точку прицелы и визиры, тянулись пальцы к ревунам, к спусковым крючкам и гашеткам, замерла в стволах перед прыжком сварливая сталь.

Русначенко таращился, не соображая, откуда ждать огня. От волнения он уже плохо различал, где север, где юг, где остался свой берег и где побережье, занятое противником. Мрак за чертой мертвенно-белого света будто сгустился крутым киселем, выхватив, как на арене, такой маленький, такой деревянный катер. И катер словно остановился, хотя мчался на самом полном. Свет «фонарей» на парашютиках, легко обгоняя катер, его «раздевал».

Капитан второго ранга Чекуров не был так ослеплен. Он заметил, что «фонари» и крупные снаряды летели спереди и чуть справа, взрываясь в буруне за кормой. На полном ходу бурун более заметен, чем сам торпедный катер. Судя по плотности огня, стреляло не менее тридцати стволов, калибром в 100 и 127 миллиметров. За шесть-семь минут они выбросили навстречу атакующим торпедным катерам тысячу снарядов. Потом спереди и слева ударили цветными цепочками-трассами скорострельные автоматические «эрликоны». Каждый огонек был небольшим снарядиком. Они неслись густо, похожие на снежинки в метель, вспыхивающие под уличным фонарем.