Катерники

Давно ли, экономя буквально на всем, они сражались наскоком с превосходящими силами противника? Все поменялось, как во сне: из горстки катеров - целая бригада, вооруженная самой лучшей по тому времени техникой.

Оставалось только научиться воевать. Как это сделать? Возьмите, к примеру, двух бойцов: один пусть будет сильный, а другой - ловкий. Но ведь первый вполне может повстречать выносливого противника, а второй, скажем, хитрого. Трудно заранее сказать, кто кого победит. Другое дело, если сильный и ловкий окажутся такими друзьями, что им не надо даже слов, достаточно лишь подмигнуть, и уже ясно, кому как действовать. Вот такая неразлучная пара одолеет противников наверняка. На военном языке тесная дружба разных боевых сил называется взаимодействием. Вот почему начальник штаба бригады торпедных катеров часто ездил в штаб авиации флота, приглашал в Губу морских летчиков. Экипажи катеров на дежурстве в Пумманках встречались с истребителями эскадрильи, выделенной для их защиты.

Начальник политического отдела капитан третьего ранга Андрей Евгеньевич Мураневич тоже занимался отработкой взаимодействия, в своем, конечно, роде. Как-то ему доложили о том, что один из вновь прибывших из пехоты офицеров оказался с серьгой в ухе. В прежние времена, большей частью среди боцманов парусного российского флота, такой обычай существовал, но чтобы серьгу носил советский капитан-лейтенант, начальнику политотдела видеть не доводилось.

- Зачем это вам? - удивился он. - Не лучше ли снять?

- Рэжжте мэня на пятаки! Нэ сниму! Отэц носил? Да! Дэд носил? Опять - да! Я тоже буду носить. Только так!

- Хорошо, хорошо, - ответил Мураневич, только сейчас обратив внимание, что перед ним жгучий брюнет. - На ваши национальные обычаи никто не посягает.

К цыганской серьге вполне можно было привыкнуть, но дело заключалось не только в ней. Вспыльчивый капитан-лейтенант оказался младшим братом прославленного аса, который отличился еще в небе Республиканской Испании, потом стал генералом и в сорок втором погиб в неравном воздушном бою.

- А брат ваш носил серьгу? - не удержался Мураневич.

Собственно, ответа не требовалось. Фотографии молодого, очень симпатичного генерала не раз публиковались в печати. Генерал обходился без украшений.

- Почэму спрашиваете? Повсюду слышно: «Младший брат, младший брат…» Прэждэ всэго я сам по сэбэ. Только так! Три года на фронте - раз. И за три года чэтырежды повышен в чине…

Личное дело подтверждало: из курсанта военно-морского училища Павел за короткий срок стал пехотным капитаном, но старший брат рос в званиях еще быстрей. Вначале Павел гордился знаменитым родственником, потом захотел сравняться славой. Почему-то ему казалось, что на флоте легче сделать карьеру, хотя морское дело он основательно подзабыл, вообще не имел навыков в управлении катером и очень обижался, получая замечания от младших в звании, но более опытных моряков.

Начальник политотдела про себя посочувствовал: нелегко человеку мириться с ролью младшего брата. Ему бы прежде чем доверить катер, неплохо бы «оморячиться» под рукой хорошего командира, но, к сожалению, не было для этого ни времени, ни возможностей. Штаб и политотдел бригады требовали, чтобы командиров катеров, которые долго воевали на сухопутье, посылали на задания в паре с самыми авторитетными морскими офицерами.

Этой установке нисколько не противоречило временное объединение двух катеров из разных дивизионов: ТКА-13 и ТКА-213. Катера были разными по конструкции - второй и быстроходней, и маневренней, и лучше вооружен. Командовал им тот самый Павел с серьгой в одном ухе. Капитан-лейтенанта на время дежурства в Пумманках подчинили старшему лейтенанту Виктору Лихоманову, три года воевавшему на катерах.

Павел был задет, что им командует младший в звании, а Виктор Лихоманов ничего не заметил. У него хватало своих забот. На рейде в момент приемки горючего с баржи отличился юнга Таращук, исполняющий обязанности боцмана. Проверяя дымаппаратуру, он перепутал краники и закрыл Губу вонючим сухим туманом. За это Лихоманов получил нагоняй от командира бригады. Одного за другим из сплоченной команды ТКА-13 забирали парней с боевым опытом, заменяя молодежью, которую учили на ходу.

ТКА- 13 и ТКА-213 отправлялись из Губы вечером 6 сентября. Отдав швартовы, они поочередно разворачивались к выходу из бухты, когда на берег прибежал приятель Лихоманова и, сложив ладони мегафоном, заорал, размахивая телеграммой:

- У те-бя, Ви-тя, ро-дил-ся сы-ы-ын!

- Виктор Митрофанович, разрешите поздравить с первенцем, - сказал главный старшина Иванов, который стоял рядом с Лихомановым в ходовой рубке ТКА-13. Сказал и сам понял - не те слова. Надо бы найти посердечнее.

Но командир из всех слов услышал только одно, порывисто стиснув протянутую руку.

- Сын! - воскликнул он. - Неужели сын?

Лихоманову захотелось немедленно послать жене корзину цветов вместе с самыми нужными, самыми нежными словами. Но о цветах не стоило даже мечтать. Телеграмма на его имя пришла из глубокого тыла, и даже ответить на нее было возможно только после возвращения из боевого похода. По радиотелефону допускались только служебные переговоры, и то не всегда. Но слова переполняли Лихоманова, слова требовали немедленного выхода, и тогда он, не отрывая пальцев от штурвала, вдруг стал рассказывать старшине команды мотористов Иванову о том, какая у него замечательная жена, и как они познакомились, и как объяснились, и какое это редкое везение встретить в жизни родную душу.

Александру Ивановичу Иванову нелегко было поддерживать такой разговор. «Двадцать пять лет, и уже сын, - с горечью думал он. - А мне - тридцать и даже знакомой девушки нет. Откуда им здесь взяться?…»

Лихоманов все говорил и говорил. Иванов отвечал ему, как мог. Никак невозможно было омрачить радость своему командиру…

14 сентября в донесениях воздушной разведки появились признаки формирования крупного конвоя из Киркенеса на север. Эти сведения на командном пункте бригады торпедных катеров нанесли условными значками на морскую карту, расчерченную красной тушью на мелкие квадраты, наподобие шахматной доски. Это было очень удобно: скажешь по радио: «Квадрат Глаголь-шестнадцать», и все, кому положено, знают, что речь идет о Бек-фиорде, в глубине которого расположен порт врага Киркенес.

Командир бригады Кузьмин решил атаковать противника у мыса Маккаур, который, помните, напоминает на карте голову белого медведя. Так далеко от наших баз противник уже не будет опасаться торпедных катеров.

Ударная группа из шести единиц во главе с капитан-лейтенантом Василием Федоровым вышла из Губы в 20-00. Дежурному звену старшего лейтенанта Лихоманова поручили отыскать конвой в Варангер-фиорде и донести по радио направление и скорость его движения. Казалось, все было продумано, учтено и рассчитано. Однако Лихоманов в море никого не нашел, и маяки на побережье фиорда не загорались. В 2 часа ночи 15 сентября капитан первого ранга Кузьмин передал по радио приказ обеим группам возвращаться в базу.

Командный пункт бригады торпедных катеров размещался на вершине двухсотметровой горы неподалеку от Пумманки. В хорошую погоду отсюда был виден весь обширный фиорд. В начале четвертого часа утра наблюдатели с командного пункта различили густой дым, скрывший берега от Петсамо до Киркенеса. Кузьмин прикинул по карте, где могло находиться дежурное звено Лихоманова, и сам взял микрофон:

- Следуйте быстрее в квадрат «Глаголь-шестнадцать»!

«Вас понял…» - тотчас откликнулся динамик голосом старшего лейтенанта и надолго замолк.

Время сочилось по каплям, и каждая капля била по нервам. Ничего нет хуже ожидания.

- Возможно, противник подсунул нам ложные сведения, чтобы катера израсходовали горючее, - предположил начальник штаба Чекуров. - И на рассвете готовят прорыв из Петсамо?

Кузьмин опять поглядел на карту и вышел на связь с дежурным звеном:

- Пройдите от квадрата «Глаголь-шестнадцать» до «Аз-двадцать четыре», после чего отходите в квадрат «Веди-двадцать шесть», - распорядился он.