Кофе, можжевельник, апельсин

Она покачала головой; глаза сейчас казались очень тёмными и большими.

– Значит, мерещится, – через силу улыбнулась я. – Надеюсь, Эллис поведёт аккуратно. Дорога просто кошмарная.

Сперва в автомобиле было так холодно, что дыхание инеем оседало на воротнике. Мысли тоже сковало оцепенение. Клэр не побрезговал даже угоститься виски из фляжки Эллиса, однако юным девицам и детям, разумеется, такой способ согреться не годился. Мы жались друг к другу под пологом, точно бродяжки из нравоучительной повести. Но вскоре боковые стёкла заволокло белыми узорами, а воротники наши, напротив, оттаяли. Под пологом стало почти жарко. Лиам перестал трястись и уткнулся носом в мою меховую накидку. Мадлен, румяная от мороза, притянула к себе дремлющих близнецов и принялась напевать вполголоса, без слов. Фонарь над нашими головами раскачивался из стороны в сторону, и огонёк мигал. Я искоса поглядывала то на него, то его отражение в стекле. Голова становилась тяжелее, тяжелее… Рокот двигателя отдалялся, пока не слился окончательно с заунывными стонами вьюги.

…автомобиль, дребезжа, ползёт далеко-далеко внизу и напоминает с высоты то ли металлическую игрушку, то ли тусклый светильник причудливой формы. Наезженную дорогу постепенно затягивают сугробы, пока ещё невеликие; однако если промедлить, то путь станет непроезжим. Водитель, кажется, знает об этом, а потому торопится. Его нетерпение пахнет остро и жгуче – свежим имбирём пополам с мускатным орехом. Человек на соседнем кресле источает терпкий и сладкий аромат пьяной вишни. С заднего сиденья веет невинностью – молоком с ванилью, медовым печеньем, и дерзостью – апельсиновой цедрой, корицей и горячим вином.

Есть там и пустая оболочка, спящая кукла; она не пахнет ничем, и лишь блеск выбившейся из-под шляпки глянцевой пряди напоминает о крепком кофе.

Белые холмы вокруг – мёртвая, холодная земля. Ни цвета, ни запаха, ни искры света. Я поднимаюсь выше; горизонт раздаётся в стороны, разглаживается, точно складки ткани под утюгом. Всё моё существо – безмятежность, спокойствие и гармония… до тех пор, пока ветер не швыряет в меня охапку снега, пропитанную табачной вонью.

Почти больно. Но только «почти».

В ярости я хватаюсь за отвратительный дым, как за путеводную нить, дёргаю – и метель бросается навстречу. Снег проходит насквозь, колючий, жёсткий. Нить табачного дымка приводит на вершину холма. Там тоже лежит кукла, жутковатая марионетка с вывернутыми руками и ногами. Она целится из ружья в…

…меня?

Нет, в автомобиль, понимаю я мгновение спустя.

А ещё через секунду осознаю, что это одно и то же.

Я кричу изо всех сил, кажется, «тормози» или «стой», и меня снова волочёт сквозь метель наперегонки с пулей – теперь уже навстречу машине, навстречу спящей кукле с волосами цвета кофе. Но прежде чем провалиться в саму себя, я успеваю заметить две вещи.

Нечто тёмное и жуткое несётся вверх по склону холма к марионетке-охотнику: медная маска, зелёный огонь в глазницах, разноцветные лоскуты.

А вверх от марионетки тянутся прозрачные нити… к красивым, гладким рукам.

– Стой!

Крик отзвенел в ушах, и только по саднящей боли в горле я поняла, что он принадлежит мне. А потом нас всех отчего-то швырнуло вперёд и вбок, да с такой силой, что Клэр едва не вылетел через стекло. Фонарь в салоне мотнулся и погас. Потухли и фары, захлебнулся ворчанием и затих двигатель…

И отчётливо – пожалуй, чересчур – стали слышны выстрелы. Один, другой, третий… Я не видела, но будто бы кожей ощущала, как вспарывают пули снежную пелену.

– Чарли, Кен? – хрипло спросил Клэр, шевельнулся – и жутковато, стонуще выдохнул. – Мальчики?

Несколько секунд они молчали, а потом зашептали в ответ, перебивая друг друга:

– Папа, папочка, ты где?

– Папа, я упал…

– Вы целы? – переспросил он быстро. – Ничего не болит?

– Не болит, – всхлипнул кто-то, похоже, Кеннет.

– Папа, всё хорошо, – пискнул Чарли.

– Не зовите меня «папой», – попросил Клэр удивительно ясным голосом, а затем умолк – совсем.

Мы лежали вповалку – где чьи ноги не разберёшь, покрывало – комком. Близнецы, похоже, приземлились прямо на Мэдди. Я, наоборот, упала на Лиама, но он, судя по совершенно неподобающей юному баронету ругани, был в порядке. Эллис сполз с сиденья сам – и затаился, выжидая. Пока мы убедились, что все, кроме Клэра, относительно здоровы, прошло несколько минут. Выстрелы за это время прекратились, а на одном из ближайших холмов вспыхнул огонёк и медленно качнулся из стороны в сторону, затем – сверху вниз.

Детектив глухо ругнулся и забрался обратно на водительское кресло, затем сдёрнул с крючка фонарь и принялся чиркать спичками.

– Чтоб его… Значит, не вышло. Виржиния, побудьте с детьми, я отлучусь ненадолго.

В лицо мне бросилась кровь.

– Эллис, в нас только что стреляли, дети напуганы, мой дядя в обмороке, а вы собираетесь куда-то сбежать и оставить нас? – начала было я, но договорить не успела.

– Я не ребёнок! – возмутился Лиам. – И у меня нож! Лайзо подарил.

– Мне не страшно, – робко пробормотал Чарли, прижимая к себе брата. – И Кену тоже.

– Я уже не в обмороке, – слабым голосом возразил Клэр и добавил совсем тихо: – Кажется.

– Кажется? – переспросила я со смесью облегчения и возмущения: с одной стороны, пугала мысль о том, что он серьёзно покалечился, с другой – накатывала иррациональная обида из-за того, что в столь опасную минуту на него нельзя положиться. – Ох, простите за несдержанность… Как вы себя чувствуете? Вы не ранены?

Клэр перебрался на сиденье, стиснув зубы и часто дыша.

– Похоже, вывих. Весьма болезненно… но не опасно.

Хлопнула дверца машины. Я запоздало сообразила, что Эллис воспользовался тем, что на него никто не смотрит, и ускользнул.

Вместе с фонарём, спичками и хоть сколько-нибудь ясным понимание происходящего.

Вынести безропотно ещё и это было уже выше моих сил. Отпихнув в сторону полог, я дёрнула ручку и буквально вывалилась на дорогу, во взрыхлённый колёсами снег, затем крикнула:

– Мадлен, Лиам! Оставляю всё на вас! – и кинулась следом за Эллисом, который успел зажечь фонарь и теперь целеустремлённо карабкался на холм. Подспудно меня мучила мысль о том, что я поступаю не лучше беспардонного детектива, однако останавливаться было поздно.

Впрочем, догнать его получилось лишь у самой вершины – лезть по заснеженному склону в темноте оказалось не самым лёгким делом. Ещё издали в свете фонарей показались два человеческих силуэта. Тут же с необыкновенной яркостью вспомнился недавний сон – марионетка с ружьём и невыразимо жуткое нечто с полыхающими зелёным огнём глазницами, в медной маске и в лоскутном плаще. Какую-то долю секунды я думала, что увижу на вершине Крысолова… и ощутила укол разочарования, когда разглядела, что рядом с Эллисом стоит Лайзо, укутанный почему-то в белую простыню поверх пальто.

– И куда он подевался? – нетерпеливо спросил детектив, продолжая, вероятно, разговор, а затем увидел меня: – Виржиния! И вы здесь! А если на беспомощных деток и ещё более беспомощного дядюшку кто-то нападёт в ваше отсутствие?

– А если кто-то нападёт на меня?

– Сочувствую этому «кому-то», – усмехнулся Лайзо, разом положив конец спору. – Не думаю, что он вернётся сейчас, кем бы он ни был. Я его порядком напугал.

– И упустил, – едко добавил Эллис и ссутулился, становясь похожим на взъерошенного воробья. Шарф комом топорщился под горлом. – Как умудрился?

– Он уже начал стрелять, – пожал плечами Лайзо. – Я не мог так рисковать и посчитал, что лучше спугнуть его, чем позволить ему изрешетить автомобиль. Но ты был прав, он неплохо держится на лыжах. Спустился с холма – и был таков.

– Помолчи, а? – ворчливо перебил друга Эллис. – Я бы предпочёл держать это в секрете, пока не разберусь, что к чему.