Путешествие на «Каллисто»

Поводом для приема, как нам пояснили, было не то начало, не то окончание учебного года. Но я подозреваю, это служило лишь предлогом. Просто хозяевам хотелось, чтобы мы чувствовали себя раскованно и непринужденно среди незнакомых людей. А если тебе говорят, что все собрались не для того, чтобы поглазеть на тебя, а совсем по другой причине, то ты и ведешь себя соответственно. Скромно и просто. Если так было задумано, то наши любезные хозяева достигли желаемого результата. Вечер, проведенный в университетской среде, оказался очень приятным, домашним, что ли.

Прием проходил в помещении, сооруженном в стиле фиджийской хижины, крытом пальмовыми листьями. У входа водрузили на столе большую деревянную чашу, наполненную желтоватой жидкостью. Всем входящим деревянным черпаком наливали стакан напитка, напоминающего по вкусу сильно разбавленный яблочный сок с примесью какой-то горчинки.

Позднее, когда доктор Прасад и его коллега доктор Радж повезли нас ужинать в ресторанчик «Утлегарь мотель», там тоже все прошли через церемонию угощения этим лимонадом. И только услышав слово «яггона», произнесенное кем-то из сувинских ученых, я понял, что мне удалось попробовать овеянный легендами, наделенный мифической силой знаменитейший полинезийский напиток.

Яггона, его еще называют «кава», «ава» или «кауа», уже на протяжении многих веков обязательно подается во время религиозных и других церемоний на островах Южной Пасифики. В «Гавайском медицинском журнале» за январь — февраль 1966 года до поездки в Океанию я прочитал статью, где рассматривалось влияние яггоны на человеческий организм. Авторы писали, что принятие 15 граммов яггоны, растворенной в половине литра воды, «ведет к приятной скованности корпуса тела с обострением органов чувств».

Авторы статьи указывали, что яггона широко используется в Новой Гвинее как обезболивающее средство при накалывании татуировок. Сейчас ведутся клинические исследования свойств этого напитка.

Зная, что завтра нам с Бабаевым предстоит совершить путешествие вверх по реке Реве к коренным жителям Фиджи, я надеялся увидеть своими глазами весь ритуал приготовления яггоны.

21 января

Наконец-то сегодня, в десять часов утра, нас поставили в порту вплотную к японскому научно-исследовательскому судну. Конечно, наши ученые тут же договорились с японскими коллегами об обмене визитами.

Мы и «японец», словно бедные родственники, примостились у торца причала, а парадное место оккупировал теплоход «Файрскай», плавающий под либерийским флагом. На борту «Файрская» четыре тысячи туристов.

Индустрия туризма поставлена в столице Фиджи на широкую ногу. Это вполне объяснимо, так как от иностранного туризма поступает довольно солидная сумма доходов в государственный бюджет молодой страны.

Мне приходилось видеть красочные проспекты, рекламирующие достопримечательности Фиджи, и в агентствах авиакомпаний и латиноамериканских стран, и Новой Зеландии, и столиц европейских государств. В них приглашали посетить «рай в Океании, где сервис несравним ни с каким другим уголком земли». И вот сейчас я могу наблюдать, так сказать, вплотную, фиджийский сервис. К причалу Кингс-уэйр, так называется порт Сувы, подходит очередной океанский лайнер, совершающий круиз по островам Океании. Духовой оркестр местной полиции, расположившись под громадным тентом, повинуясь взмаху дирижерской палочки, грянул приветственный марш. Музыкантская команда одета в парадную форму: красные камзолы с позолоченными пуговицами и белые юбочки до колен. И перед отходом туристских судов также приезжает оркестр и исполняет марши прощания. «Каллисто» так в Суве не встречали. Напротив, администрация порта даже заявила: «Не исключено, что «Каллисто» через несколько часов снова выведем на рейд, так как ожидаем еще одно судно с туристами».

Не знаю, что за встречи ожидают нас впереди, но во время предыдущих остановок до моего приезда, а также в Окленде и на Рауле наши высадки были начисто лишены туристского сервиса, как, впрочем, и положено судам, занимающимся серьезным делом.

Еще на подходе к стенке мы увидали два автобуса, стоящие около причала. На кузовах выведено: «Университет Южной Пасифики». Это за нами. На одном автобусе группа во главе с Владимиром Сергеевичем Соколовым отправится в полуторасуточное путешествие вокруг острова Вити-Леву. На втором автобусе группа Юрия Георгиевича Пузаченко отправится в район километров за шестьдесят от Сувы, чтобы в лесу взять образцы почв и собрать материал для гербария. Их автобус подвезет и нашу — третью группу до причала на берегу Ревы, самой крупной реки острова. Вместе с нами отправятся заместитель начальника экспедиции Васильев и еще два представителя науки: Павел Валерьянович Елпатьевский и Алексей Петрович Копцев — два спокойных, молчаливых, уравновешенных владивостокца.

По дороге к пристани водитель остановился на окраине Сувы, чтобы прихватить переводчика. Им оказался мужчина лет шестидесяти пяти, с седой бородкой и приятным добродушным лицом. Широко улыбаясь, переводчик представился:

— Дмитрий Николаевич Оболенский, очень приятно познакомиться.

Оболенский? Оболенский? В дореволюционной России фамилия Оболенских была довольно известна.

— Дмитрий Николаевич, — обратился я к нему, — вы, случаем, не относитесь к семейству князей Оболенских, связанных родственными узами с Львом Николаевичем Толстым?

— Совершенно справедливо изволили заметить, — подтвердил Дмитрий Николаевич, — Только я не могу причислить себя к прямым родственникам нашего великого писателя, а так, как говорится, седьмая вода на киселе.

Вторая дочка Льва Николаевича Толстого — Маша была замужем за одним из князей Оболенских — Николаем Леонидовичем. В 1906 году Мария Львовна умерла, Оболенский женился второй раз на Наталье Михайловне Сухотиной, падчерице другой дочки Толстого — Татьяны. Так вот, наш переводчик, Дмитрий Николаевич, был сыном князя Николая Оболенского и Натальи Сухотиной.

Пока мы ехали до пристани, Дмитрий Николаевич рассказал кое-что из своей биографии.

Родился он в 1916 году в поместье Пирогово, принадлежавшем семье Толстого, а когда мальчику было девять лет, его отец, забрав семью, выехал из Советского Союза. Лет тридцать назад Дмитрий Оболенский добрался до Австралии, а затем поселился в Океании, где преподавал на разных островах в сельских школах. Потом подготовил курс лекций по русской литературе и несколько лет читал их в Сувинском университете, рассказывая о Чехове, Достоевском и, конечно, о Толстом: как- никак, а он все же косвенно причастен к судьбе семьи Толстого, хотя бы по месту рождения.

— Хотя формально я и не имею советского гражданства, — рассказывал Дмитрий Николаевич, — но считаю себя советским. Несколько лет назад мне, когда пришла пора похлопотать о пенсии, потребовалась метрика. Я пошел в советское посольство в Австралии, и консул обещал сделать запрос в село Пирогово, сказав мне при этом, что если в Пирогово сохранились церковные книги, то можно с уверенностью гарантировать получение копии документа о рождении. Признаться, я не испытывал подобной уверенности, и каково же было мое изумление, когда довольно скоро меня попросили зайти в консульство за пересланным из Пирогова документом.

Вот какие неожиданные встречи бывают иногда в самых далеких уголках нашей планеты.

Доехав до пристани, автобус высадил нас и проехал дальше с группой Пузаченко, а мы отправились искать наш катер. Катер арендовал Виктор Бабаев, так как только у представителя советского телевидения была графа в смете, предусматривающая расходы на наем транспорта в местах стоянок. К сожалению, ученые экспедиции таких возможностей почему-то были лишены, хотя я очень сомневаюсь, что десятикилограммовый рюкзак доктора наук Таргульяна весил меньше, чем десятикилограммовая кинокамера оператора Бабаева.

Договариваясь об аренде, мы рассчитывали получить в свое распоряжение пусть не очень комфортабельный, но все же катер, хотя бы с небольшой каютой или просто навесом (местные синоптики обещали на сегодняшний день кратковременные дожди и грозы).