Он был разведчиком

Аркадий Лапшин

Старая фотография. У бревенчатой избы стоят и сидят двадцать пять человек. Совсем молодые ребята. Только что генерал вручил им награды и присел вместе с ними на память сфотографироваться. Рядом с генералом - Шубин, он только что получил орден Славы. Тут же сидит корреспондент фронтовой газеты. На фотографии - генеральская надпись: «Мои любимые разведчики».

В какой- то день затишья при наступлении сделана фотография. Шубин глядит на нее.

- Аркаша Лапшин… Почему-то он в валенках. Мы в сапогах, а он в валенках. Это было весной. Он тогда чуть опоздал. Мы просили фотографа без него не снимать. Он прибежал и встал с краю. А через пять дней его уже не стало - на войне не знаешь, что с тобой будет завтра.

Аркаша был моим другом. Мы вместе и домой ездили с фронта в месячный отпуск. Он ездил в Горький. Не помню, сколько раз мы лежали рядом у фашистов в тылу. Смелый был человек: раз! - и я уже вижу: прыгнул на плечи - уже есть пленный. Сколько душевных разговоров было в землянке! Ночь. Постреливают. В землянке с потолка земля сыплется, А разговор о том, как после войны жить будем, «В гости ездить будем друг к другу. Я, - говорит, - тебя по Волге до самой Астрахани провезу». Любил Волгу. Я стал командиром дивизионной разведки, а он вместо меня полковой разведкой остался командовать. Я не видел, как он погиб. Рассказывают: бросился вытаскивать раненого, а «фердинанд» со злости, наверное, бил по людям прямой наводкой. В тот же день пришло письмо от жены. Мы не знали, что делать с этим письмом…

Настоящий был человек. О таких людях обязательно надо помнить. Заметку так и назвать надо: АРКАДИЙ ЛАПШИН. Вот он стоит, крайний. Все в сапогах, а он в валенках…

И о нем напишите

- И еще об одном обязательно напиши. Миша Шмелев. Его тоже в живых нет. И может быть, кроме нас, некому и вспомнить этого человека. В нашу часть он пришел из тюрьмы. Я его под свою ответственность взял - понравился он мне чем-то с первого раза. Прямой человек был. Пригляделся к нему и стал брать на задание. Многие, наверное, поговорку военную знают: «С этим я пошел бы в разведку». Так вот, это был парень, с которым можно было ходить в разведку. В Белоруссии, помню, представил его к награде. Гляжу, из штаба капитан приезжает: «Ты что, у него же судимость!» - «Ну, - говорю, - надо судимость снять». Приезжает трибунал снимать с парня судимость. Накрыли в землянке стол красной материей.

- За что судились?

- Воровал.

- Так-так… Ну, а до этого где работали?

- Сидел.

- За что?

- Воровал.

- Ну, а до этого? - с надеждой спрашивает полковник, член трибунала.

- Сидел…

Я в уголке прижался ни живой, ни мертвый. Учил же чертова сына, как надо сказать! Нет, всю правду выложил. Сам сидит как в воду опущенный. Немножко глуховат был, переспрашивает. Ну, разобрался в общем трибунал. Детдомовский парень, воспитание прошел на базаре. Я за него поручился. Сказал, что фашистов он ненавидит, воюет хорошо. Думаю, и после войны хорошим человеком будет. Он в ту ночь постучался ко мне в землянку и плакал: «Скажи, командир, ты правда веришь, что буду хорошим человеком после войны?…» Убило его. Осколок в спину попал. Запиши: Михаил Шмелев из Саратова…

Поединок

- Стрелять я начал с двенадцати лет. В армии на первых стрельбах три мои пули в середине кружка оказались.

- Охотник? - спрашивает командир.

- Охотник, - говорю.

- К Данилову…

Старик Данилов был снайпером в части. Он сказал: «Попробуем…» Поставил на сто шагов спичечный коробок и лег рядом со мною. Пять раз подряд надо было попасть. Пять раз я и попал. Данилов был из горьковских охотников. Седой уже, зубов половины нет, а глаз, как у коршуна. Подарил он мне в первый же день знакомства пристрелянную винтовку. Я к ней добыл десятикратный прицел оптический. С этой винтовкой и войну закончил. Кое-кто смеялся: «Командир, а с винтовкой в разведку». А я за полверсты, бывало, держал фашиста на мушке…

Два хороших снайпера на открытом месте двум сотням солдат не дадут подняться. За деревню Россолай, помню, был у нас бой. Фашисты обозлились, идут прямо в лоб, по открытому месту. Даю команду: «Никому не стрелять!» Ложимся с напарником и через стекла прицела выбираем по одному. Надо сказать, немцы воевали с умом. Перехитрим, бывало, фашиста - в своих глазах вырастаем. Но это были девять глупых атак. Я тогда раз тридцать с лишним стрелял. По существу, вдвоем и не отдали деревню…

За офицерами на первой линии мы охотились в паре с Даниловым. Была у нас и схватка с фашистским снайпером. Стояли под деревнею Бочканы. Житья не дает этот снайпер. Двух командиров достал, начальника разведки дивизии Бережного - прямо в висок. На второй день после этого подходит ко мне подполковник-артиллерист:

- Покажи-ка передний край.

- Тут, - говорю, - нагибаться надо - снайпер работает.

- Ну, Шубин, зря, выходит, говорят о тебе. Трусишь.

- В перископ, - говорю, - надо смотреть.

- Брось мудрить.

Стоим. Я артиллеристу кивком головы показываю, где что. Вдруг - раз! У подполковника голова набок. Прямо под глаз пуля. Молодой еще был…

В тот же день мы с Даниловым залегли караулить фашиста. До вечера пролежали - не обнаружили. Еще день лежим - не обнаружен. Каждый бугорок, каждый сучок на деревьях глазом обшарили. На третий день Данилов указал на развилку дальней сосны. Старика одолевал кашель, и я остался один. Снайпера не видно. Сколько я ни глядел, но ему негде быть, кроме как в развилке этой сосны. «Дождусь, - думаю, - будет же когда-нибудь спускаться на землю». Дождался. Под вечер, вижу, спускается снайпер, винтовку бережно держит…

Каким- то очень знаменитым снайпером оказался. Пленный потом рассказывал: в Германию хоронить повезли…

«Минеры»

- Два раза ходили, и все впустую: нет «языка»! Генерал, помню, вызвал лично: «Шубин, голубчик…» Я нервничаю. Ребята в землянке тоже переживают: «Эх, если бы взять! Я его пять километров на себе бы понес», «Я ему спиртовой недельный паек отдам». Готовимся к новому переходу. Выбрали место: лесок за деревней Бочканы. Был у нас порядок в дивизии: если мы готовимся перейти - на этом участке никто не мешает. Вдруг докладывают: приехали двое из штаба армии, будут работать.

Подходят двое к землянке: старший лейтенант с капитаном.

- У противника появились новых образцов мины. Будем изучать мины.

- Хорошо, - говорю, - только несите разрешение из штаба дивизии.

- Нам в штабе армии разрешили.

- Все равно надо… Александр, - говорю, - проводи-ка офицеров до штаба.

Мой посыльный повел. Я еще не спустился в землянку, слышу - выстрел и автоматные очереди. Выскочил. Гляжу, Шурик Андреев упал в кювет и чешет из автомата по бегущим «минерам». Одного положил, другого взяли. Оказалось: фашистские парашютисты. Месяц назад их кинули в тыл. Все документы в порядке, даже харчи по аттестату на складе получены. Приспело им перейти фронт. Надо сказать, хитро придумали переход. Но, видно, нервишки сдали: ста метров не отошли от землянки - лейтенант обернулся и с пистолетом на Шурика. Прострелил ногу, а тот - в кювет и пошел чистить. Добыча была хорошая, но «языка» доставать в тот раз все-таки было надо.

«Рус Иван, куда прешь!…»

- На фронте я получал письма от покойного теперь профессора Мантейфеля Петра Александровича: «Врага надо знать. Ты помнишь: чтобы выследить зверя, надо знать все повадки. Фашисты хуже зверей. Хочешь победить - изучай…»

Разведчику надо было знать все мелочи привычек врага. Часто знание этих мелочей как раз приносило успех. Мы, например, никогда не садились в засаду в субботу и в воскресенье - мало шансов. В субботу и воскресенье немцы предпочитают сидеть в блиндажах. Зато в понедельник самое время выходить на охоту.