Страница 3 из 76
Гинзбург не мог не признать, что замысел любопытен и механизм сам по себе удачен. Правда, он тут же подумал, что бой на таком вот ровном поле будет явлением редким, да и стыковаться под огнем врага ой как непросто. К тому же для преодоления танковых рвов можно применять менее сложные приспособления, а для эвакуации подбитых танков имеются тягачи. Может быть, правильней оснастить подобной автосцепкой именно тягачи? Но все это надо было еще продумать, и Гинзбург не стал пока подробно высказывать наркому свои соображения.
Услышав, что замысел любопытен, Ворошилов заулыбался и помахал рукой танкисту, только что подъехавшему с начальником полигона:
- Николай Федорович! Конструктор хочет с тобой познакомиться!
Плотный, бронзоволицый, лет двадцати шести, танкист с двумя кубиками в петлицах гимнастерки вскинул черную кудрявую голову и, беря под козырек, хотел отрапортовать по-уставному, но нарком уже представлял его Гинзбургу:
- Зампотех танковой роты Цыганов. Это он сделал автосцепку.
Ворошилов взял из рук адъютанта обтянутую красным плюшем коробочку, раскрыл ее и протянул Цыганову сверкнувшие на солнце золотые часы. На крышке их было выгравировано:
Лучшему изобретателю Красной Армии
Николаю Федоровичу Цыганову
от наркома обороны СССР К. Е. Ворошилова
Москва, май 1933.
- Почему я не вижу Серго? - спросил Ворошилов Гинзбурга, вручив подарок.
- Задержался с комбатом в его танке.
- В танке? - почему-то заволновался Ворошилов и, усадив Гинзбурга в свою машину, приказал шоферу ехать вдоль полосы препятствий к северной роще.
Они нагнали Т-28, когда Жезлов, наклонившись, вырвал наконец рычаги из рук Серго и остановил машину невдалеке от взятого только что эскарпа.
В люке водителя показалось разгоряченное лицо Орджоникидзе.
- Ты сам?! - догадался Ворошилов. - Вопреки указанию Политбюро!
- Так мне запретили автомобили водить, а тут танк… - Серго спрыгнул на землю. - Эта машина столбов не боится…
- Плохие шутки, Серго!… А вы что же, испытатель, не знаете, что полагается за нарушение инструкции? - грозно спросил Ворошилов.
В другое время тон наркома обороны, не предвещавший ничего доброго, встревожил бы Жезлова, но сейчас он испытывал чувство облегчения: «Серго невредим, он шутит, он доволен… Но я - я отвечать обязан».
А Серго, видно почуяв намерение Жезлова взвалить на себя чужую вину, метнул на него сердитый взгляд:
- Комбат ни при чем! Я его силой заставил отдать рычаги - не драться же ему с наркомом! А управляет он своим войском и водит танк классно. На твоем месте, Климент Ефремович, я наградил бы Жезлова… Конечно, после парада. Если и на параде будет так же уверенно действовать, как здесь.
И чтобы окончательно отвести опасность от комбата, поманил кивком Гинзбурга:
- Имею претензии к конструкторам.
- Слушаю, товарищ нарком! - Худощавая фигура Гинзбурга стала еще выше и прямей.
- Скажи-ка нам, Семен Александрович, какую силу затратить нужно, чтобы взять на себя рычаг управления на Т-28?
- Требуется сила, необходимая для подъема груза в сорок килограммов.
- Вон сколько! Я минут пятнадцать повертел рычагами - и весь мокрый. Каково же водителю?… Ему же ворочать их много часов каждый день! Не пора ли вам, уважаемые, на все гораздые, облегчить танкистам работу?
- Думаем над этим, товарищ, Серго.
- А энергичней думать можно?
НА КУММЕРСДОРФСКОМ ПОЛИГОНЕ
1
Он молча стоял перед портретом, но тот, кто смог бы озвучить в эти минуты его мысли, услышал бы своего рода рапорт. Рапорт сына отцу.
«…Вас можно поздравить, обер-лейтенант Фридрих Гудериан! Первого апреля тысяча девятьсот тридцать третьего года вашему старшему сыну Гейнцу присвоено звание полковника рейхсвера. Приказ подписан военным министром фон Бломбергом и высочайше утвержден президентом фельдмаршалом фон Гинденбургом.
Предстаю перед вами сегодня с не меньшим трепетом, чем двадцать пять лет назад, когда, окончив военное училище, прибыл двадцатилетним лейтенантом для прохождения службы к вам, отец, - командиру Ганноверского егерского батальона.
С детских лет вы рассказывали мне и Фрицу о наших предках, прусских помещиках и юристах, о нашем роде Гудерианов, верном оплоте трона. Вы, первый кадровый офицер в нашем роду, хотели видеть и сыновей своих военной опорой кайзера Вильгельма, солдатами лучшей нации мира. И я с чистой совестью отчитываюсь перед вами в день своего торжества. Ваш Гейнц принадлежит ныне к высшему кругу немецкого офицерства.
Как и вы, отец, я воспитываю своих сыновей, Гейнца Гюнтера и Курта, преданными богу, армии, знамени древних тевтонов.
Как и вы, отец, я делаю все, чтобы немецкая армия восходила к зениту славы.
С тех пор как вы покинули нас, наступили времена унижений. Многие не вытерпели. Я - выстоял. Вы, наверно, назвали бы себя счастливым, что не дожили до бегства кайзера Вильгельма в Голландию, до военного поражения фатерланда. Немецкая армия стала жалким осколком наших прежних вооруженных сил. Нам запретили иметь военно-морской флот, авиацию, танки. Мы были лишены возможности производить военные материалы, вести военные исследования, и, чтобы втайне обойти запреты, нам пришлось на чужой земле создать свои учебные центры.
Вы могли бы меня спросить, откуда у меня, пехотинца по образованию, познания в технике. Но в стране слепых и одноглазый - король. Я прослыл в генеральном штабе специалистом по моторизации войск, после того как познакомился в Швеции с последним образцом немецкого танка прошедшей войны и ряд лет прослужил в Баварском автомобильном батальоне - там было несколько неуклюжих бронемашин, разрешенных нам по Версальскому договору…
Да, чем только не занимался ваш Гейнц после войны!
В начале двадцатых годов подразделения, которыми я командовал, разгоняли забастовщиков в районах Хальдесхейма, Дессау и Биттерфельда. Я спрашивал себя: «Как вы, образец человека и солдата, поступили бы, оказавшись на моем месте?» И отвечал: «Обер-лейтенант Фридрих Гудериан приказывал бы своим егерям расстреливать смутьянов-бунтарей, как бешеных собак, точно так же, как приказываю я…»
Я вспомнил день незадолго до вашей кончины. Гнев сорвал вас с постели, когда вы услышали о депутате Либкнехте, голосовавшем в рейхстаге против военных кредитов. К концу войны Либкнехт сколотил из плебеев партию коммунистов. Эта партия на прошлогодних выборах в рейхстаг получила шесть миллионов голосов избирателей. Безликая чернь возомнила себя вершителями судеб страны. Революция охватила бы Германию, не явись вождь с железной рукой. Он бросил в тюрьмы изменников нации. Он ценит армию как избавительницу от грозящей беды. Его имя - Адольф Гитлер.
Несколько дней назад Гитлер пригласил генералов и старших офицеров генштаба в гарнизонную церковь Потсдама на открытие рейхстага, который принял спасительный для государства закон о чрезвычайных полномочиях правительству. Я сидел наверху, за пустым креслом императрицы, рядом с престарелым фельдмаршалом Макензеном. С этого почетнейшего места я мог слышать ораторов, любоваться старинными картинами на стенах и статуей Фридриха Великого. А сегодня мне выпала честь представить рейхсканцлеру мои моторизованные подразделения. Конец фанере, и жести! Ваш Гейпц смело возьмет свой Рубикон!…»
Гудериан еще раз вгляделся в портрет; ему показалось, что отец смотрит на него живым просветленным взглядом.
Гудериан повернулся и подошел к высокому зеркалу на противоположной стене.
Он нравился самому себе. Новая полковничья форма празднично сидела на подтянутой прямой фигуре. Широкое лицо выбрито до синевы. Голос сдержан и почтителен.
- Господин рейхсканцлер! Офицеры генерального штаба поручили мне поздравить вас, друга рейхсвера, с назначением главой правительства и поблагодарить за посещение Куммерсдорфа. За полвека лишь два канцлера удостоили Куммерсдорф такой чести: железный Бисмарк и вы, великий фюрер великой нации…