Страница 29 из 76
Она поднялась, сказала просто:
- Меня зовут Галя Романова.
- Мальгин, - отрекомендовался Игорь.
Незаметно пролетел час. Галя спохватилась, когда со стороны танцевальной площадки донеслись звуки джаза.
- Хватит зубрежки?
- Танцевать?…
- С удовольствием!
Но оказавшись на запруженной площадке, оробела, держалась от кавалера на расстоянии вытянутой руки, боясь, как бы сапожищи Игоря не раздавили красивые носки ее новеньких туфель.
Опасения были напрасны - и быстрый фокстрот, и медленное танго Игорь провел безукоризненно.
Не сговариваясь, они покинули жаркую, потную тесноту.
Возле летнего театра с пустыми скамьями и опущенным над сценой занавесом Галину остановила знакомая мелодия. Поначалу непонятно было, откуда льются звуки скрипки и виолончели, потом догадалась: репетируют за кулисами, готовятся к концерту.
- Фибих… Это же Фибих! - зашептала Галя, увлекая Игоря по дорожке меж скамьями к первому ряду.
Он поразился ее восторгу,
- Фибих? Не слышал. Напоминает вальс-бостон.
- Нет-нет, это музыкальная поэма для концертного исполнения… Но и танцевать под нее можно.
Она танцевала с наслаждением. Пальцы левой руки Игоря мягко лежали на предплечье девушки, пальцы правой волнующе-ласково, едва ощутимо касались ложбинки меж лопаток. Он вел Галю бережно, уверенно, не догадываясь, что эта поэма вошла в ее жизнь с первыми детскими радостями.
…Отец приходил с завода переодетый в наглаженную синюю косоворотку и брюки со стрелкой. От его распаренной горячим душем кожи исходил неистребимый запах кузницы. Когда он поднимал высоко на руках Галинку, целовал ее, она дышала вкусным, сладковатым запахом окалины, пропитавшим навечно скуластое лицо отца.
Он часто приносил ей гостинцы - конфеты в разноцветных обертках, пирожные и книжки с картинками то из библиотеки, то купленные в магазине. Мать укоряла: «Що дытыну балуешь да балуешь…», а сама была довольнешенька, что отец все ее да доченьку старается порадовать и знать не хочет пьяных компаний.
Он неспешно ел наваристый, со шкварками, борщ из деревянной вместительной миски и подмигивал Галинке: «Погоди, почитаем вместе». А она сказку послушает и скорее тянется к патефону, ищет пластинку с поэмой Фибиха, и отец не нарадуется, что дочурка любит то же, что и он. Когда подросла Галя, поняла: та пластинка напоминала отцу его юность, странствия из родного Прикарпатья к берегам Влтавы; напоминала, должно быть, славную пражаночку, с которой он танцевал, наверно, того Фибиха. Но любовь свою верную, на всю жизнь, и работу надежную нашел Федор Романов не на берегах Влтавы, а у Днепра - в селе нашел Романково, что слилось с городом Каменское, ставшим Днепродзержинском, городом детства и юности Галины. Там вместе с лаской отца и заботливостью матери в ее жизнь вошел чешский композитор Зденек Фибих.
…Заметив, как смягчилось, похорошело от ласковых звуков лицо Игоря, как вспыхнул в его глазах огонек, похожий на отцовский, Галя только сейчас вдруг догадалась, что мать ревновала отца не к девушке той далекой, а к его неизбывной, нерастраченной памяти о ней. «Неужели и этой встрече суждена мимолетность, как той, пражской?» - неожиданно подумала Галина.
- Что с вами?
Она не ответила - сама не понимала, что происходит с ней.
Его большие пальцы успокаивающе, нежно прошлись по косточке на предплечье и опять остались недвижимы; и она так же мгновенно успокоилась, как и взволновалась.
И в семилетке и в фельдшерской школе учились ребята, с которыми ей приятно было и потанцевать, и поговорить о том, о чем даже с девчонками не разговаривала. Но едва бдин попытается стать ей ближе, чем другие, она из какого-то непонятного чувства самозащиты тут же от него отворачивается.
А тут в первые же часы знакомства с Игорем позволяет ему смотреть на себя так, как никому другому не позволяла, и волнуется, и делает глупость за глупостью, которые еще вчера осудила бы в любой из подруг.
Голоса скрипки и виолончели растаяли, как последние лучи ушедшего за горизонт солнца, а они продолжали свой вальс, чувствуя нарастающую внутри них мелодию.
Еще три выходных - еще три встречи.
Чтобы не пропало ни минуты из дозволенного Игорю времени, Галина приходила к воротам военного городка раньше, чем появлялись танкисты, получавшие увольнение в город. Увидев Игоря, бежала к нему, будто вечность его не видела. Не замечая в упор глазеющих на нее солдат и более сдержанные взгляды женатых командиров, она брала его под руку, и они сворачивали не вправо, к городу, как все, а влево, к близкому поселку с крытыми соломой хатками и небольшими фруктовыми садами. Невдалеке вилась речушка с ветлами на берегу. В тени деревьев было свежо и тихо, и никто не мешал делиться тем, что росло в душе.
За неделю разлуки у каждого накапливалось столько новостей, мыслей, планов, что не терпелось все выложить, и разговор поначалу выглядел сумбурным.
- Биология?
- Профессор сказал: толковая девчонка.
- Мордочку отвернешь после второго «отлично»?
- Уже отвернула. И не нужен мне младший командир - подайте командарма!
- А младший уже рапорт написал: мы с будущим врачом Галинкой решили пожениться.
- Поспешишь - свой танк насмешишь.
Она отшучивалась, смеялась, а сама уже мечтала и верила: они будут вместе.
2
С трех сторон ровного, как столешница, плаца колонны охватили трибуну. На ней - знамя бывшей кавалерийской дивизии, ставшей в начале тридцатых годов механизированной бригадой.
Открыв митинг солидарности с борющейся Испанией, комбриг сказал о мятеже генерала Франко против законного республиканского правительства, о неравной схватке народа с фашизмом.
- Советские люди на стороне героической Испанской республики. И не словами, а делом!
Игорь стоял в двух шагах позади комбрига, дожидаясь, когда ему дадут слово от имени комсомольцев. До начала митинга Игорю казалось, что выступить нетрудно. Уже второй месяц газеты печатали сообщения о сборе денег, одежды и продуктов. Игорь говорил с ребятами своей роты - они отчислили месячный оклад в фонд Испании. Он думал призвать к тому же всех младших командиров и бойцов бригады. Но после речи комбрига понял: нельзя этим ограничиться. Испанцам нужны танки и танкисты, не могут они винтовками противостоять итальянским броневым колоннам и немецким «юнкерсам».
В последнюю встречу Галина спросила: «А тебе, Игорек, не прикажут?…» И слышалась в ее голосе боязнь за него. Но когда он ответил, что нельзя посылать регулярные части Красной Армии на край Европы, она неожиданно удивилась: «А как же женщины, дети? Их калечат, убивают…»
Как в полусне он услышал:
- От имени комсомольцев бригады - слово механику-водителю Мальгину.
Он шагнул к краю трибуны, обхватил ладонями перила:
- Прошу командование послать меня в Испанию добровольцем.
Они условились встретиться в выходной в городском саду, там, где месяц назад впервые увидели друг друга.
Какие только слова не перебрала она в тот час ожидания, чтобы его обрадовать: «Отлично сдала последний экзамен… Принята в институт… Все прекрасно!…» Но, увидев Игоря, почувствовала вдруг: нет слов.
Он был бледен, голос рвался.
- Прости… Уезжаю… Сегодня…
Ответ пришел накануне вечером: рапорты танкистов-добровольцев удовлетворены. Меньше суток оставалось на сборы, а теперь уж до отъезда - несколько часов. И он не может ничего объяснить Галине…
Каблук солдатского сапога высверливал ямку в утрамбованной дорожке.
- Куда?…
Он продолжал, как конь копытом, рушить под собой землю.
- Надолго?…
На лбу у него выступили градины пота.
- До чего ж ты, Игорек, красноречив сегодня, - попыталась Галя пошутить, но ей это плохо давалось. - Писать будешь?
Он беспомощно опустил голову.
- Не буду спрашивать, не можешь - не говори. А я скажу: меня приняли, слышишь, приняли!