Горячая купель

«Дедушка» — это Карл Редер, бургомистр Блюменберга, суетливый тощий старик с отвисшей кожей у подбородка. Одевался он бедно, однако всегда опрятно.

С Редером у Грохотало установились дружеские отношения с первого дня. Услужливый и не лишенный чувства юмора, старик очень быстро умел сблизиться с любым человеком.

Когда прибыли на заставу, дел было хоть отбавляй: принимать линию, устраивать людей, налаживать связь, оборудовать кухню, словом, всего не перечтешь. А как только связисты установили телефон, адъютант старший потребовал план расположения постов, интенданты — точные сведения о количестве людей, числящихся на довольствии.

И все это надо «срочно», «немедленно».

Вот в это-то трудное время на заставу явился Карл Редер и предложил свои услуги. Помощь его пришлась кстати. Он разыскал и привел двух плотников и столяра, которые помогли соорудить стеллаж для пулеметов, кое-что сделали в столовой, на кухне и складе для хранения продуктов.

Шел шестой час вечера, а солдаты еще не обедали. Суп, правда, уже варился, но второе и третье не в чем было готовить.

От Редера не ускользнуло в сутолоке замешательство молодого «русского начальника», и, лукаво прищурив глаз, он спросил, чем еще может помочь. Грохотало с жаром начал объяснять ему, что на кухню нужны два бачка, что лучше всего найти бы их сегодня же. Подавая бургомистру деньги для приобретения бачков, Володя совсем незаметно для себя назвал его товарищем. Старик сорвал шляпу, взъерошил на затылке седые волосы, страшно округлил глаза и прошипел:

— То-ва-рищ?! Какой я вам товарищ, господин лейтенант? Я — г о с п о д и н  Редер, бургомистр этой деревни! Я еще не коммунист, чтобы называть меня товарищем!

Обескураженный своей оплошностью, Грохотало стал искренно извиняться и объяснять, что получилось это непроизвольно и совершенно неожиданно. Редер слушал подчеркнуто серьезно. А когда у лейтенанта кончился запас красноречия, старик вдруг весело прыснул, потом до слез расхохотался, приговаривая сквозь смех:

— Вот это я вас пробрал! Вот пробрал!

Потом Редер взял деньги, положил на плечо лейтенанту сухощавую руку и тепло сказал:

— Господин лейтенант, сын вы мой! Не сердитесь на старика Редера за эту глупую шутку. Зовите меня господином, товарищем или Редером, или даже стариком — как вам угодно — мне совершенно все равно. Господин я невелик, а товарищем еще, пожалуй, могу быть.

С тех пор Грохотало звал его «товарищем Редером» и слово «господин» употреблял только в том случае, если хотел подзудить старика. Солдаты звали Редера дедушкой.

— Добрый день, господин лейтенант, — сняв выгоревшую, когда-то зеленую шляпу и сверкнув лысиной, поклонился Редер, пожав руку Володе: — Видите ли, я не хотел вас беспокоить, но... А впрочем, идемте со мной, и я все изложу.

Дорогой он рассказал, что в пивной давно уже сидит какой-то сильно захмелевший человек. Он оказался русским, а одет не по-военному. Его пытались привести в «божеский» вид, но он никому не подчиняется и никого не подпускает к себе.

Рассказав о странном пришельце, Редер свернул домой, а Грохотало прибавил шагу.

В пивной, кроме одного человека, сидящего к двери спиной, никого не было. Навалившись на стол, он, видимо, спал. Светло-серый пиджак, туго натянутый на лопатках, а на спинке соседнего стула — серый макинтош и серая шляпа. Подойдя ближе и приглядевшись, Володя узнал Горобского.

— Уж не в отпуске ли снова? — негромко спросил Грохотало, тронув капитана за плечо. Тот резко вскинул голову, и мутные глаза в несколько секунд приобрели разумное выражение.

— О, милейший! — воскликнул Горобский. — Вы здесь? Хозяин, пива!

— Да уж, кажется, довольно, товарищ капитан...

За стойкой появился хозяин, но наливать не собирался.

— Пива, старый дьявол! — по-немецки закричал Горобский, скрипнув зубами.

— Вы мне должны за две разбитые кружки, не считая выпитого, — ответил хозяин, косо поглядывая на лейтенанта и нехотя подставив кружку под кран.

— Довольно, товарищ капитан. Рассчитывайтесь и идемте отдыхать.

— Ты... ты — лейтенант и вздумал указывать капитану?! Да как ты!..

— В таком случае придется позвать солдат и доставить вас в полк, — твердо сказал Володя, направляясь к двери. Это повлияло больше, чем уговоры и просьбы.

— Подождите, Громыхало!.. Виноват, Грохотало, подождите. Сейчас вместе пойдем.

Володя остановился, а Горобский прошел к стойке, бросил хозяину горсть марок и с двумя кружками, качаясь и расплескивая пиво, вернулся к столу. Хозяин, получив гораздо больше, чем полагалось, довольно ухмыльнулся и заявил о своей готовности наливать еще.

— Присядьте, милейший, присядьте.

Когда Грохотало вернулся и сел к столу, Горобский подвинул к нему кружку:

— Пейте, лейтенант, и слушайте...

— Слушать буду, пить — нет.

— Понятно. Разве порядочный человек станет пить с такой дрянью, как я! — слово «порядочный» прозвучало ядовито. Он выпил свою кружку до дна. — Вы ведь — маменькин сынок. Папаша, конечно, есть, сестреночки, братишки, дядюшки, тетушки, кумушки... Да?

— Допустим, — сдерживаясь, процедил Грохотало. Очень уж больно хлестнули его несправедливые слова. Ни с отцом, ни с братом он никогда не увидится, а этот еще корит ими.

— Х-хе! Допустим. Ему можно допускать: в Сибири и на Урале деревни целехоньки, а мне... Да понимаешь ли ты, лейтенант, что у меня нет никого на свете! — Он заскрежетал зубами и, горестно добавив: — Бобыль! — безвольно уронил голову на грудь и замолк.

— Сюда вы, надеюсь, пришли не к кумушке?

— Ах, вон ты о чем! — Горобский вскинул голову и, захватив рукой растрепавшиеся волосы, в упор посмотрел на собеседника. Глаза его увлажнились, лицо побледнело, но заговорил тихо, примиряющим тоном: — Это у вас тут ни выходных, ни праздников нет, а в полку все соблюдается. Снял я свою робу, оделся по-человечески, да и пошел посмотреть, как люди живут... А они живут. У них семьи, домишки, деточки — все на месте! Засмотрелся я на них и забыл, куда иду и зачем. Вот как бывает, лейтенант. Может, выпьешь за бобыля, потешишь его душу своим сочувствием?

— Не надо, товарищ капитан, — отказался Грохотало и для себя отметил: здорово же «засмотрелся» капитан, коли занесло его за столько верст! Спросил:

— Вы что же, от отпуска совсем отказались?

— О, нет! Пока уступил очередь начфину. Но поеду. Россия велика. Пропуск вот-вот должен прийти. Второй день в отпуске. Вот и гуляю.

Казалось, последняя кружка подействовала на Горобского отрезвляюще, потому как он все более обретал вполне приличный вид.

В пивную вошел Пельцман, владелец местной мельницы, полный невысокий человек с короткими усиками под толстым носом, с галстуком-бабочкой на белой рубашке и в шляпе с узенькими полями. Он попросил кружку пива и, торопясь, пил прямо у стойки.

— Присаживайтесь, — пригласил его хозяин. — Куда это вы так спешите?

— В Нордхаузен, — словно из бочки, пробубнил Пельцман. — Там совещание мелких промышленников.

— Господин Пельцман, возьмите попутчика, — попросил Грохотало.

— Мне все равно, господин комендант, — начальника заставы называли кто как. — Еду один в целом лимузине. Но ждать некогда: опаздываю, — быстро говорил Пельцман, одной рукой подавая деньги, другой размахивая платком.

— Вам повезло, — заметил Володя Горобскому.

— Да, мне везет, — вздохнул тот тяжко.

Горобский надел шляпу, взял на руку макинтош и пошел впереди Пельцмана. Хозяин пивной любезно раскланялся и вышел из-за стойки, чтобы закрыть за гостями дверь. У двери Горобский пропустил вперед Пельцмана, дождался Володю.

— Шкура! — стиснув зубы и не глядя на хозяина, сказал он по-русски. — Трясется за кружку: ему дела нет, что у человека вся жизнь разбита, была бы цела его кружка!

Усевшись в старенький лимузин рядом с Пельцманом и пожимая руку лейтенанта, Горобский говорил, что если долго не придет пропуск, то он непременно еще приедет в гости.