Страница 5 из 37
Развивая наступление, войска стремительно продвигались вперед, обходя узлы сопротивления немцев, все глубже вклиниваясь в боевые порядки про-
20
тивника, рассекая и уничтожая его по частям. Был взят город Папа. 27 марта части 104-й дивизии вышли на реку Раба, которой прикрывались подступы к городу Шарвар.
Река Раба представляла серьезное препятствие. Ее ширина местами доходила до 40-50 метров, глубина до 3,5 метра. Правый берег высокий, обрывистый. По берегу немцы заранее создали оборонительный рубеж.
Нашими войсками с ходу был захвачен плацдарм на противоположном берегу, а в ночь на 28 марта эта водная преграда была форсирована.
Командование нам не давало передышки, требуя не снижать темп наступления и преследования противника. Двигаясь в колонне, там где это было возможно, мы спали на ходу. Оказывается, можно идти в строю и спать. При выходе к левому берегу Рабы наш батальон стал выдвигаться на свой участок, прикрываясь насыпью вдоль берега. Я и сейчас, вспоминая, не могу понять, почему я взял у кого-то велосипед, залез на насыпь и поехал по ней на виду у противника, траншеи которого были на противоположном берегу. Наши солдаты, идущие внизу под прикрытием насыпи, силой стащили меня с насыпи, наградив при этом нелитературными словами. И на этот раз судьба меня пощадила.
Батальон вышел на указанные ему исходные позиции. Мы с комбатом обошли все роты, проверили, как командиры уяснили свои задачи, и вернулись на командный пункт батальона. Вблизи стоял небольшой кирпичный дом. Мы зашли в него, он был пуст, в комнате один стол и несколько стульев. Из коридора лестница вела на чердак. Мы на это не обратили внимания и, как потом оказалось, - напрасно.
Майор Д. И. Глушаков за время нашей совместной службы никогда не брал в рот ни капли спиртного. На этот раз, войдя в дом, он обратился ко мне: «Дима, а у нас ничего нет выпить?» Я ответил: «Конечно, найдем, но ведь вы не пьете». - «Мне почему-то очень хочется». - «Хорошо, сейчас что-нибудь придумаем».
21
С нами был заместитель командира батальона старший лейтенант Александр Майков. Позвали с улицы ординарцев.
На стол поставили две фляги со шнапсом, кружки и банки с тушенкой. Налили, выпили за то, чтобы была удача завтра при форсировании.
Слышим, летит мина. Падает вблизи дома, разрыв. Дмитрий Иванович просит налить еще. Пьем. С характерным шелестом летит вторая мина, взрыв с другой стороны дома, в комнате отлетает штукатурка.
Я говорю комбату: «Пора, надо уходить». Во дворе ординарцы уже вырыли щели. Выбегаем из дома, бежим к щелям, опять характерный полет мины. Я толкаю ординарца Сашу Лебедева в щель первым, взрыв, падаю на него. Левой руке стало вдруг очень тепло, чувствую - пошла кровь. Полета мин больше не слышно, вылезаем из щели. Ординарец, разрезав ножом рукав моей гимнастерки, бинтом перевязал рану. Оборачиваюсь и вижу: в нескольких сантиметрах от своей щели, лежит Дмитрий Иванович лицом вниз. Подбегаем к нему. Крупный осколок мины пробил под левой лопаткой большое отверстие и застрял в теле. Издав хрип, майор скончался. Так погиб наш комбат. Мы его любили, он для нас был как отец. До сих пор меня мучает вопрос: не было ли у Глушакова предчувствия?
Выяснилось потом, что на чердаке того дома сидел корректировщик, немецкий офицер. Позднее его захватили разведчики батальона. У них расправа была короткая.
Мне помогли дойти до полкового медпункта, там обработали рану и попутным транспортом отправили в город Папу, в медсанбат дивизии.
Медицинский пункт дивизии, куда меня привезли поздно вечером, был переполнен. Меня положили в коридоре здания на солому. Шло свертывание медицинского пункта, в ночь он должен был догонять части дивизии. Большая часть врачей и другого медицинского персонала уже уехала, оставался врач-хирург и две медицинские сестры, одна из числа местных жителей.
22
При свете керосиновой лампы врач пытался сделать мне операцию под наркозом, однако осколок из левого предплечья не извлек. К утру прибыл первый эшелон армейского госпиталя. Нас перевели в другое здание: по-видимому, это была школа. Врачи начали обход раненых. Пожилая женщина-хирург распорядилась меня готовить к операции. Помня, как тяжело отходил от наркоза после первой операции, я пытался убедить ее оставить меня в покое. Но у нее было два неопровержимых аргумента: если сейчас не сделать операцию, может произойти нагноение, и тогда придется отнимать всю руку. И второй - раз я отказываюсь от операции, значит, я не хочу вылечиться, чтобы снова попасть на фронт, так, мол, и запишем в истории болезни. Последний аргумент был самый убедительный. На другой день мне снова под общим наркозом сделали операцию и вытащили осколок. Врача я с большой теплотой вспоминаю до сих пор, она часто заходила в палату, присаживалась на кровать, и ее женское участие в моей судьбе оставило глубокое чувство уважения и благодарности. Жаль, что я не помню ее фамилию, а звали ее Мария Нестеровна.
С Папой у меня связано особое воспоминание. В годы первой империалистической войны, участвуя в Брусиловском прорыве, мой отец, Сухоруков Семен Иванович, рядовой пехотинец, попал в плен. После долгих мытарств он оказался в лагере военнопленных в городе Папа. И только в 1917 году вернулся на Родину. А теперь я, его сын, лежал в госпитале в том же городе.
Через несколько дней нас переправили железнодорожной санитарной «летучкой» (так назывались санитарные поезда) в город Кечкемент во фронтовой госпиталь. Здесь уже были комфортабельные условия лечения. Рана быстро заживала. По сводкам и рассказам вновь прибывающих раненых мы следили за продвижением своих частей. В госпитале я повстречал еще двоих офицеров нашей дивизии. Они тоже были уже в отделении выздоравливающих.
23
Нам очень не хотелось, чтобы нас направили в резервный офицерский полк фронта. К этому времени, к 13 апреля 1945 года, столица Австрии - Вена была полностью очищена от немецко-фашистских войск, а к 15 апреля войсками 3-го Украинского фронта - и вся восточная часть Австрии. Мы узнали, что наша 104-я дивизия участвовала в освобождении Вены. Обратились к начальнику госпиталя, он вызвал лечащего врача. Я заранее снял повязку с руки и стоял в кабинете с вытянутыми по швам руками, как и положено. Было больно, но виду я не показывал. Начальник госпиталя, полковник, выслушал врача (мы с ней заранее договорились: она была молодая симпатичная женщина, а ведь мы тоже были молоды) доброжелательно пожурил нас за досрочную выписку из госпиталя, но разрешение дал. На попутном транспорте по железной дороге мы втроем добрались до Будапешта, на вокзале обратились к военному коменданту с просьбой помочь нам доехать до Вены. Проверив наши документы, он обещал на следующий день посадить нас в воинский эшелон с боеприпасами, который пойдет в Вену.
Надо было ждать до утра, где-то необходимо было переночевать, да и продуктов у нас почти не было. Стоим в раздумье на перроне. Услышав наш разговор, к нам подошел венгр, который убирал мусор у вокзала. На ломаном русском языке он расспросил нас и показал дом, где мы можем переночевать.
Кругом были развалины, покосившиеся дома, темными дырами чернели выбитые окна.
Половина уцелевшего дома, на которую нам указали, была недалеко от вокзала. Опасаясь западни, мы положили пистолеты в карманы и пошли. Нашли в доме дверь, которая вела в полуподвальное помещение, постучали. Открывается дверь, на пороге стоит полная пожилая женщина с русским лицом и фигурой. Она на довольно хорошем русском языке приглашает нас войти. Входим. В комнате детская кроватка, в ней спит девочка. Нам сразу полегчало, отпали всякие подозрения. А дальше эта жен-