Охотник. Дилогия

– Понимают, и очень даже хорошо понимают, – криво ухмыльнулся Вазак. – Оттого и шарят по чужим рудникам. Теперь вот за Данис взялись – экспедицию за экспедицией туда посылают. Похоже, чего-то отыскать пытаются.

– Да, да, ты уже докладывал. Около полусотни групп числом от трех до пяти человек, состоящих из не самых хилых магов. Это при всем при том, что враг вот-вот ударит с двух сторон, и чародеи эти очень даже пригодились бы в действующей армии. Отсюда вывод… – Мастер-маг хитровато посмотрел на Вазака, предоставляя тому закончить начатую мысль.

– …что чашечники не надеются на собственные силы и стремятся что-то отыскать в смертельно опасных джунглях Даниса. А может быть, уже…

– Во-во! – Ханк торжествующе вперил указующий перст правой руки в потолок. – Абсолютно правильная мысля! Ищут, а возможно, уже нашли то, что поможет им в предстоящей войне на два и даже на все три фронта. Это «что-то» может быть чем угодно: мощным артефактом Древних, тайным знанием, зашифрованным в кристаллах-носителях, или еще чем-нибудь в этом роде. Как известно, этого добра там в избытке, недаром Данис до сих пор более всего напоминает огромную помойку, кишащую самыми невероятными порождениями нездоровой фантазии чокнутых магов, решивших в свое время завладеть наследием Древних. Однако, насколько нам известно со слов драконов, притаскивавших подгорным кланам на обмен всякие чудесные штуковины, найти там что-нибудь интересное – лишь малая часть дела. Добраться и взять найденное так, чтобы оно тебя не убило или не превратило в безумного монстра, – вот основная цель всякого подобного предприятия.

После этих слов председателя Совета клана Рунгвальд оба присутствующих в кабинете гнома понимающе переглянулись и в один голос рявкнули:

– Глан! – Да так громко, что сверкающие в электрическом свете висюльки на хрустальной люстре отозвались нежным звоном.

Затем Ханк вскочил со своего кресла и нервно забегал взад-вперед по комнате, рассуждая на ходу:

– Конечно, перстень может оставаться в неактивированном состоянии на протяжении всей жизни Охотника, а может в любой момент включиться, и последствия могут оказаться самыми непредсказуемыми. А очутившись в зоне запредельного магического фона, перстенечек непременно даст о себе знать…

– И произойдет это, – закончил мысль мастера-мага повеселевший Вазак, – за тысячи лиг от Гномьего Удела. Азуриэль, конечно же, не упустит представившейся возможности, и перстень теперь уже на веки вечные останется на проклятой земле Даниса вместе с заключенным в нем ужасом.

– Жалко парня, – преувеличенно грустным тоном произнес Ханк. – Но благоденствие подгорного народа превыше жизни одного человека, даже такого, как Глан эр-Энкин. Поэтому добавь-ка в донесение пару-тройку лестных слов о нашем друге. Пусть маги Огненной Чаши обратят на него самое пристальное внимание.

– Будет сделано в самом наилучшем виде, – вновь ощерился в нехорошей улыбке плешивый Вазак. – Не сомневайся, Ханк, сегодняшней же ночью бумагу доставят лично мэтру Захри.

– В таком случае действуй!

Подхватив двумя руками лист с посланием, Вазак покинул кабинет своего босса. Ханк вернулся на свое место за столом и потянулся было за очередной сигарой, но передумал, извлек из ящика стола любимую трубку. Сноровисто набил ее табаком, прикурил от стоявшей на столе массивной бензиновой зажигалки. Устроившись поудобнее в кресле, глубоко затянулся вкусным дымком, закрыл глаза и задумался о чем-то своем сокровенном.

* * *

Штаб-адъютант Фаррук Кипелиус Беранье, потомок славного и древнего магического рода, проснулся в полном неглиже, со страшной головной болью, безобразным ощущением во рту и чувством глубокого сожаления по поводу бездарно растраченного в пьянстве и разврате драгоценного времени. Оно, конечно, иногда бывает полезно с головой окунуться во все тяжкие, стряхнуть груз забот, но когда загул затягивался на слишком долгий срок, для штаб-адъютанта в конце концов наступал так называемый момент истины, когда душа впадала в философский транс и пыталась найти ответы на разного рода сакраментальные вопросы, ответы на которые издревле и безуспешно пытались отыскать самые мудрые головы Хаттана.

Пока еще момент истины для него не наступил, но обязательно придет, после того как головная боль от выпитого накануне будет заглушена посредством огуречного или капустного рассола, а в основательно проспиртованном теле появится нездоровая легкость. Именно в этот момент в полностью опустошенной голове начнут возникать, роиться и искать выхода всякие мудрые мысли: «Для чего мы в этом мире?», «Есть ли Бог? И если он есть, почему вокруг столько несправедливости и горя?» или что-нибудь попроще, например: «Почему копошащаяся в дерьме муха может летать, а человек, существо разумное, богоподобное, лишен такой способности?» и так далее в том же духе. Как правило, размышления подобного свойства уводили юношу в такие умопомрачительные философские дебри, что мозги становились набекрень, ум заходил за разум, и Фаррук попросту впадал в спасительный сон, чтобы через какое-то время проснуться полностью избавленным от похмельного синдрома, а заодно и от всякой философской замудрени, терзавшей его душу накануне.

Оторвав голову от подушки, боевой маг обнаружил себя в окружении (в самом буквальном смысле) двух дам. Справа, лежа на животе и зарывшись лицом в подушку, сладко посапывала жгучая брюнетка, обладательница обворожительной фигурки. Слева не менее сладко причмокивала во сне пышногрудая блондинка – судя по цвету лобковой поросли, самая что ни на есть натуральная.

В любое другое время все мужское естество молодого человека тут же отреагировало бы на присутствие столь очаровательных особ противоположного пола, но ужасная сухость в воспаленной глотке и резкая головная боль напрочь отвращали его от самой соблазнительной женской плоти. В затуманенном винными парами мозгу огненным буравом вертелась одна лишь единственная мысль: «Воды! А лучше чего-нибудь посущественнее».

Посидел пару минут в ожидании, когда нахлынувшая с новой силой головная боль наконец-то хоть чуть-чуть отступит. Затем покрутил головой, дабы найти ответ на жизненно важный вопрос: «Куда же это меня занесло на этот раз?»

Просторное помещение с огромной кроватью под балдахином. На стенах забавная лепнина в виде обнаженных мужчин с гипертрофированными достоинствами и обворожительных гурий, с такими дивными формами, какие и в природе-то вряд ли существуют, а также картины, изображающие массовые оргии с участием людей, нелюдей и даже животных.

«Понятненько, – наконец-то в голове юноши что-то прояснилось, как следствие появилась способность делать вполне логичные умозаключения. – Кажется, мне повезло угодить в какой-то бордель – во всяком случае, мою келью эта комната ничуть не напоминает. К тому же, приложи я все свои способности, двух девах мне никак не удалось бы протащить во дворец мимо дежурного офицера и прочей охраны».

Фаррук основательно поднапряг мозги, и события вчерашнего вечера потихоньку, будто из небытия, начали воскресать перед его внутренним взором. Кажется, их было четверо?.. Абсолютно верно, трое знакомых магов из охраны дворца, четвертый он – Фаррук. Сначала культурно сидели в «Жемчужном Единороге», потом кому-то из них взбрело в голову обойти все близлежащие кабаки и в каждом выпить как минимум по «пузырю» прозрачной эльфийской совенны или красной, как кровь, ведийской хачи. Оно вроде бы винцо и не крепкое, но на пятом посещении народ постепенно начал ломаться. Пришлось нанимать извозчиков, чтобы захмелевших питухов доставили во дворец. Наконец остались на ногах только Фаррук и неугомонный Халлак, и тут кому-то из них пришла в голову светлая мысль наведаться в какой-нибудь дорогой публичный дом и испытать себя на любовном поприще. Подходящее заведение обнаружилось всего в паре кварталов, впрочем, по дороге они, кажется, кому-то крепко накостыляли… Точно! Трое расфуфыренных бактрийцев из дворянского сословия рискнули подойти к ним для того, чтобы узнать дорогу, кажется, в порт. Слово за слово, хреном по столу, и понеслась косая в баню… Славно отметелили извечных недругов Дарклана. Боевую магию в ход не пустили – хватило ума обойтись подручными средствами, – в противном случае проснулся бы не в борделе среди аппетитных див, а в городской кутузке или, хуже того, в камере гарнизонной гауптвахты.