Белый вор

         Резь в глазах прошла. На душе наступило удовлетворение, будто сброшен тяжёлый груз. Дремота и телесная расслабуха мешались с непонятной изподвольной весёлостью. Степанов не просто убил Странника, он избавился отчего-то большего.

         Майор не сомневался: сгоревшая машина не приведёт к нему. Выломанные номера он забросил надёжно. Отпечатки пальцев в салоне уничтожит пламя. Номер на двигателе изначально не соответствовал паспортному. Милиционер покупал машину подешевле, у «парней с завода»… В больничке же за сумбуром никто ничего толком не вспомнит.

         Пока Странник был жив, он испытывал перед ним сначала чувство вины, потом – раздражение, неприязнь, страх и ненависть. Ему открылось, что ненавидел он Странника, даже когда лечил. Больница была раздумьем, как лучше от него отделаться. Смыть с фамилии позорное пятно, угрожавшее карьере.

         А будет ли она карьера? Степанов сомневался. Боялся ответить отрицательно, а потому гнал мысли о будущем.

         Физически ему так стало хорошо, что он пожалел, что не купил супруге цветы. Зачем? Просто так. Давно не покупал.

         В дверях загремели ключами. Скрипнула половица. Майор узнал походку жены.

- Лида? – позвал он.

- Да – я.

         Степанов вышел из ванны, полотенцем суша взъерошенные волосы.

         Супруга стояла в пальто. Выкладывала на стол в кухне продукты из магазина.

- Высадил Сергея на сорок втором километре? – не поворачивая головы, спокойно сказала она.

         Степанову на миг перехватило дыхание:

- Ты… откуда знаешь?!

         Супруга повернулась и заговорщески приблизила к  мужу лицо:

- Он звонил… Договорился с приятелем  поменяться одеждой. Сам в лес ушёл, а того у дороги оставил. Правда, хитёр?

         Степанов, как был – в трусах, майке и полотенцем в руках, присел на кривой табурет, давно требовавший ремонта. Теперь он припоминал: Странник именно на сороковом километре просил притормозить. Там же заехали в кусты и подожгли машину… Значит, и дорога и километр были спланированы. Подельник ждал в условленном месте. Странник переоделся в его одежду, ему отдал свою. А Степанов взял на душу грех, застрелив чужого неизвестного человека.

         Если Странник видел, как стрелял майор, вот он позлорадствовал. И не вступился за своего. В его новом характере – идти по трупам.

         Майор подозревал: пули достались усачу, который возил его к раненому. Похож комплекцией… Сидел, сука, спиной. Он же рассентиментальничался, глаза ему слезами некстати залило.

         Жена возбуждённо поясняла. Её подбадривало: она заставила мужа помочь родственнику и жениху в прошлом. Степанов отвечал ей, едва понимая, какими словами.

- Ты помнишь, как мы на плоту плавали?

- Конечно…Ну и что… Причём тут?

- А детали?

- Какие детали?! Плыли и всё.

- Какой ты не романтичный!.. Я сразу появилась?

- Нет не сразу… Договор был плыть вдвоём. Мы не пошли с братом в школу.  Поехали на электричке в известное ему место. Отвязали загодя примеченную им дырявую лодку на реке, - Степанов наполнялся раздражением. – Плыть было одно мучение. Постоянно приходилось вычерпывать воду банкой. Гребли руками. Вёсел-то не было… Потом вышли на берег. Стали связывать плот. У брата в портфеле лежала верёвка…

- И тут появилась я, - торжествующе провозгласила супруга. Воодушевление Лидии заставило майора заподозрить, не звучит ли в ней отголосок юношеского увлечения Сергеем, ныне – Странником.

- Тут неожиданно появилась ты, - вздохнув, подтвердил Степанов.

- Место мы с Сергеем обговорили… Он повторил кунштюк.

- Он повторил кунштюк, - пробормотал майор.

         Жена потрепала мужа по колючей щеке:

- Подполковника тебе скоро дадут?

- Не знаю.

- Говорил, что скоро. И во сне я видела.

         Супруга заставила вертевшегося кота стать на задние лапы и попросить корма.

         Погода за окном ухудшилась. В окно бил мокрый снег. Фонарь на ближайшем столбе со скрежетом раскачивался. Звук пробивался на кухню.

         Степанов хотел, чтобы началась буря, способная отрезать их квартиру от окружающего мира.

         Над головой затопали. Чей-то осипший голос провозгласил очередной тост за неделю, как наступивший, Новый год.

28

                                                НА   ГРАНИ   ФОЛА

         Ейск – небольшой город. Но с тех пор, как Яков Андреевич стал прокурором, они переехали в загородный дом. В коттетждном посёлке обретался костяк местной номенклатуры. Машиной до набережной пятнадцать минут, и Надежда взяла такси.

         Едва оправившись от серьёзного ранения, муж  уехал справлять годовщину избрания нового мэра. И хотя няня, ухаживавшая за ребёнком, знала об её отъезде, племянница Степанова рассчитывала обернуться незаметно.

         Кутаясь в норковую шубу, Надежда спустилась к заброшенному доку. Когда-то здесь ремонтировались большие корабли. Мелеющий Азов оставил причал рыбацким плоскодонкам и моторкам.

         Странник сидел на краю причала спиной к городу, лицом к морю. Место он выбрал открытое. Вдоль берега вьюга задувала ещё сильнее.

         Надежда поёжилась. Невольно она оглянулась. Никого.

         Смеркалось. Барашки тёмных волн у горизонта серели, мешались с мраком надвигающейся ночи.

         Странник неотрывно смотрел вдаль, будто пытаясь различить нечто, доступное исключительно пристальному вниманию. На нем была спортивная куртка и круглая шапочка. На ногах – коньки. Последняя деталь немало удивила Надежду. Насторожила. Сделала неприятно чужим.

         Снег под ногой Надежды скрипнул, и Странник обернулся. Губы его раздвинулись в улыбке. Рука взмахнула в воздухе, стараясь подцепить случайную снежинку.

         Надежда не ответила на улыбку. Она присела рядом на корточки у рюкзака. Кивнула на коньки:

- Спортом решил заняться?

         Фраза была ненавязчивая, но произносилась тоном скрытого нерасположения. Так происходит с людьми, которым говорить нечего.

         Странник указал вперёд на заснеженную косу, отчётливо видную среди тёмных волн:

- На Азове влажный снег. Не такой  в Сибири. Там – жёсткий, непротивный, нерасслабляющий.

         Племянница не поддерживала разговор. Странник ещё пытался пойти ей навстречу. Он ответил про коньки:

- Нынешняя зима – холодная. Морозы добрались и до Ейска. Кромка моря у берега замёрзла. И я пробежался. Туристом скоренько посмотрел порт и косу.

         Странник попытался рассмеяться. Во мраке и тишине, нарушаемой перепевом раскачиваемых ветром проводов и шумом редких машин, его смех прозвучал, как треск хвороста, ломаемого для костра.

         И тогда Надежда задала ему вопрос, который, если не изустно, то в душе, задавали ему последние год – два все родственники:

- Сергей, когда ты оставишь меня в покое.

         Странник понял: ему не переломить общение. И он механически задал «добрые» вопросы:

- Я думал, ты с Гришей придёшь?

- Грише нельзя на ветру.

- Слабый?

         Метель задувала  под подол. Морозила незащищённые тёплыми дорогими сапогами бёдра. Племянница выходила из себя:

- Ты помнишь, сколько Грише лет?! Он – младенец.

- Мой сын…

- Он – сын Якова Андреевича.

- Ух – ты! – Странник вскочил. Схватил Надежду за запястье, попробовал привлечь к себе. Она сопротивлялась, упираясь ногами, отставляя таз. Отворачивала лицо от горячего дыхания.

         Странник рвался к ней, не собираясь целовать.

- Пусти! Я уйду!

- Зачем пришла, если уйдёшь?

- Ты человек или кто? Рукав оторвёшь!

         Мужчина и женщина напряжённо смотрели друг на друга. Чем дольше длились мгновения, тем меньше оставалось желания у одного и терпения у другой.

         Лицо Надежды дрожало в гневе. Её и Странника разделял сантиметр. Глаза в глаза.