Гароэ

– Ничего себе утешение! – жалобно проговорил Акомар; у него был ярко выраженный андалузский акцент.

– Ты приплыл сюда не за утешением, сынок, а чтобы послужить Короне. Полагаю, ты должен чувствовать себя счастливым: как-никак после стольких лет встретишься со своими друзьями.

– Друзьями? – возмутился тот. – Меня увезли с острова в девять лет, чтобы продать в Севилье, так что мои друзья сейчас режутся в карты в Триане. Впрочем, делать нечего. Иду – и да не оставит меня Макарена![4]

– Я с тобой… – тут же вызвался брат Бернардино де Ансуага.

– Нет уж, спасибо, святой отец, – без всяких околичностей бросил ему островитянин. – Я предпочитаю Макарену.

Он положил оружие на камень и начал свое нелегкое восхождение. По пути он махал руками, чтобы продемонстрировать островитянам, что приближается к ним с мирными намерениями. Проводив его обеспокоенным взглядом, монах сказал только:

– Надеюсь, он еще говорит на их языке.

– Меня уверяли, что некоторые туземцы еще кое-что помнят по-французски с тех пор, как здесь побывали норманны Гадифера де Ла Саля[5], – заметил Гонсало Баэса.

– По мне, хоть по-китайски, – как всегда бесцеремонно, перебил его старший по званию. – Ты что, говоришь на языке лягушатников?

– Немного: моя бабка по матери была француженкой.

– В таком случае давай-ка оседлай мне коня.

– При чем тут французский язык? – не понял Гонсало Баэса, готовый оскорбиться.

– А то, что твоя бабка по матери была француженкой: наверняка это была прелестная кобылка. – Бородатый вояка громко расхохотался и подмигнул, добавив: – Шучу, Баэсуля! А сейчас пойду-ка припарадюсь для встречи с дикарями: на них доспехи производят впечатление, поскольку на островах нет металлов… – Он повернулся к ближайшему из солдат, занятых выгрузкой, и отрывисто приказал: – Сёднигусто, позаботься о том, чтобы Аттилу оседлали, а мне принесли кольчугу!

– Вы хотите сказать, что эти бедные люди все еще живут в каменном веке? – спросил удивленный брат Бернардино.

– Да не то слово!.. – ответил великан. – Швыряют каменюгами, только держись: раскроят тебе череп с пятидесяти шагов! Меткости им не занимать! – Он наклонился и показал широкий шрам на лбу: – Видите? Память об одном лансаротце.

– Боже праведный! – вырвалось у напуганного монаха. – Но если у них нет шпаг, чем же они дерутся?

– Деревянными копьями, пуская в ход ловкость, смелость и большую хитрость, святой отец. Они чертовски хитры! Сами видите, остров до ужаса суров, а они знают здесь каждую пядь земли. Иными словами, сколько бы шпаг, арбалетов и огнестрельного оружия у нас ни было, мы завсегда окажемся в наименее выгодном положении…

– Надеюсь, нам не придется с ними сражаться, – вмешался лейтенант; в его голосе звучала неподдельная искренность.

– Это зависит от них, только от них. Раз уж Папа постановил, что архипелаг принадлежит Испании, они обязаны подчиниться нашим законам, потому что, если бы мы позволили всем поступать, как вздумается, мир превратился бы в хаос. Посмотрим, с чем они придут!

Говоря это, он облачился в блестящие доспехи, водрузил на голову шлем с плюмажем и препоясал себя шпагой.

Покончив со всеми приготовлениями, он взгромоздился на коня и в сопровождении своего заместителя, монаха и полдюжины солдат, вооруженных копьями, арбалетами и разноцветными штандартами, торжественно двинулся вперед – к тому месту, куда спускался Акомар, за которым следовали трое мужчин и одна женщина.

Процессия застыла посередине пляжа. За их спинами бушевало море, солнце отражалось в кирасах. Это было величественное зрелище, которое, несомненно, произвело впечатление на туземцев.

Настолько сильное, что островитяне, которым оставалось пройти последний откос – чуть меньше двухсот метров, – замерли на месте, обменялись несколькими словами с переводчиком, а затем развернулись и стали поспешно взбираться по узкой и крутой тропинке, по которой спускались.

Огорченный Акомар развел руками, показывая, что он бессилен что-либо изменить, пожал плечами, смиряясь со своей судьбой, и продолжил путь в компании лишь одной полуголой, нечесаной и беззубой девицы, к которой, по правде говоря, мать-природа отнеслась не слишком благосклонно.

– Что случилось? – осведомился капитан, когда они подошли достаточно близко, чтобы услышать его зычный голосище. – Отчего эти болваны дали деру?

– Потому что вы их напугали, капитан, и своим конем, и снаряжением. Они сказали, что они всего лишь простые пастухи и что вам следует переговорить со старейшинами острова. И пошли за ними.

– И когда же их приведут?

– Завтра.

– Ладно. Подождем! – И презрительно кивнув в сторону девушки, спросил: – А это еще кто такая?

– Полоумная! Клянется, что она меня узнала и что наши родители обручили нас еще в детстве, потому что мы кузены. Она уверена, что я вернулся, чтобы жениться.

– Значит, ты провел на острове всего час, а уже успел обзавестись невестой, – насмешливо прокомментировал военачальник. – Поздравляю!

– Какая к черту невеста! – возмутился тот. – Моя невеста танцует фламенко в Севилье.

– Корабль отплывает… – вдруг произнес тот, которого называли Сёднигусто.

Все повернулись в указанном направлении, и солдаты замерли с тюками в руках, провожая взглядом корабль, который поднял часть парусов и начал удаляться.

Их лица выдавали тревогу и даже страх, поскольку они осознали, что остались одни на острове, населенном существами, чьи намерения им неизвестны. И никакой связи с внешним миром, кроме пары хрупких фелюг, лежавших на песке: на таких суденышках, уж точно, далеко не уплывешь. А вокруг океан, который с каждым часом становился все враждебнее.

Спустя два часа, когда солнце начало скатываться к горизонту, брат Бернардино сидел на скале и любовался закатом; внизу, у подножия, бились волны. Через некоторое время рядом с монахом пристроился Гонсало Баэса, также очарованный красотой зрелища, и спросил:

– Вы обеспокоены?

– А кто же нет, сын мой? А кто же нет? – ответил монах, не скрывая своего уныния. – Это самый край самого крайнего острова известного мира; там, дальше, ничего нет.

– В таком случае, где же заканчивается океан? – поинтересовался собеседник. – Мне не верится, будто, как утверждают, он низвергается в бездонную пропасть. Если бы это было так, уровень воды рано или поздно неминуемо понизился бы, но что-то не похоже, чтобы это происходило.

– Возможно, все дело в том, что океан бесконечен.

– А если он бесконечен, как вы объясните то, что солнце каждый раз всходит из-за него? – тут же последовал вопрос, не лишенный логики. – Мы люди сухопутные, поэтому с детства привыкли к мысли о том, что за картиной, которую мы видим, следует другая, а за ней, там дальше, еще одна, и еще, и еще, и свыклись с этим. Однако сейчас мы столкнулись с фактом, что никакой новой картины больше не возникает, и, сколько я ни размышляю над тем, что земля бесконечна, это объяснение мне ничего не дает.

– Не дает, потому что тебе не хватает веры, – заметил доминиканец. – Мы должны верить в то, что устанавливает Святая церковь, и если она утверждает, что в данный момент мы сидим на самом краю света, значит, так оно и есть… А мой долг – довести это до ума нескольких бедных неверных, которым еще не открылась Христова истина.

– Вы хотите сказать, что только вера объясняет необъяснимое?

– Вот именно, – без тени сомнения изрек монах. – И не советую тебе ходить по скользкой дорожке, ибо ты подвергаешь себя серьезному риску.

– Вы донесли бы на меня Святой инквизиции? – осмелился предположить собеседник, изобразив подобие насмешливой улыбки.

– Ну тебя, Гонсало, кончай молоть чепуху! Я такими делами не занимаюсь, хотя многие из моего ордена не преминули бы это сделать. Единственное, чего я хочу, – это заставить тебя понять, что ты человек военный и так же, как и я, обязан подчиняться, а не рассуждать.

4

Макарена – один из наиболее почитаемых в Испании скульптурных образов Девы Марии; находится в Севилье.

5

Гадифер де Ла Саль – норманнский рыцарь и крестоносец, который вместе с Жаном де Бетанкуром начал завоевание Канарских островов для Кастильского королевства.