Страница 54 из 89
Нобелевской премией также был отмечен поиск другого чудотворного лекарственного средства — инсулина. Его получили в 1922 году шотландский физиолог Джон Дж. Р. Мак-Леод и канадский ученый Фредерик Бантинг. Эти исследователи прошли нелегкий путь прежде, чем выделили инсулин из поджелудочной железы и на его основе разработали эффективный метод лечения сахарного диабета. Но почему тогда был обойден распорядителями фонда Чарлз Бест? Ведь он впоследствии избранный президентом Международного союза физиологических наук, непосредственно участвовал во всех исследованиях и обсуждениях научной проблемы, которая сделала знаменитыми его коллег. Не вызывал тогда доверия слишком молодой возраст Беста? Но не тот ли же самый Нобелевский комитет примерно в то же время присудил свою престижную премию 25-летнему У.Л. Брэггу!
Всегда ли справедливо присуждались Нобелевские премии? 23 7
В чем же было дело? Отчего премия вообще досталась не первопроходцу? Ведь как выясняется из немецкого издания по эндокринолога и "Гормоны" (этот том был переведен на русский язык в 1936 году), все основные идеи по этой проблеме были высказаны и опубликованы еще в 1910 году преподавателем Петербургской Военно-медицинской академии Л.В. Соболевым, который разобрался в причинах возникновения сахарного диабета и предложил действенный метод его лечения. Неужели ни Мак-Леод и Бантинг, ни члены уважаемого Комитета не были знакомы с его трудами, широко представленными не только в отечественной периодике, но и опубликованными в авторитетном немецком журнале по общей патологии и патологической анатомии? Тем не менее повторилась та же ситуация, что и с пенициллином Флеминга: об истинном создателе инсулина и его научных достижениях вспомнили слишком поздно.
Не раз сами нобелевские лауреаты, исполненные глубокого чувства ответственности перед наукой и теми, кто ее делает, пытались разными путями исправить допущенные Нобелевским фондом оплошности и воздать дань своим единомышленникам и их работам. Усилия Рамана и Флеминга не единственные в этом роде, и рано или поздно коррективы все-таки вносились или в списки награжденных, или в пособия по истории.
Но ведь вообще доходило до абсурда, когда премии Нобеля присуждались за непроверенные теории и ошибочные выводы. Об одном таком эпизоде рассказывал известный советский биолог, академик Е.М. Крепс. Звезды первой величины в биохимии Отто Мейерхоф и Арчибальд Хилл однажды провели совместные исследования по изучению процесса химических превращений, происходящих в работающей мышце, и на основе полученных результатов дали ему весомое теоретическое обоснование. Так называемая "теория мышечных сокращений" вызвала бурную реакцию в научном мире и сразу же попала в поле зрения Нобелевского комитета. Но только после вручения премий Мейерхофу и Хиллу была обнаружена вкравшаяся в экспериментальные данные ошибка, повлекшая за собой и неверные теоретические выкладки.
К счастью, несмотря на весь трагизм своего положения, невольные лжелауреаты оказались на высоте. Разобравшись толком в перекосах своих исследований и выслушав всех и вся по данной проблеме, они признали полную несостоятельность собственных выводов, касающихся последовательности протекания химических реакций образования и распада сложных органических кислот. "Стало быть, дорогой Арчибальд, — писал с горечью своему другу и коллеге Отто Мейерхоф, — Нобелевскую премию мы получили незаслуженно!" Больше того! Договорившись между собой, исследователи пошли на крайне благородный жест. Они обратились к Нобелевскому комитету с просьбой аннулировать решение по их лауреатству и выразили готовность возвратить денежное вознаграждение обратно. Вогнанные в краску члены Комитета посовещались и… пошли на компромисс. Они сохранили премию за Мейерхофом и Хиллом на основании не этой рухнувшей теории, а за оригинальную постановку экспериментов, обогативших биохимию в целом. В данном случае "соломоново" решение было достойным выходом из недоразумения. Но лучше было бы избегать таких ситуаций вовсе.
А вот последний из скандалов, разразившихся после присуждения Нобелевских премий по физике. В 1997 году они были вручены американцам Стивену Чу, Уильяму Филипсу и французу Клоду Коэк-Таккуджи за исследования в области управления движением охлажденных атомов. А ведь всему ученому миру известно, что еще в 80-х годах в СССР такие исследования провела группа ученых Института спектроскопии Академии наук. Руководил работами Владлен Летохов, именем которого, кстати, открывается так называемый индекс цитирования российских ученых в мировой научной литературе. Причем приоритет за советскими физиками был закреплен как в теоретических изысканиях, так и в экспериментальных работах.
Отчего-то упустил из внимания Нобелевский комитет и такую немаловажную деталь: один из лауреатов, американец Филипс, разумеется, не мог не быть в курсе того, чем занимались в лаборатории Летохова. Странная рассеянность, не правда ли?
Как Ф.Крик и Дж. Уотсон "раскрутили" двойную спираль ДНК
Практически каждое из крупных открытий, тем более отмеченных престижной Нобелевской премией, закладывало начало целой отрасли знания, задавало новое направление научной мысли или даже новой научной дисциплине. И всякий новый шаг к постижению истины сопровождался определенным жертвоприношением. Ученые рисковали быть осмеянными, непонятыми, незамеченными, оказаться в числе изгоев, преследуемых разъяренной толпой консерваторов и невежд.
Сколько талантливых исследователей, шагавших впереди своего века, претерпели разных мук и тягот в этом извечном противостоянии, даже трудно сказать. Но особенно драматично складывалась судьба тех, чьи новаторские идеи преждевременно появлялись на свет.
Чтобы открытие пришлось эпохе по вкусу, ему необходимо вызреть до той степени "спелости", к которой готово общество. Как отбрасывают в сторону надкушенный и недозрелый плод, так и скороспелое открытие после неудачных попыток его осмысления откладывают до "лучшей поры", пока после второго, третьего и четвертого… рождений в умах последующих поколений оно не предстанет глазам, способным уже оценить его благоухание и аромат.
Почему работавший над получением антимикробного препарата французский исследователь Дюшен не нашел признания, а получивший после него пенициллин Флеминг обрел мировую славу? Да потому, что тогда, когда жил Дюшен, не было такой чрезвычайной нужды в антибиотиках, как в период смертоносной войны, обрушившейся на мир при жизни Флеминга.
Аналогичным образом развивались события, сопровождавшие поиск эффективного лекарства в борьбе с другим "злом" нашего века — сахарным диабетом. Сделанные в самом начале столетия Л.В. Соболевым уникальные исследования по созданию лекарственного препарата в помощь диабетикам остались невостребованными, пока чуть ли не каждый второй попал в клешни этой изнурительной болезни, и в инсулине возникла настоятельная потребность. В обоих случаях открытиям пробил дорогу страх — самый сильный из психологических стимуляторов. Когда по пятам чуть ли не каждого двинулась смерть, тогда было просто безумием обсуждать, нужно найденное лекарство человечеству или нет.
В истории развития биологических наук есть еще немало примеров, когда невероятно смелые, "безумные" идеи утверждали свое право на реальное существование после долгих лет всеобщего забытая, заставляя испытывать неловкость и стыд перед теми исследователями, кто их в свое время был вынужден "навязывать" миру, будучи уверенным в их безошибочности и перспективах. Вот один из них.
В 1944 году американский микробиолог Освальд Эйвери установил определяющую роль ДНК в переносе генетической информации. Это великолепное открытие осталось незамеченным вплоть до того момента, пока Джеймс Уотсон и Френсис Крик, обратясь к идее Эйвери, не расшифровали структуру ДНК и не представили ее модель в форме двойной спирали. Только с возросшим интересом людей к выяснению природы человека открытие "атома жизни" — гена, отмеченное в 1962 году Нобелевской премией, угодило "в яблочко". Формула ДНК, а вместе с ней Уотсон, Крик и родоначальник идеи Эйвери сразу оказались в центре внимания научной общественности. Вытащить их имена на свет заставило еще одно обстоятельство. До работ Эйвери, Крика и Уотсона существовало общепринятое представление о том, что ген это простой белок, а тут вдруг выяснилось, что это не так: ген организовывала дезоксирибонуклеиновая кислота. Тут-то и натолкнулись на работу Эйвери, в которой шла речь о ДНК. Ценнейший труд оказался в архивах, поскольку за недостатком научной проницательности не получил в свое время ни должной оценки, ни огласки.