Страница 50 из 89
Увидеть то, мимо чего многие "проскочили", взглянуть на знакомое с совершенно новых позиций, не посчитаться с условностями и жесткими схемами, сосредоточившись на собственном внутреннем мире способен не каждый, даже многопланово одаренный человек. И как же обидно, что столько замечательных и бесценных открытий погибли втуне из-за отсутствия у исследователей хотя бы одного из этих ценных качеств.
Приоритет Менделеева неоспорим!
Повсюду в мире автором периодического закона в химии и составленной на его основе таблицы химических элементов считают величайшего русского ученого Дмитрия Ивановича Менделеева. Исключение составляет только Германия, придерживающаяся по этому поводу своего "особого" мнения. Немцы в роли первооткрывателя продолжают видеть своего соотечественника Юлиуса Лотара Мейера, профессора Тюбингенского университета и, кстати, иностранного члена-корреспондента Петербургской Академии наук.
Мейер действительно был на самом пороге открытия периодического закона. За несколько лет до появления основного труда Менделеева немецкий химик составил таблицу из 27 химических элементов, которые он расположил в ряд, исходя из возрастания их атомных масс, но не группируя по валентности. А полностью Мейер систематизировал их в 1870 году, т. е. год спустя после широко опубликованной знаменитой менделеевской таблицы. По ходу работы над своей таблицей он установил также периодичность атомных объемов элементов, проиллюстрировав свое открытие графической кривой, отражающей зависимость атомных объемов от атомных весов веществ.
Однако до самой формулировки периодического закона дело не дошло. Мейеру явно не доставало строгих теоретических обобщений, он не был способен толково объяснить частные проявления выведенных закономерностей и уж тем более предположить возможность предсказания неизвестных еще человечеству химических элементов. Сам Мейер поначалу полагал, что разработал наиболее удачный и удобный метод классификации элементов, а не отразил объективный закон природы. Представив свою таблицу в статье "Природа химических элементов как функция их атомных весов", немецкий ученый однозначно указал, что эта таблица "в существенном идентична данной Менделеевым", т. е. напрямую сослался на работу опередившего его русского коллеги.
Это уже потом честность изменила ему, и Мейер, почуяв какой лакомый кусок уплывает с его стола, стал "наезжать" на Менделеева, пытаясь самым бессовестным образом отобрать у него приоритет на фундаментальное открытие. К чести Менделеева, тот мужественно вынес все обрушившиеся на его голову атаки и даже умудрился убедить весь мир в том, что Мейер только лишь представил таблицу химических элементов, но периодического закона в ней не усмотрел. Он так и не раскрыл "те стороны по существу вопроса", которые только и "могли доказать правильность и всеобщность закона".
В чем же состоял научный подвиг Менделеева? Да в том, что он преодолел все консервативные рогатки, расставляемые на его пути и не во имя личной славы, а ради науки, которой был верен, как рыцарь своей единственной избраннице. Ученый мир никак не желал видеть в менделеевском законе эпохальное научное открытие, огромнейший скачок за пределы общепринятых представлений. Ну, право, может ли какая-то численная зависимость свойств химических элементов от их атомного веса претендовать на признание ее всеобщим законом? Самое большее место, которое этому "закону" можно отвести, — страница учебного пособия, где таблица с названиями химических элементов будет играть ту же "подсобную" роль, которая отведена плакату с буквами в кабинете окулиста для подбора пациентам очков. Можно только представить, что стоило Менделееву выслушивать эти бредни и стойко продолжать единоличный поход на общественную косность! Когда же силы его почти оставили, он отошел от традиционных доказательств и сыграл ва-банк, сделав на грани науки и мистики ошеломляющий прогноз открытия на основе его закона новых химических элементов, чуть ли не назвав их "по именам". Провидение было точным. Неизвестное стало известным, а имя Менделеева — бессмертным. Так стоит ли Германии спорить с неоспоримым?
Плагиатство навыворот
Каким только последствиям не приводил вывернутый наизнанку взгляд ученого на самого себя и свои идеи. Необходимая самокритичность, перерастая в неоправданное самоедство, многих доводила до того, что они сами отказывались от своих достижений. Но потеря веры в собственные потенциальные возможности, как и завышенная самооценка, по результату равнозначны, и кроме урона что личности, что науке ничего принести не могут. Попросту говоря, мудрость полна сомнениями, а невежественность — самомнениями. И не найдя тут "золотой середины" творцу никогда не найти в науке "золотого зерна". Для успешного научного творчества доля сомнений в правильности пути и степень уверенности в его выборе должны находиться в состоянии стойкого равновесия, чтобы не оказать медвежью услугу в решении важной научно-технической задачи. Какой бы превосходной способностью к генерированию идей не обладал человек, он не может добиться чего-то значительного, если не будет способен на известный риск, побоится открыто защищать свои убеждения, выступать против признанных научных догм и теорий, не отдаст себя во власть парения мысли и интуиции вопреки существующим логическим запретам и предрассудкам. Конечно, в этом случае легче "наломать дров" и подвергнуть себя опасности пойти по ложному следу. Но риск есть риск.
За свою короткую жизнь, трагически оборвавшуюся во время военных действий в Дарданеллах в период первой мировой войны, английский физик Генри Мозли успел совершить переворот в науке не один раз. По крайней мере, два его открытия можно отнести к явно выдающимся достижениям научной мысли нашего столетия. Разрабатывая основы рентгеновской спектроскопии, незадолго до войны Мозли, один из любимых учеников Э. Резерфорда, в процессе своих исследований наткнулся на интересную закономерность, указывающую на четкую связь частоты линий спектра излучения разных химических элементов с занимаемым ими местом в периодической системе Менделеева. Поэтому Мозли посчитал, что разумнее элементы в таблице расположить не в порядке чередования их атомных весов, а исходя из порядкового номера, образуемого количеством электронов, которые совершают обороты вокруг все более утяжеляющегося ядра в атоме.
Совершив важное открытие, Мозли тем не менее решил, что сам он ничего особо выдающегося не сделал, а только развил исследования, начатые физиком Антопиусом Ван ден Бруком. Это не было широким жестом со стороны Мозли. Он действительно увидел в работах нидерландца то, что тот в них не вкладывал, и поэтому автоматически передал ему свой приоритет. Мозли даже не успел опубликовать свои выводы, за него это сделали друзья после внезапной гибели молодого одаренного физика. Они же возвели его (уже посмертно) на один из самых высоких пьедесталов, на который он не решался подняться при жизни. Крупнейший физик Нильс Бор был просто в восторге от его трудов. "Работу Мозли по ее важности и значению можно поставить в один ряд с открытием периодической системы, — утверждал он. — В некотором отношении она даже более фундаментальна". Жаль, что самому Мозли уже не пришлось ознакомиться с подобным отзывом о его труде, на который решился один из самых крупных авторитетов в науке.
Представьте себе борца, явно превосходящего своих соперников. Но он, в неуверенности, что показал самый лучший результат, вдруг покидает спортивный помост, не дожидаясь решения судей и общественного признания. Сеется паника среди "болельщиков", срывается официальная церемония награждения. Потом, конечно, где-то в кулуарах ему запоздало вручают заслуженную медаль, но эффект от такого "закулисного" триумфа все равно уже не тот. С учеными подобные вещи случаются куда чаще, чем со спортсменами. Психологические корни такого поведения лежат на поверхности: "А что такое "я"? Какие у меня основания считать себя лучшим?" Результат его — потери ценнейших научных находок, добровольная передача их в чужие руки. Вот, как, например, выглядит в аллегорическом пересказе шведского химика Йёнса Якоба Берцелиуса история открытия нового химического элемента — ванадия.