Страница 10 из 89
Созданная в девятнадцать лет Паскалем техническая новинка сразу же вызвала любопытство у французов, и ее выставили как забавную диковинку для всеобщего обозрения в Люксембургском парке Парижа. Причем каждый уважающий себя парижанин считал своим долгом непременно побывать на этой уникальной выставке и поглядеть на небольшой ящичек, в котором скрывалось оригинальное счетное устройство. Современную же конструкцию арифмометра, способного осуществлять любые математические действия, после напряженной сорокалетней работы удалось создать Лейбницу. Она появилась в 1673 году.
Но прошло время и выяснилось, что историки науки заблуждались, указывая на Паскаля как первоносителя данной идеи. В середине нашего столетия эскиз вычислительной машины был совершенно неожиданно обнаружен в рукописях самого Леонардо да Винчи! Обескуражило и другое открытие. Исследователи наткнулись на неизвестное доселе изобретение "механического вычислительного устройства", над конструкцией которого долго размышляли И. Кеплер и В. Шиккард. Загоревшийся идеей Шиккард предположительно к 1623 году дал совместной разработке жизнь. Очевидно, что с этой машиной был знаком Паскаль, хотя почему-то последующие поколения ничего о ее существовании не знали. Эту загадку еще предстоит разрешить. Впрочем, как и многие другие.
Почему, например, большинство математических выкладок Паскаля, относимых нами к его выдающимся заслугам, удивительно, точь-в-точь совпадают с ходом рассуждений в той же плоскости мыслителей Древней Греции и Древнего Востока? Что это — случайное совпадение или намеренное заимствование, продиктованное желанием прославиться? Эту тему, кстати, затронул недавно в одной из своих статей известный французский математик Жорж Ифр.
Подобных фактов в истории науки, когда одна и та же идея гуляет по трудам самых разных ученых, такое множество, что даже самый дотошный исследователь порой не в состоянии найти ответ на вопрос, столкнулся он с перекличкой или обманом разумов? Вот отчего еще так сложно бывает расставить приоритеты по своим местам.
Вспомним, как обрадовался Атанасов мысли об использовании перфокарт при вводе и выводе информации в свой компьютер. Но в действительности к этому раньше него пришел английский математик Чарльз Бэббедж. Это случилось в 1834 году, когда он сделал эскиз собственной "аналитической машины". По его замыслу она должна была представлять собой механическое вычислительное устройство, которое выполняло бы различные расчеты в соответствии с программой, записанной на перфокартах. Однако и Бэббедж не может считаться пионером столь блестящей идеи, поскольку подхватил ее, в свою очередь, у французского механика, изобретателя ткацкого станка Ж. М. Жаккара. "Жаккарда машина", приспособленная для выработки крупноузорчатых тканей, давала возможность управлять каждой нитью основы. Этот принцип вполне мог быть заложен в вычислительную машину.
Воплотить свой замысел в жизнь Бэббеджу так и не пришлось. А жаль. Быть может, со своевременным появлением на свет его детища компьютерная техника начала бы победное шествие по планете не во второй половине XX столетия, а значительно раньше. Ведь эскизная разработка "аналитической машины" содержала в себе многие принципиальные положения, которые были успешно применены при создании современной аналогичной аппаратуры.
Совершенно напрасно считал Атанасов своей и идею двоичной системы счисления, на которой сегодня "держится" любая ЭВМ. Не он, а Лейбниц начал первым ею оперировать. По свидетельству Лапласа, этот оригинал был буквально одержим страстью выражать все числа посредством двух символов — единицы и нуля. В его представлении только такая система и имела право на существование, поскольку в ее основе лежала духовная концепция мироздания. Единица по Лейбницу соответствовала образу высшего божественного начала, а нуль отображал собой небытие, пустоту. Так Лейбниц-философ и Лейбниц-математик, ни в чем не желая уступать друг другу, пришли к компромиссу, который состоял в том, чтобы сочленить разум с верой. Результатом этого компромисса и стала двоичная система, способная "поверить гармонию алгеброй".
Усматривая философскую связь между математическими формулировками и законами природы, Лейбниц упрямо насаждал свою систему взамен общепринятой, убеждая окружающих, что подобно тому, как Всевышний создал все из небытия и своего всемогущества, так из единицы и нуля возникли все остальные числа. Не прижилась она лишь потому, что тогда людям было очень неудобно иметь дело с длинными математическими записями. Из-за этого человечество и отодвинуло эру ее применения на несколько веков вперед.
Возникает вопрос: исходя из всех этих новейших сведений, можем ли мы кого-либо обвинить в плагиате? Равнозначны ли кража формулы Кардано у Тартальи и применение Атанасовым двоичной системы счисления Лейбница? Конечно же, нет. Идея это не листок с расчетами и не фиксация чужих наблюдений за расположением звезд. Идеям свойственно витать в воздухе и кочевать из одной головы в другую, чтобы качественно развиваться. Будь мир устроен иначе, то мы бы не имели возможность, взаимно обогащаясь, черпать родниковую воду из колодцев друг друга, всякий раз приходилось бы заново изобретать велосипед, а научно-технический прогресс просто находился бы в замороженном состоянии. Зачем же выяснять — кто первым сказал "А", углубляясь в хронологию открытий и изобретений, если для человечества это ничего не меняет?
Иное дело, когда речь идет не об общей идее, а о частной. Но и тут, прежде чем давать ученому или его открытию какую-либо оценку, следует хорошенько взвесить все сопутствующие его работе обстоятельства. Например, располагал ли он данными о том, что кто-то поблизости или вдали от него уже пришел к аналогичным результатам? Если да, то по какой причине не спешил с публикацией своего труда или оформлением патента на изобретение? Что помешало ему двигаться дальше?
Не сделав такого анализа, мы никогда не доберемся до истины и увязнем в бесполезных спорах, как увязали в них сами ученые, пытаясь отстоять свои авторские права на выдающиеся открытия в разных областях наук. Красочный пример тому
— изнурительная тяжба за приоритет между двумя мировыми величинами — Готфридом Лейбницем и Исааком Ньютоном. Давайте посмотрим, чем она обернулась для них и для нас.
Великое противостояние
Вообще говоря, Лейбницу не очень-то везло со своими открытиями. Вот и на этот раз он как назло почти одновременно с Ньютоном разработал новое направление в науке — математический анализ. Это стечение обстоятельств породило крупный конфликт между двумя титанами мысли в споре за приоритет.
Студенты технических вузов на собственном опыте знают, что сей крепкий орешек — математический анализ — просто так не раскусишь. Сдавать по этому предмету экзамены — сплошная мука. Так же сложно, как и по сопромату. Такое там обилие всяких специфических терминов и математических тонкостей, что диалог по любому вопросу чрезвычайно затруднен. Можно только представить особенности научной полемики в этой области! Представили? А теперь вообразите, какой накаленной должна быть атмосфера в помещении, где столкнулись лбами спорщики. Причем не просто профессионалы, а первооткрыватели.
Схватка между Лейбницем и Ньютоном собрала вокруг себя много болельщиков и с той, и с другой стороны, и просто любопытствующих и зевак. Ученые буквально кипели от негодования, осыпая друг друга самыми колкими упреками и бесплодными обвинениями. Они отняли у них массу сил, в буквальном смысле "вынули душу" и уж, конечно, ничегошеньки не прибавили к творческому багажу обоих.
Со временем этот беспрецедентный спор перерос в настоящую интеллектуальную войну двух великих философов своего времени. Многие из их окружения и больше всех Пьер Вариньон, выступая посредниками в грандиозной исторической битве, старались, если уж не примирить враждующие стороны, то хотя бы найти компромисс в их обострившихся отношениях.