Страница 4 из 28
Пришедшие в Зауралье боборыкинцы постепенно смешивались с коренным населением, стали перенимать местные обычаи и традиции, в том числе в производстве посуды, орудий труда, строительстве жилищ и т. д. На поселениях находят посуду, в орнаментах которой сочетаются гребенчатый штамп и прочерченные или накольчатые узоры, иногда гребенчатые оттиски сверху как бы перечеркнуты волнистыми линиями. Это так называемая полуденская керамика, она появилась в результате смешения сосновоостровских и боборыкинских традиций.
Проходили века, менялись поколения, культура пришельцев все больше растворялась в местной праугорской среде…
Мои представления о неолите Зауралья являются лишь одной из версий. Возможно, они получат дополнительные подтверждения или, напротив, будут опровергнуты. Как в все мои коллеги-археологи, я надеюсь на новые открытия и находки в «поле» и за письменным столом.
Могильник на Большом острове
Цвет охры напоминает и кровь, и пламя огня, и солнечный свет. Быть может, засыпая охрой погребения, наши далекие предки хотели придать умершим сородичам хотя бы немного жизненной силы, необходимой для перехода в иной мир?
Когда из охристого слоя появились песчаниковые бусы-подвески и наконечники стрел из кремня и сланца, мы уже не сомневались, что перед нами остатки древнего захоронения. Находки предстояло не просто извлечь, как клад, а тщательно расчистить каждую, попытаться уловить порядок в их расположении. Выяснилось, что все вещи сосредоточены на одном уровне: бусы лежали рядами, наконечники небольшими кучками. Наконец, все зарисовано, сфотографировано, а находки упакованы. Мы продолжаем расчистку слоя. Оказалось, что ниже, на «материке» — так археологи называют нетронутую человеком древнюю поверхность — вновь выступило охристое пятно, на этот раз правильной прямоугольной формы. Эта яма, заполненная охрой, бесспорно, была погребением. Потянулись часы кропотливого труда. И вот в противоположных ее концах мы находим зубы и сильно истлевшие кости человека. Позднее антропологи установили, что они принадлежали двум детям. Определили и их возраст: одному было 7–9 лет, другому — не больше 4–5. Погребенные лежали ногами к центру могильной ямы и были буквально усыпаны каменными бусами, такими же, как в верхнем захоронении. Очевидно, ими расшивали одежду. Здесь мы обнаружили и множество наконечников стрел. Некоторые оказались обломанными — вероятно, их таким своеобразным способом «умертвляли».
Бусы из погребения на Андреевском озере.
Раскопанное нами захоронение напомнило о другом — всемирно известном, открытом О. Н. Бадером на палеолитической стоянке Сунгирь под Владимиром. Два ребенка положены ногами друг к другу и полностью засыпаны красной охрой. Их одежда и головные уборы расшиты бусами из кости мамонта. По бокам погребенных сохранились копья из выпрямленных бивней с костяными дисками, на груди — заколки, скреплявшие полы меховых курток. Сходство погребений, разделенных огромной территорией и двумя десятками тысячелетий, поразительно. Вероятно, на протяжении многих тысячелетий людей связывали общее мировоззрение и почти тождественные понятия о жизни и смерти. Но может ли быть достаточным такое объяснение?
Нас занимает и другой, более конкретный, вопрос — какое население оставило могильник на Большом Андреевском острове? Очень предположительный ответ давали скромные находки в двух погребениях нескольких фрагментов от сосудов эпохи энеолита — шапкульской и липчинской культур.
В конце IV — начале III тысячелетий до н. э., в энеолите, в Нижнем Притоболье, включая и Андреевские озера, жили носители трех различных культур — шапкульской, липчинской и андреевской. Две первые продолжают местные неолитические традиции. Андреевская же, по мнению некоторых исследователей, сформировалась на равнинных пространствах Восточной Европы, а затем по неизвестным причинам продвинулась в Зауралье.
Шапкульцы селились на мысах рек и озер. Их жилища представляли собой глубокие землянки, которые внутри разделялись перегородками. На Андреевском озере шапкульская посуда обнаружена в верхнем слое поселения Козлов Мыс 1, перекрывающем неолитический горизонт. Шапкульские сосуды круглодонной формы орнаментированы гребенчатыми оттисками и круглыми ямками по верхнему краю. По расположению узоров, их сочетаниям шапкульская керамика во многом напоминает сосновоостровскую. Сохраняются предшествующие традиции и и технике обработки камня. Шапкульцы продолжали изготовлять шлифованные топоры из сланца, орудия из ножевидных пластин: ножи, резчики, скребки, наконечники стрел с боковой выемкой. Достоверных находок из металла в шапкульских комплексах не известно. Основными снятиями у шапкульского населения оставались охота и рыболовство.
Липчинские поселки впервые исследовал П. А. Дмитриев. На озере он раскопал Андреевскую стоянку 2. а у поселка Мыс, ставшего теперь частью Тюмени, в обнажениях коренной туринской террасы собрал липччнскую керамику. Дома липчинцев, небольших размеров, углублялись в землю до полутора метров. Посуду они делали полуяйцевидной формы с узором, который напоминал оттиск шнура и был похож на орнаменты, выполненные отступающей палочкой. Наряду с немногочисленными кремневыми орудиями и сланцевыми шлифованными наконечниками стрел в жилищах на северном берегу Андреевского озера найдены два металлических изделия: шило и небольшая пластинка. Липчинцы были усердными рыболовами — на их поселениях находят большое количество глиняных грузил характерной биконической формы. Видимо рыбная ловля играла в их хозяйстве ведущую роль.
На ЮАО 12 и многих других памятниках обнаружены сосуды остродонной формы, сплошь украшенные чередующимися поясами гребенчатого штампа и глубоких наклонных ямок. Такая керамика встречалась в полуземлянках и жилищах наземного типа. В настоящее время остатки древних наземных построек выглядят как возвышения, окруженные ямами. Каркас таких сооружений возводился непосредственно на дневной поверхности. Эти первые в Притоболье наземные конструкции появились в поселках андреевской культуры. Ее носители были охотниками и рыболовами, но использовали сети с грузилами цилиндрической формы. А вот каменные орудия андреевцев практически не отличаются от липчинских: те же шлифованные топоры, ножи, кремневые скребки.
Число расчищенных в нашем раскопе погребений увеличивалось с каждым днем. К концу работы экспедиции их насчитывалось уже 26 вместе с ямами, в которых находилось лишь по нескольку орудий, отдельные мелкие косточки, а иногда только охра. Могильник оказался очень сложным для исследований: в мелком сыпучем песке антропологический материал сохраняется плохо, уцелели только зубы, небольшие фрагменты черепов и трубчатых костей. Проникающая вглубь влага размывала очертания ям, изменяла положение находок. Кроме того, памятник был многослойным: в раскопе мы обнаружили керамику и вещи различных эпох — от неолита до средневековья.
Однако некоторые детали погребального обряда, и в особенности наборы шлифованных бус из песчаника и сланцевых наконечников стрел (аналогичные им происходят из широко известных датированных памятников), позволяли говорить о функционировании могильника в недрах неолитической или энеолитической эпох.
Мы уже заканчивали раскопки, когда, совершенно неожиданно для себя, получили возможность приоткрыть еще одну тайну древнего некрополя. Однажды вечером Толя Панфилов отправился на охоту с самодельным луком. Мы, оставшиеся в лагере, гадали: какой же будет его добыча? Вернулся он, однако, не с охотничьими трофеями, а с ведром превосходных карасей. Так получилось, что встретились ему два рыбака из Андреевских Юрт и очень захотели посмотреть на наши находки. Любознательность местных жителей нередко содействует научным поискам. Один из гостей, увидев песчаниковые подвески, воскликнул, что такие вещицы он уже встречал. Это нас заинтересовало. По словам рыбака, каменные бусы не раз попадались ему и его землякам на восточном берегу Малого Андреевского озера, поблизости от нашего экспедиционного лагери, и намного дальше — у северной оконечности острова. Мы с Толей переглянулись. Неужели наш остров представляет собой сплошной могильник?