Страница 13 из 28
Ящики с коллекциями, свернутые палатки и спальные мешки заполнили кузов машины под самый тент. Кое-что приходится складывать и во второй автомобиль — новенькую «вахтовку». В нее отряд все равно не входит, и большинство студентов поедет в город рейсовыми автобусами. За полтора месяца Ольховка успела рассказать о многом. И хотя окончательные выводы делать еще рано, мне кажется, что истоки бархатовской культуры в полученных нами материалах прослеживаются довольно отчетливо. Орнаменты многих обнаруженных на поселении черкаскульских сосудов уже приближаются к тем, которые спустя 300–400 лет станут характерными для посуды Красногорского городища и других синхронных ему памятников. А преемственность двух культур позволяет предполагать, что их создатели являлись носителями одного и того же языка, близких представлений об устройстве мира и эпических сказаний. Впервые нам удалось познакомиться и со многими сторонами жизни черкаскульских общин. Ряд ученых считает эту культуру угорской, но наши раскопки вряд ли подтверждают данную гипотезу. Правда, только что упакованные костные остатки еще предстоит изучить палеозоологам, но все остальные данные — облик исследованных жилищ, состав находок и многое другое — характеризуют черкаскульцев как исконных скотоводов и земледельцев. Скорее можно предположить, что они говорили на одном из арийских, может быть, иранских, языков, заимствования из которых попадали в речь жителей лесов. Но укрепить или опровергнуть эту мысль смогут только еще более древние памятники, которые прольют свет на происхождение самой черкаскульской культуры. Наше путешествие продолжается.
За поворотом — бронзовый век
Говорят, что отправляться в дорогу во время дождя — примета счастливая. Он льет как из ведра, хотя еще совсем недавно небо было чистым. До места, где нам предстоит разбить лагерь, почти двести километров. А свинцовая туча накрыла, похоже, не только город.
Но мы возвращаемся в сказку — к волшебному озеру и наполненному щебетом птиц сосновому бору. А наша машина — машина времени, которая не только перенесет нас почти на четыре тысячи лет назад — к началу андроновской эпохи, но и сможет, если мы захотим, сделать на своем пути несколько остановок, расстояние между которыми измеряется не просто в километрах, а еще и в веках.
Притормозить мы можем уже за пос. Боровским. По сторонам шоссе — лес, но за ним, если повернуться лицом на восток, речка со странным названием Дуван, соединяющая Андреевское озеро с Пышмой. На берегу этой протоки, в каких-нибудь тридцати километрах от Тюмени — целый «куст» разновременных городищ и поселений. Одно из них — Дуванское 17 — андроновское.
Понятие «андроновская культура» ввел в науку выдающийся сибирский археолог С. А. Теплоухов, изучавший в 20-х годах на Енисее памятники разных эпох. Однако уже тогда ему было ясно» что Минусинский край является восточной окраиной открытой им великой культуры, охватывавшей в эпоху бронзы не только юг Западной Сибири, но и значительную часть современного Казахстана. Время подтвердило блестящую догадку ученого, которому не суждено было развить ее самому, — он навсегда остался узником ГУЛАГа.
В течение последующих десятилетий андроновские памятники активно исследовались в разных районах и оказались далеко не так однородны, как это представлялось сначала. Поэтому со временем они стали рассматриваться учеными как принадлежащие не одной, а нескольким археологическим культурам, хоть и родственным, но разновременным — алакульской, федоровской и другим, составлявшим огромную андроновскую культурную общность. Все они были созданы скотоводами и земледельцами, в совершенстве владевшими секретами бронзолитейного производства. Несмотря на развитое животноводство, свиней андроновцы не держали. Зато кони, запряженные в легкие боевые колесницы и использовавшиеся для верховой езды, делали их отряды, вооруженные луками и сверкавшими на солнце бронзовыми клинками, практически непобедимыми на открытых пространствах. Защищать им приходилось не только скот, но и поля своих общин, поскольку земледелие, возможно, даже пашенное, было вторым важнейшим источником их благосостояния. На поселениях и в некоторых могилах встречаются большие каменные зернотерки, бронзовые серпы и секачи, последние из которых могли использоваться также при заготовке грубых кормов для зимовки скота. Охота и рыболовство не имели большого значения, зато андроновские металлурги, значительная часть которых, скорее всего, уже являлась настоящими ремесленниками, порвавшими с земледелием и скотоводством и полностью переключившимися на обслуживание членов близлежащих общин, владели секретами получения сложных отливок в составных литейных формах из глины и камня.
Реконструкция керамических сосудов алакульской (1–6) и федоровской (7-15) культур.
Умерших андроновцы обычно хоронили под невысокими земляными курганами, содержавшими, как правило, по нескольку могил, по-видимому, принадлежавших ближайшим родственникам. Тела усопших или их кремированные останки предавались земле с запасом пищи в горшках, иногда с орудиями труда и вооружением. Для женских погребений обычны богатые наборы украшений — браслетов, бус, перстней, серег, накосников. Характерный признак андроновской эпохи — нарядная плоскодонная керамическая посуда, украшенная на ранних этапах строгими, а впоследствии более сложными «ковровыми» геометрическими узорами: треугольниками, меандрами и свастичными фигурами.
Дуванское 17, исследованное моими коллегами — археологами из Екатеринбурга, относится к федоровской культуре. Здесь им удалось раскопать котлован сравнительно небольшой — площадью чуть больше 50 кв. м — полуземлянки с длинным коридорообразным входом, очагом в центре постройки и многочисленными ямами от столбов, являвшихся основой ее каркаса. Следы деятельности обитателей поселка в виде скоплений костей животных, глиняных грузил и рыбьей чешуи, а также развалов сосудов зафиксированы и за пределами жилища. Однако основой их хозяйства было все же скотоводство: кости домашних животных — в основном коров, а также лошадей и мелкого рогатого скота — резко преобладали среди изученной палеозоологами коллекции.
Автомобиль медленно трогается с места. «Дворники» еще скользят по ветровому стеклу, но дождь уже на исходе: впереди, за Пышмой, небо явно светлеет. Колеса шуршат по мокрому асфальту, оставляя позади машины волну мелких брызг. За те без малого пятьдесят километров, что нам предстоит пройти до следующей остановки, запланированной на подъезде к Ялуторовску, мы переместимся в прошлое не намного, едва ли на несколько десятилетий.
Неподалеку от этого места среди лугов и перелесков, в окрестностях с. Старый Кавдык, исследован еще один федоровский поселок. В течение нескольких лет его раскопки вел мой институтский однокашник и товарищ по работе Виктор Зах — бородач и романтик, которому нравится придумывать открытым им памятникам красивые имена. Вот и это поселение на берегу почти высохшего озерка он окрестил Черемуховым Кустом, и название это уже вошло в научную литературу, которой порой так не хватает живых и образных слов. За три полевых сезона Виктору Алексеевичу удалось изучить памятник почти полностью — раскопать не только шесть огромных жилищ площадью от 180 до 300 кв. м, проходы между которыми еще нельзя назвать улицами, но и несколько оставленных обитателями селища мусорных куч — зольников.
Мне приходилось бывать здесь во время раскопок и поражаться тому, насколько дома этого поселения напоминают явно более позднее жилище, исследованное на Ольховке. Судя по отчетливым следам снашивания земляного пола вдоль стен, они представляли собою такие же полуземлянки с зимними загонами для скота. Аналогична и конструкция этих построек, их основу составлял каркас из нескольких рядов вкопанных в землю бревенчатых опор, на которых покоилась утепленная земляной засыпкой кровля.