Посредник

– Я с тобой, – сказал я.

– Нет. Ты должен остаться здесь.

– С Тетушками? Я? Один? С Тетушками? Один?

– Ты справишься.

– Я хочу с тобой.

– Возьми себя в руки! Навестишь папу в другой раз.

– Другого раза может и не быть.

Мама на секунду потеряла терпение и перебила меня:

– От сломанной ноги еще никто не умирал, Крис! Возьми себя в руки!

– Черт.

– Что ты сказал?

– Ничего. Может, поеду я, а ты останешься?

– Речь идет о папе. А не о тебе. В порядке исключения!

Вот и пришлось мне, хочешь не хочешь, провести выходные с четырьмя обиженными Тетушками, которые считали, что папа сломал ногу нарочно, лишь бы улизнуть от них. Это же очевидно. Теперь ясно как божий день, что он их недолюбливает. Сей примитивный маневр они не скоро забудут. И вообще, на лесах ли он сломал ногу? Точно ли, что он грохнулся не возле Скансена, после так называемого пол-литра? Слухи уже поползли, ведь звонить с телефона мадам Радиокомитет Гулликсен – все равно что написать объявление большущими красными буквами на вершине Колсоса. Я поймал себя на том, что мне нравится эта неслыханная прослушка. Точь-в-точь как с Ивером Малтом и всем тем, что говорили, вернее, не говорили о нем и его семейке, больных собаках, немецких солдатах и внебрачных братьях. Правда размножалась и рождала выродков. Все это необъяснимым образом привлекало меня, да я и не пытался искать объяснение. И рано или поздно слух всегда возвращается к своему истоку и пачкает его своей льстивостью. Так началась моя долгая лживая карьера.

Я кое-как умудрился открыть калитку, сгибаясь под тяжестью багажа Тетушек и собственного мрачного настроения. Что говорила мама? Что в порядке исключения речь не обо мне. А разве обычно речь всегда обо мне? Значит, я вправду занимаю столько места, что маме пришлось поставить на себе крест? Несомненно, я плохой человек. Но выходные в обществе Тетушек! Такого я не заслужил. Они разом остановились, указывая дрожащими, высохшими пальцами в одну сторону:

– Кто же теперь покрасит флагшток?

9

О Тетушках можно много чего сказать. Но достаточно одного: не знай я точно, я мог бы поклясться, что их по меньшей мере десятка два. Стоило им явиться, и они были повсюду. Если Тетушка Соффен шла в уборную, как они ее называли, Тетушка Эмилия всегда стояла снаружи, следила, чтобы никто ей не помешал. Да кто, скажите на милость, вздумает мешать Тетушке Соффен в уборной? Кстати, она пользовалась слуховым рожком, черной штуковиной, которую можно было вдвое удлинить или, наоборот, укоротить, смотря сколько хочешь услышать. А если Тетушка Масса поднимала флаг, поблизости непременно обреталась Тетушка Карлик. Потом все четыре вдруг оказывались в яблоневом саду, где инспектировали ревень и крыжовник, причем две из них по-прежнему сидели на корточках возле дорожки и, вооружившись лупой и пинцетом, выпалывали сорняки. Не успею оглянуться, а они, только что стоявшие в яблоневом саду, уже драют зеленым мылом бортик пустого пруда, меж тем как Тетушка Карлик и Тетушка Масса караулят возле рододендрона каждая со своей выбивалкой для ковров, так что шмелям свободно не полетать. Шмели под домашним арестом! Ни единого уголка-закоулка Тетушки не пропустят. Они открывали шкафы и ящики. Поднимали все, под чем что-нибудь могло быть. Сдвигали все, за чем что-нибудь могло схорониться. Что они искали? Пыль? Дохлых насекомых? Старые вести? Забытые почтовые открытки? Тайные записочки? Мне кажется, они искали свою молодость, тень, легкий намек на то время, когда еще не были старыми девами и тетками, если такое время вообще существовало. Пока все это происходило, я отсиживался в подвале, самом прохладном помещении летом. Там стоял старый холодильник, не электрический, собственно, не шкаф, а длинный ларь, который набивали льдом, нарезанным зимой в Осло-фьорде, и, пока лед не растает, туда можно было класть свежую провизию и бутылки с молоком. Тетушки, конечно, и там меня находили. Если б я улегся в ларь, в тепловатую талую воду, оставшуюся на дне, они бы все равно меня разыскали. С Тетушками в прятки не поиграешь.

– Кристиан? Кристиан! Что ты там делаешь?

Я посмотрел вверх, на люк, и увидел четыре вытянутые физиономии, глядевшие на меня.

– Привет! – сказал я. – Это вы?

– У тебя секреты от нас?

– Я навожу порядок.

– Что за ерунда! Иди сюда сию же минуту!

Я вскарабкался по крутой лесенке, а под конец Тетушки тащили меня изо всех сил, будто я ненароком свалился в дырку в полу и речь шла о жизни и смерти. Оказалось, Тетушка Соффен нашла жестянку и держала ее обеими руками.

– Что это за банка?

– Рыбная жестянка.

– Что-что?

– Рыбная жестянка!

– В ней рыбы нет!

– Это жестянка, чтоб ловить рыбу! А не жестянка с рыбой!

– Что ты сказал? Рыба с жестянкой?

– Рыболовная жестянка! – крикнул я в слуховой рожок.

– Поэтому она с леской и крючком?

– Да! Сперва ловишь, а потом кладешь рыбу в банку!

Остальные Тетушки стояли рядом, в полном восторге.

– Ну что ж, надо нам ее опробовать, – сказала Тетушка Карлик.

Даже подумать страшно, что я буду стоять на пристани с Тетушками и ловить на жестянку. Нас же увидят. И мои дни на Несоддене будут сочтены, да и в городе наверняка тоже. Хотя в конечном счете так, пожалуй, лучше всего. После долгих пререканий мы все ж таки решили сперва пойти к флагштоку. Что ни говори, день сегодня печальный, папа сломал ногу, и по этой причине предпочтительно воздержаться от игр и развлечений вроде ловли рыбы на жестянку. У флагштока мы потренируемся, то бишь я показал им, как это делается. Восемнадцать раз забрасывал блесну, травил леску, а она исчезала в рододендроне, откуда вылетал целый рой шмелей, и с шумом падала на землю в пруду. Тетушки аплодировали и смеялись.

– Там рыбы, к сожалению, не поймаешь, – сказала Эмилия.

Потом настал их черед. Тетушка Карлик вдребезги расколотила одну из ваз на балконе. Тетушка Масса зацепила бельевую веревку. Тетушка Эмилия крутила катушку не в ту сторону. Последней жестянку получила Тетушка Соффен. Слуховой рожок она отложила. Чтобы орудовать жестянкой, рожок не нужен. Я вообще сильно сомневался, способна ли она разглядеть блесну: спина-то совсем согнулась. Но согнутая поза на деле оказалась преимуществом. Тетушка Соффен вертела блесну по кругу над землей и чудесным образом запустила ее вверх какой-то дьявольской подкруткой. Блесна взвилась ввысь среди чаек и перисто-кучевых облаков, а в итоге приземлилась на крыше, где и осталась.

– Надо нам почаще этак упражняться, – сказала Тетушка Соффен, отдавая мне жестянку.

Блесна, конечно, застряла. Весь дом на крючке. Я представил себе, что могу притянуть его поближе, подвести к себе, весь дом и все лйта, какими он полон. Но дом даже не шелохнулся. Скорее уж, он тянул меня к себе. Пришлось мне лезть на крышу отцеплять крючок, а Тетушки стояли внизу, на земле, держали шаткую лестницу, которую мы разыскали.

– Смотри не упади на нас! – кричали они. – Ради бога, не упади на нас!

Как я их любил! Всем сердцем любил! Они были из другого мира. Посланницы ушедшей эпохи, времен уксуса, и девичества, и бледных щек. Мужские руки не прикасались ко мне, твердила Тетушка Эмилия, причем не со вздохом, а с триумфом. Так сказать, с восклицательным знаком. Она выстояла! Тетушка Карлик была не настолько уверена в себе, но героически сопротивлялась большинству попыток вторжения враждебного, грязного и нецивилизованного войска, сиречь мужчин. Тетушка Масса на эту тему особо не распространялась. Не припомню, чтобы она вообще что-нибудь говорила. Вся такая кругленькая, обтекаемая, она вечно таскала камфорные леденцы в кармашке цветастого голубого платья, ниспадавшего с пухлых плеч до щиколоток. Тетушка Соффен каждое лето твердила, что некогда была самой красивой девушкой в Христиании. Сама мысль, что эта женщина, которая вот-вот уткнется носом в землю и все больше смахивает на сморщенную изюмину, была самой красивой, безразлично где и когда, – сама эта мысль казалась попросту щекотливой. Граничила с непостижимым. Здорово они тебя обманывали! – обычно кричал я в слуховой рожок. Тетушка Соффен хихикала уголком рта, а когда я прикладывал ухо к раструбу, то слышал, что где-то у нее в голове тихонько урчит – не то формируется мечта, не то мелькает прохладное воспоминание. Впрочем, все изюмины некогда были виноградинами.