Пусть идет снег

— Не звонил? — спросил он.

— Пока нет. Наверное, все еще занят.

— А насчет твоих родителей он знает?

— Знает, — сказала я. — Я от него ничего не скрываю.

— И он тоже? — спросил он.

— И он тоже что?

— Ты сказала, что ты от него ничего не скрываешь, — ответил он, — а не «мы друг от друга ничего не скрываем».

Это еще что за вопрос?

— Это само собой, — быстро ответила я.

— А какой он? Ну, кроме того, что чуточку швед?

— Он умный, — сказала я, — но не заумный, как парни, которые вечно намекают на свой IQ, оценки и все такое. Он не особенно напрягается, и ему на самом деле плевать, но оценки у него хорошие. Очень хорошие. Так само собой получается. Еще он играет в футбол, участвует в олимпиадах по математике, и у него куча друзей.

Да, я так и сказала. Да, это прозвучало так, будто рекламирую Ноя.

Стюарт снова ухмыльнулся и посмотрел на меня с таким видом, будто изо всех сил сдерживает смех. Но как я должна была ответить? Все мои знакомые знали Ноя. Они знали, кто он такой, какой у него характер. Обычно мне ничего не приходилось объяснять.

— Хорошее резюме, — сказал он, хотя, судя по тону, оно его не очень-то впечатлило. — Но какой он?

Боже! Эта беседа еще долго не закончится.

— Он… ну, такой, как я сказала.

— Нет, какой у него характер? Может, он тайно пишет стихи? Может быть, он танцует, кружась по комнате, когда думает, что его никто не видит? Может, он такой же забавный, как ты? В чем его сущность?

Стюарт наверняка дурачил меня этой своей «сущностью». Хотя мне даже понравилось, что он спросил: «Может, он такой же забавный, как ты?» Мило. Но ответ на все его вопросы один — нет. Ной бывал разным, но уж точно он не был забавным. Обычно он считал забавной меня, но как вы сами могли убедиться, иногда у меня не закрывается рот. Когда такое случалось, Ной уставал от меня.

— Серьезность, — сказала я. — Его сущность — серьезность.

— В хорошем смысле?

— Стала бы я иначе с ним встречаться! Далеко еще?

На этот раз Стюарт понял, что от него требуется, и замолчал. Мы шли молча, пока не дошли до пустыря с парой деревьев. Вдалеке, на вершине холма, стояли дома, сверкавшие праздничными огнями. Снега в воздухе было так много, что все расплывалось перед глазами. Это было бы даже красиво, если бы снег не жегся так сильно. Руки у меня замерзли до такой степени, что теперь даже казались теплыми.

Вдруг Стюарт остановил меня.

— О'кей, — сказал он. — Сейчас нам нужно перейти через ручей. Только он замерз. Я видел, как на нем люди поскальзывались.

— А он глубокий, этот ручей?

— Не очень. Футов пять.

— И где он?

— Где-то впереди, — ответил Стюарт.

Я вгляделась в белую пелену. Где-то там, впереди, под снегом, таился ручеек.

— Мы можем вернуться, — сказал он.

— Но ты же собирался идти этой дорогой, несмотря ни на что? — спросила я.

— Да, но тебе вовсе не нужно мне ничего доказывать.

— Ничего страшного, — сказала я, стараясь, чтобы мой голос прозвучал уверенней, чем было на самом деле.

— Значит, будем идти вперед, и все?

— План такой.

Так мы и сделали. Мы поняли, что дошли до ручья, потому что снег уже не казался таким глубоким, плотным и хрустящим и под ним чувствовалось что-то скользкое.

В этот момент Стюарт снова решил заговорить.

— Вот везет тем ребятам в «Вафельной». Их ждет лучшая ночь в жизни, — сказал он.

В его голосе чувствовался какой-то вызов, как будто он хотел, чтобы я заглотила наживку. Не стоило вестись на эту уловку. Но я повелась.

— Ох, — вздохнула я. — И почему все мальчики такие простые?

— В смысле? — спросил он, искоса посмотрев на меня, и тут же поскользнулся на льду.

— Ну, почему ты говоришь, что им везет?

— Потому что они заперты в «Вафельной» с дюжиной черлидерш.

— Ну вот откуда эти высокомерные фантазии? — сказала я чуть резче, чем хотела. — Неужели вы, мальчики, и правда думаете, что, если в округе хоть один парень отыщется, девочки сразу на него полезут? Что мы готовы наброситься на каждого и наградить сеансом групповых ласк?

— А что, такого не бывает? — спросил он.

Я даже не стала на это отвечать.

— А что плохого в черлидершах? — спросил он, довольный тем, что меня разозлил. — Я не говорю, что мне нравятся только черлидерши. У меня просто нет предубеждений.

— Это не предубеждение, — твердо сказала я.

— Нет? А что тогда?

— Меня раздражает сама идея черлидерш, — сказала я. — Красавицы по бокам спортплощадки, убеждающие парней в том, что они крутые.

— Ты судишь о людях, которых не знаешь, обсуждаешь их внешний вид и делаешь выводы. По мне, похоже на предубеждение, — сказал он.

— Нет у меня никаких предубеждений! — не сдержалась я.

Мы были одни в этом поле. Наверху — оловянно-розовое небо, а вокруг — только силуэты голых деревьев, похожие на тонкие руки, прорывающиеся из-под земли. Белый кружащийся снег, свист ветра и тени домов вдалеке.

— Слушай, — сказал Стюарт, не желая прекращать свою дурацкую игру, — откуда тебе знать, что в свободное время они не работают медсестрами? Или, может, котят спасают или кормят бедных.

— Потому что они не делают ничего такого, — сказала я и обогнала его. Я поскользнулась, но удержала равновесие. — В свободное время они делают эпиляцию воском.

— Ты все выдумываешь, — крикнул он мне в спину.

— Ною мне бы не пришлось объяснять. Он сам бы все понял.

— Знаешь, — спокойно сказал Стюарт, — может, этот Ной и вправду такой чудесный, как ты говоришь, но лично я пока не впечатлился.

Мне все это надоело. Я развернулась и решительно зашагала обратно.

— Ты куда? — спросил он. — Эй, да ладно тебе…

Он пытался сделать вид, что не произошло ничего особенного, но мне все это надоело до чертиков. Я шла быстро, не останавливаясь.

— Обратно далеко идти! — прокричал он, стараясь догнать меня. — Не надо! Я серьезно.

— Прости, — сказала я, стараясь сделать вид, что мне все равно. — Просто я подумала, что мне лучше…

Раздался новый звук. Новый звук на фоне свиста ветра и скрипа снега. Он был похож на треск бревна в костре, и в этом чувствовалась какая-то неприятная ирония. Мы оба застыли. Стюарт бросил на меня тревожный взгляд:

— Не двиг…

И лед ушел у нас из-под ног.

(глава шестая)

Вы, наверное, никогда не проваливались под лед на замерзшем ручье. Вот как это происходит.

1. Вам холодно. Так холодно, что Отдел оценки и регулирования температуры, узнав об этом, заявляет: «Нет, это вы без нас, мы пас», вывешивает табличку «Обед» и возлагает всю ответственность на…

2. Отдел боли и реакции на нее, который, получив из температурного отдела абракадабру, в которой ничегошеньки не понимает («А наше ли это дело?»), начинает жать на все кнопки подряд, вызывая у вас странные ощущения и подключая к работе…

3. Отдел замешательства и паники, где всегда найдется тот, кто готов по первому же звонку подойти к телефону. В этом отделе только и ждут, чтобы взяться за работу. Всем известно — в Отделе замешательства и паники обожают нажимать на кнопочки.

Из-за этой бюрократической неразберихи в наших головах мы со Стюартом в первую секунду оказались неспособны что-либо сделать.

Когда мы немного пришли в себя, я смогла осознать, что происходит. Хорошие новости — мы ушли в воду только по грудь. Ну, не мы, а я. Я ушла в воду по грудь, а Стюарт — по середину живота. Плохие новости — мы провалились в дыру во льду, а выбраться из дыры во льду сложно, если ты застыл от холода. Мы оба пытались выкарабкаться, но лед ломался всякий раз, когда мы пытались за него ухватиться.

— О'кей, — дрожа, произнес Стюарт. — Х-х-холодно тут. И с-стремно.

— Да? Серьезно? — сказала я и закричала. Только воздуха в легких на то, чтобы закричать, у меня не хватило, поэтому вместо крика я издала какое-то шипение.

— Мы д-д-должны его с-с-сломать, — сказал Стюарт.