Страница 18 из 24
Дифферент на корму, как я уже говорил, достигал четырех метров. Волны свободно перекатывались по верхней палубе — ют почти полностью ушел под воду. Это таило в себе немалую опасность, ибо вода могла затопить кормовые погреба через горловины многочисленных люков, которые оставались незадраенными. Закрыть их мы не могли: в люки были опущены шланги насосов и помп, откачивающих воду. Чтобы как-то ограничить ее поступление, матросы прикрыли зияющие отверстия люков брезентами.
Идет час за часом. Основную тяжесть борьбы с водой несут аварийные партии. Следуя за водолазами, они заделывают пробоины более капитально накладывают пластыри, которые изготовляются тут же, на ходу, устанавливают распорки, поддерживающие наиболее слабые места, цементируют трещины и разошедшиеся швы. Все эти меры в конце концов возымели свое действие: прорыв переборки на сто четвертом шпангоуте был предотвращен.
Спустившись в одно из помещений, где положение долгое время оставалось наиболее трудным, я застал там главного старшину Петра Сучкова, краснофлотцев Дмитрия Квачу, Сергея Смирнова, Леонида Ручко, Александра Киселева. Намученные многочасовой труднейшей работой, моряки едва держались на ногах от усталости, но их лица выражали непередаваемую радость. Люди сделали все, что могли. И даже больше. Они в буквальном смысле слова своими телами преградили путь воде. Среди краснофлотцев находился и секретарь комсомольской организации «Красного Кавказа» Андрей Стукань. Молодой командир работал наравне со всеми, и сейчас стоял мокрый, с ободранными в кровь руками, которыми он ощупывал рваные края пробоин и подавал товарищам заглушки и клинья.
Но передышка оказалась короткой. Море не собиралось сдаваться так просто. Отступив в одном месте, вода стала искать другой путь, хлынула в первое и второе котельные отделения. Рядом с ними находился уже затопленный турбовентиляторный отсек. Переборка, долгое время сдерживавшая напор воды, наконец не выдержала. Ледяной поток устремился в свободные помещения. Угроза полного затопления котельных нарастала с каждой минутой. Вода прибывала стремительно, так что создалось впечатление, будто корабль погружается. Нужно было обладать большим мужеством и хладнокровием, чтобы не поддаться панике, которая в таких случаях страшнее всего.
Андрей Стукань возглавил аварийную группу, которая была брошена на спасение котельных. Личным примером комсорг увлек за собой краснофлотцев, и они остановили течь.
Однако фронт работ слишком широк. Вода ищет любую лазейку, чтобы проникнуть в корабль. То тут, то там создаются положения, требующие немедленных действий. На пределе сил работают моряки «Красного Кавказа», а исход борьбы по-прежнему неясен. Вода, отступая в одном месте, с яростью кидается на переборки в другом, и люди, только что работавшие на корме, спешат в носовые помещения, чтобы своей волей, своими телами преградить морю доступ в корабль. Трудно матросам аварийных партий, очень трудно! Корма сильно огрузла, крейсер стоит почти «на попа» — с высоко задранным носом. Передвигаться по кораблю чрезвычайно сложно, еще сложнее работать. А действовать приходится в самых необычных позах и положениях — лежа, сидя, головой вниз. И все время в воде!
Если бы выровнять дифферент! Об этом думают все и больше других наш механик Григорий Ильич Купец. В создавшемся положении все средства хороши, и Григорий Ильич отдает приказание перекачать из кормовых цистерн в носовые 120 тонн мазута — может быть, эта мера в какой-то степени поможет выровнять крен. Сброшена за борт оставшаяся на «Красном Кавказе» зенитная пушка армейцев. Конечно, она весила не так уж много, но в нашем положении приходилось учитывать буквально каждый лишний килограмм.
После перекачки мазута дифферент действительно уменьшился, и мы удвоили наши усилия — благоприятный момент нельзя было пропускать. Но относительное равновесие, достигнутое с таким трудом, вскоре было безжалостно нарушено. На крейсер вовсю ополчилась погода. Ветер еще больше разошелся, качка усилилась. Волны с огромной силой били в борта, расшатывая наши временные крепления, срывая пластыри, ломая распорки и выбивая заглушки. Теперь уже не только в корме, но и в носовой части корабля местами разошлись швы, ослабли заклепки. Появились трещины в некоторых топливных цистернах, откуда мазут потек в четвертое котельное отделение. Возникла угроза пожара, о последствиях которого и подумать было страшно. К месту событий устремляются аварийщики. Кажется, уже невозможно что-либо требовать от этих людей, но они словно обретают второе дыхание, работают собранно и быстро. Трещины зацементированы, мазут остановлен.
«Мазут остановлен...» Слова эти, конечно, не отражают драматизма факта. Они лишь констатируют его. За ними же напряженнейший эпизод, один из многих, которые составляли панораму настоящего сражения. Сражения с водой. Его герои не думали об отличиях и регалиях. И спасали не свою жизнь — корабль. Нередко ценой жизни, как Николай Колосов, или с риском для жизни, как Пушкарев, Пилипко или Покутный; как многие, кто в полузатопленном крейсере противостоял сейчас морю и огню...
Боевой пост штурманских электриков. Здесь меня встречает старший политрук корабля Ефимов. Человек сдержанный и немногословный, он взволнованно рассказывает о самоотверженном поступке краснофлотца Бориса Алексеева. Передо мной зримо встает картина еще одного подвига.
...Когда в боевой пост электриков хлынула под большим напором вода, там находились двое — Алексеев и его напарник краснофлотец Баврин. В распоряжении моряков были считанные секунды — вода грозила затопить помещение, погубить приборы и аппаратуру. Но электрики не растерялись и не отступили. Алексеев без колебания кинулся к пробоине и закрыл ее своим телом.
— Распорки! — крикнул он.
Напор воды возрастал, хлещущая струя отбрасывала Алексеева к противоположной стене, но матрос, намертво вцепившись в пиллерс[7], все плотнее и плотнее прижимался к отверстию. Ледяная вода, казалось, прожигала тело насквозь, но Алексеев выстоял, и когда Баврин приготовил распорки, они вдвоем заделали пробоину. Высокочувствительные приборы были спасены...
Пока я находился у электриков, в районе сто четвертого шпангоута произошли новые осложнения. Усилившейся качки не выдержали еще несколько переборок, и крейсер принял дополнительную порцию воды. Дифферент, выровненный с таким трудом, еще больше увеличился. Теперь он перевалил за пять метров. Запас плавучести иссякал. По нашим подсчетам, «Красный Кавказ» отяжелел уже почти на две тысячи тонн. Две тысячи! Более одной трети водоизмещения! А море по-прежнему неистовствовало. От ударов волн весь корпус «Красного Кавказа» содрогался; звенели и мигали лампочки в коридорах.
Опять пробираюсь к переборке у сто четвертого шпангоута. В одном из помещений сталкиваюсь с Григорием Ильичом Купцом. Главный механик мокр с головы до ног. Оказывается, он разыскивает меня, звонил электрикам, и те подсказали ему верное направление. Не сгущая красок, Григорий Ильич доложил, что, несмотря на принятые меры, вода продолжает поступать в корабль.
— Особых разрушений, кажется, нет, а дифферент увеличивается, подытожил механик.
Этот разговор мы вспомнили позже, когда в доке осушили все отсеки корабля. Тут-то и обнаружилось, что разрушения все-таки были. И какие! Площадь отдельных пробоин, до которых мы не могли добраться на ходу, достигала нескольких квадратных метров. Конечно, никакие водоотливные средства нам бы не помогли. Крейсер спасли лишь его отлично рассчитанная конструкция и героические усилия экипажа.
Итак, дифферент увеличивался! Люди работают без устали, а корабль медленно тонет! Надо запускать машины. Лежать в дрейфе больше нельзя.
— Попробуем дать ход, — предложил Купец, словно прочитав мои мысли.
Я поднялся на палубу. Старший помощник вопросительно посмотрел на меня. В нескольких славах я обрисовал создавшуюся картину. Агарков поддержал меня в решении идти на базу. Хорошо сказать — идти! Как идти, когда вода плещется у четвертой башни, когда вся корма, вплоть до флагштока, находится под водой!
7
Пиллерсы — вертикальные или овальные стойки, служащие опорами для палуб.