Страница 8 из 54
— Господа! — обратилась тогда девица ко мне, глядя при этом в пол. — Сейчас вы все вместе должны собрать вот этими палочками вот этот скелет в эту каменную баночку. Начиная с ног — и заканчивая головой. Порядок именно такой, это важно. Иначе душа почувствует себя неуютно в последнем пристанище и захочет его покинуть. Если возникнут вопросы, пожалуйста, не стесняйтесь…
С этими словами девица принялась обносить всю команду деревянными палочками. Зависая перед каждым в книксене, точно стюардесса «Всеяпонских авиалиний». Матросы в ступоре брали то, что им всучивали, покорные, как овечки. Пользуются ли в Бирме палочками, вилкой, или же просто едят руками — уточнять было некогда и не к месту.
— From the feet, — переводил я как заведенный, подняв глаза к потолку. — And up to the head… Or the soul would feel uncomfortable upside down, and try to run away.
Выданные мне палочки я привычно потер одну о другую, очищая от заусенцев.
Дверь лапшевни отворилась пинком, да так и осталась открытой.
— Коноярррро!! — разнеслось на весь ресторанчик. — Жррать неси, быстрра!
Мирный японский лапшеед инстинктивно вжал голову в плечи. Все, кто был в заведении — человек десять, — вмиг обернулись к выходу.
Дверной просвет застила огромная туша в черном.
Живого весу в ней было килограмм сто двадцать, не считая золотой цепи на шее, болванки «ролекса» на татуированном запястье и огромных, в полморды, темных очков. Длинные волосы, уложенные лаком куда-то за спину, черный костюм — big size из дорогого универмага, — черная же водолазка и блестящие туфли без единого пятнышка.
С грохотом подвинув ногой табуретку, Туша взгромоздилась за ближайший столик, скрестила руки на пузе и начала демонстративно разглядывать потолок. Впрочем, на что именно она пялилась — за очками было не разобрать.
В воздухе повисла пронзительная тишина. Не гремел кастрюлями повар на кухне, не звякали о тарелки деревянные палочки, не хлюпали горячей лапшой голодные посетители. Мама-сан задвинула перепуганную девчонку-официантку поглубже на кухню и вышла к «клиенту» сама.
— Ты глянь, Митрий, — негромко и очень медленно произнес Иосич. — Как живой, с-сука, честное слово…
Хозяйка скромного китайского ресторанчика с каменным лицом стояла перед якудзой низшего эшелона, медленно вытирая руки о передник. По возрасту ублюдок годился ей в сыновья, если не во внуки. Я вдруг подумал, что черные очки нужны ему для того, чтобы не смотреть своим жертвам в глаза. Тяжелая работа, что говорить…
— Что будем заказывать? — спросила мама-сан бесцветно-вежливым голосом.
Морда перекосилась:
— Э-э? Ты чё, мать, дура?! Или глухая?! Я тебе сказал «жрать неси» или нет?!
— Саттян! — Не меняясь в лице, мама-сан обернулась в сторону кухни. — Обычный «мисо» со свининой, гёдза и пиво! Да поживей, ага?
— Ха-ай… — донесся из кухни перепуганный девичий голосок.
Я посмотрел на Иосича.
— Слушай… А может, сдать его? Вон, «эсэмэску» пошлем Сергачеву, а он ментов вызовет. А?
Не сводя глаз с якудзы, будто наблюдая по телевизору футбольный матч, Иосич покачал головой:
— Не, Митрий. Полиция тут не поможет, только хуже будет. Это же что? Это «черная метка». Помнишь «Остров сокровищ»? То же самое. Погоди, сиди смирно. Давай поглядим, это должно быть красиво как жанр! Потом книжку напишешь…
— Блин, а если он маму трогать начнет?
— Не начнет, Митрий, не волнуйся. У меня на стоянку такие не раз заявлялись. Это ж не трагедия. Это цирк! Людей не трогают, иначе полиция по-большому наедет. Только мессидж передают. Почтальоны печкины, мать их в душу…
Вняв совету, я попробовал настроиться на спортивный лад. И правда, все это больше смахивало на сцену из дурного спектакля, чем на реальную жизнь.
Ведь что, собственно, происходит? Маленький ресторанчик понравился людям. В него стали больше ходить. И мафия, которая держит контроль над этой улочкой — в самом гуляльном квартале города! — решила повысить ставки. Кто придумал эту игру и когда? Уж по любому не полиция, не государство, и даже не сегодняшние мафиози города. Этой игре сотни лет. Хочешь в нее играть — соблюдай правила. Нет — наймись клерком на почту или в госструктуру. Значит, мама-сан знала, на что шла? Судя по глазам — похоже, что знала.
МалАя (как я ее окрестил) принесла и расставила перед Тушей «заказ»: миску лапши, тарелку пельменей, бутылку пива, чистый стакан. Все было разыграно как по нотам. Все знали, чего ожидать.
Молодая опрятная пара из-за столика слева от нас не выдержала, бросила на стол десятитысячную банкноту и, пробубнив «спасибо за угощение», вылетела вон из лапшевни. У остальных… не хватило пороху? Вот тут я не знаю. Не знаю, зачем, но остальные сидели, вдавив головы в плечи, и наблюдали, что будет дальше.
«The show must go о-о-оп…» — протянул Роджер Уотерс в моей голове.
— Дер-р-рьмо!! — заорал тренированным басом Ублюдок В Черном, едва пригубив ложку супа. От удара тарелка отъехала к самому краю стола и чудом не опрокинулась на цементный пол. Брызги горячего супа ошпарили хозяйкины руки, но та продолжала смотреть вперед, точно каменный Будда, и даже не шевельнулась.
— Ты что людям скармливаешь, тварь?!
— Извините. Простите. Извините… — повторяла мама на автомате, уставясь в неведомую точку над дверью.
— Это что — пиво? А?! Это же моча, дура! Коровья моча!! — надсадно завопила Туша на весь зал, призывая всех присутствующих немедленно с ней согласиться.
— Извините…
Хрясь! Тарелка с пельменями полетела-таки на пол и разбилась.
— Чем народ кормишь, дрянь?! Тебя, с-сука, для чего тут терпят?!
— Простите…
На этом представление закончилось. Ублюдок встал, с грохотом опрокинув табурет. Сплюнул на пол. Вынул из кармана мобильник, набрал номер. Сказал одно слово:
— Сделано.
И растворился в дверном проеме.
Внутри каждого из нас — более двухсот различных костей. Когда мы рождаемся, их еще больше — около трех сотен. Но постепенно почти сотня куда-то девается. Какие-то срастаются с другими, какие-то исчезают за невостребованностью. Одним словом, с возрастом мы становимся по крайней мере на треть скуднее, монолитней и однообразнее, чем родились.
Чуть ли не половина костей у нас расположена в ладонях и стопах. Все-таки именно этими частями тела мы шевелим куда чаще и изобретательнее остальных.
А еще наш скелет процентов на тридцать пять состоит из органики. И после сожжения теряет треть своего веса. Тогда он делается хрупким, как пенопласт, и абсолютно сухим.
По японским расчетам, для того, чтобы двадцать три взрослых человека собрали скелет двадцать четвертого в одну емкость при помощи палочек для еды, достаточно минут десяти. При одном условии: эти люди должны уметь пользоваться палочками почти так же естественно, как акула зубами или буйвол копытами.
Вот почему, когда бирманский капитан пересказал мой английский своим морячкам, я взглянул на этих людей — и понял, что на сей раз японская статистика, увы, отдыхает.
В комнате повисла нелепая пауза. Девица тут же засомневалась, правильно ли я ее перевел. Я же невольно задумался о лингвистических способностях капитана.
— Э-э… Миста-а? — обратилась девица напрямик к капитану и указательным пальцем левой руки указала на палочки в своей же правой. — Смотрите внимательно и повторяйте за мной!
— Look at her. Do the same, — перевел я как можно тупее и отчетливей. Капитан кивнул, буркнул что-то команде. Морячки уставились на женские пальчики и, точно крабы клешнями, задвигали деревяшками в заскорузлых руках.
Девица наклонилась над скелетом, ловко подцепила большой белый палец левой ноги и с легким хрустом, почти без усилий отделила его от скелета. Повисший в воздухе меж палочек для еды, он смахивал на плохо вылепленный пельмень, который только что вынули из холодильника. Девица занесла его над урной, разжала палочки — и тот звонко клацнул о каменное дно.