Страница 26 из 61
Со всем этим сейчас как раз и столкнулся Тхай Ван. Больше всего его восхищало то, что у каждого бойца в вещмешке рядом со сменой белья и разной необходимой мелочью обязательно лежала записная книжка. В этих маленьких книжицах, аккуратно обернутых в полиэтилен и густо исписанных разноцветными чернилами и пастой, а то и просто карандашом, бойцы вели подробные дневники. Некоторые из таких дневников Тхай Вану удалось прочитать. И всякий раз он вспоминал то время, когда сам был таким же молодым солдатом, как те, кого он встречал сегодня. Солдаты революции в те годы умели держать в руках только винтовку и плуг. Тех, кто любил все записывать, в шутку называли тогда буржуями, самого Тхай Вана тоже так звали. Тхай Ван вспомнил By, командира батальона, у которого Тхай Ван был тогда замполитом. Этот замечательный, прославленный командир, в котором бойцы души не чаяли, а имя которого наводило страх на врага, начал учиться грамоте только в армии. Бойцами в их батальоне были тогда многодетные крестьяне.
«У каждого поколения солдат свой облик, каждое по-своему прекрасно», - думал Тхай Ван.
Вместе с Лы и Каном Тхай Ван нагнал артполк «Кау». Место его стоянки казалось совсем глухим. Вокруг были высокие, густо заросшие склоны. Не успел Лы снять с плеч вещмешок, как получил приказ выступить с группой топографов в направлении Такона. Уходя, он передал Тхай Вану на хранение кое-какие завернутые в накомарник вещи и общую тетрадь, бережно обернутую в полиэтилен. Тхай Ван пролистал несколько страниц, густо исписанных неровным, торопливым почерком, и тут же спросил:
- Можно прочитать?
- Пожалуй, можно, - ответил Лы после некоторого раздумья.
Тхай Ван нашел укромное место, где никто не мог помешать ему, и открыл первую страницу дневника Лы.
« 27 сентября. Вышли на берег реки «Б». Полдень, жарко. Неужели это та самая река, про которую мы говорили на уроках литературы и во время политзанятий? Стремительный поток несется меж израненных каменистых берегов. Вдоль берега разбросаны закопченные камни. Густой мох в расселинах, какие-то деревца с узкими длинными темными листьями, тыльная сторона которых, будто припудренная, покрыта беловатым налетом, - все это в копоти от непрерывных бомбежек. Грязь и тина, поднятые со дна взрывами бомб, густыми лепешками лежат на ветках. Оба берега - и склоны холмов, и каменистые, поросшие редкими деревцами полоски земли, - будто язвами, испещрены следами разрывов бомб. Судьба реки тесно переплелась с судьбой страны.
Перед тем как закатать брюки и войти в воду, я несколько минут молча смотрел на противоположный берег. По телу пробежала дрожь, сердце гулко билось, меня вдруг точно огнем обожгло, слезы застилали глаза - по ту сторону лежала другая половина моей страны, горящая половина моего дома, половина моего сердца, которую топтали американские солдаты. Друг за другом, держась, как за трос, за перекинутые с берега на берег две прочно связанные крупные лианы, мы начали переходить реку вброд. «Трос» уже стал блестящим от прикосновения множества цеплявшихся за него рук. Товарищ, шедший следом за мной, зачерпнул в панаму воды и с жадностью принялся пить. Другие наполняли фляжки. Мы невольно обратили на себя внимание солдат из транспортной роты, которым река была уже знакомой: они проезжали здесь по два раза в день. Раздевшись, они прыгнули в воду и принялись плескаться и плавать, перебрасываясь шутками.
Мы были уже на середине, когда появилась большая группа девушек, вьетнамок и горянок. Они были фронтовыми носильщиками и шли на северный берег за грузами. Солдаты из транспортной роты, заслышав женские голоса и смех, поспешили одеться. Наша рота и группа девушек-носильщиков встретились лицом к лицу. Крепкие горячие девичьи руки, перебиравшие трос, невольно задевали руки солдат. Одежда девушек была по грудь мокрой. Одна из них вдруг сдернула с моей головы фуражку, крикнула: «Поменяемся на память!» - и нахлобучила на меня свою мокрую, с зелеными нейлоновыми листиками панаму. Я не успел даже как следует рассмотреть ее лицо, потому что сразу же над рекой под радостные крики и смех взлетели вверх панамы, фуражки, каски, платки. Одной девушке с непокрытой головой наш разведчик протягивал свою каску. «Мне нечем с тобой поменяться», - закрасневшись, сказала она. «Бери так! И от солнца, и от пуль защитит. Когда объединим страну - отдашь». - «Где же я стану тебя искать?» - «Придешь сюда, только получше запомни мое лицо!»
«Отставить! - раздался голос нашего командира. - Всем сохранять строй!…»
1 октября. Подошли к первому пункту связи «К». Обстановка изменилась, и мы получили приказ вернуться на северный берег. Мне с Каном дали задание получить на тыловых складах новую аппаратуру, поскольку в пункте «К» не было соответствующей рации. На складах пришлось прождать около недели. Наконец мы получили все необходимое и сразу же пошли догонять своих. Когда мы снова оказались на северном берегу реки «Б», на месте первой переправы начался ливень. На этот раз река казалась хмурой и неприветливой. Вода поднялась, затопив все камни вдоль берега. Небо было затянуто тяжелыми тучами. В листве деревьев завывал ветер. Над головами друг за другом проносились самолеты. Средь бела дня, высвечивая каждую пядь реки, в небе висели осветительные ракеты. С западного направления доносились взрывы бомб самолетов Б-52…
Реку преодолевали со спасательными кругами. Мы с Каном пристроились к группе командования из подразделения «Нинь»; они помогли нам переправить часть аппаратуры. Свист ветра, вой самолетов и бомб - все слилось в один сплошной рев. Когда пролетели два самолета, мы впятером, держась за один круг, вошли в воду. Предварительно, передавая из рук в руки баночку с тигровой мазью, каждый из нас, чтобы согреться (от холода зуб на зуб не попадал!), взял щепотку в рот. Двух таких переправ через реку «Б» оказалось вполне достаточно для того, чтобы я окончательно почувствовал себя взрослым.
13 октября. Моя панама была крепко привязана к поясу, и все же ее сорвало, когда мы переправлялись через реку «Б». Наверное, ее поднял кто-нибудь, кто переходил реку следом. Мне теперь придется идти с непокрытой головой. Здесь это модно. По одежде и по тому, как ее носят, можно сразу составить представление о солдате или даже о целом подразделении. Те подразделения, которые идут при полной амуниции, в незакатанных брюках, фуражках и с набитыми вещмешками, - это новобранцы. Те же, кто уже давно на фронте, идут обычно в майках и шортах, с пустыми вещмешками и непокрытой головой…
5 ноября. У меня нечаянная радость: вчера встретил отца. Он сильно постарел, но все такой же непоседливый и горячий, как юноша. Всякий раз, когда вспоминаю о доме, в первую очередь вспоминаю отца. Почему, сам не знаю. Сначала думаю об отце, а потом о матери и сестренке. О старшем брате - редко. Когда-то слово «отец» олицетворяло для меня силу и строгость, оно же было неиссякаемым источником, откуда мать то и дело черпала поучительные примеры. Однажды, когда я еще учился в школе, в старшем классе, мать, поглядев на мои длинные волосы, спросила: «Это ты так постригся?» - «А что?» - «Постригись покороче, как отец». Я огрызнулся: «Все как отец! Отец - одно, а я - другое!» - «Откуда ты набрался всего этого, Лы? Плох тот сын, который не старается походить на отца». Я понимаю, что нагрубил матери, хотя и не сразу признался в этом. Наши отцы сделали великое дело: они отстояли, защитили страну и указали нам путь, трудный, но славный. Мы благодарны им и хотим быть достойны их.
Отец, эти строки обращены к тебе. Всю жизнь ты отдал армии. Ты принял свой первый бой еще тогда, когда меня не было на свете. И я горжусь тобой. Мне хочется во всем походить на тебя. В тебе я люблю все, хотя ты и не имел возможности, как другие отцы, быть всегда возле своих детей и наставлять их. Я люблю и маму, как красоту речки возле нашего дома, к которой я привык с детства. Я люблю тебя, как Красные горы за нашим домом, которые увидел, когда мама впервые вынесла меня на руках за порог. Мама и соседи часто рассказывали о том, как в День народных советов, в память о революционерах, расстрелянных в Красных горах, один юноша, простой крестьянин, ночью водрузил на вершине горы алое знамя с серпом и молотом. Его было видно даже в селах по ту сторону реки. Этим юношей был ты, отец. Потом тебя арестовали, но сколько тебя ни били, ты не стал на колени перед правителем уезда. Я как наяву вижу это красное, с серпом и молотом знамя, осветившее ночь бесправия, окутавшую тогда нашу страну. Я знаю, ты ждешь меня, и я обещаю тебе, что заслужу право стать членом партии. Верь, отец, ведь я - твой сын».