Страница 54 из 60
— Этот участок обороны занимал полк, который отходил с боями от самой границы, — рассказывал Воловский Брыле. — Когда я явился к майору — командиру полка, он посмотрел на меня как на привидение. Бритву я потерял, поэтому сильно оброс, грязная одежда висела клочьями. «Лейтенант Воловский прибыл…» — докладываю ему. «Откуда? — спрашивает командир полка. — С того света?» «Из окружения»! — отвечаю. «Хорошо! — говорит майор. — Занимайте позицию и поддерживайте огнем пехоту». И на сем закончил. Немногословен был… — со смехом закончил свой рассказ Воловский, подкручивая щеголеватый ус.
Усы были предметом его гордости. Капитан тщательно холил их, считая, что каждый артиллерист должен иметь именно такое украшение.
— Это старая артиллерийская традиция, — объяснял он.
За эти усы курсанты прозвали его Усачом. Впрочем, каждый из начальников имел прозвище, которым окрестили его курсанты,
Баймагомета прозвали Али-Бабой, что было связано не только с его экзотическим внешним видом, но и с преподаваемым им предметом — топографией. Али-Бабой называли в шутку и один из топографических приборов — алидаду.[20]
Казубу нарекли Марабу. Это прозвище как нельзя лучше подходило к нему: командир батареи был действительно похож на птицу-философа.
Чарковского прозвали Ромео. А Виноградова за его женственный вид — Джульеттой, Мешковский за невысокий рост был прозван Паном Володыевским.
Брыла как-то раз случайно услышал и другое прозвище командира взвода.
— Знаешь, как тебя называют?
— Ну?
— Шпунтик. Здорово, а?
— Что же тут «здорово»? — обиделся Мешковский. — Впрочем, и ты не остался без прозвища.
— Какое же мне дали?
— Марат!
— Это большая честь, — улыбнулся Брыла. — Только бы не нашлась эта… Ну, как ее? Понимаешь, о ком я говорю?
— Догадываюсь. Шарлотта Корде.
— Вот-вот.
В день начала консультаций капитан Воловский пригласил Брылу в класс теории артиллерийской стрельбы. Когда хорунжий вошел, капитан, облокотившись на столик перед макетом полигона, записывал что-то в общую тетрадь.
— Вот что… В батарее отсутствует взаимовыручка при подготовке к экзаменам, — сказал он Брыле. — Во взводах каждый учит материал сам по себе. А это плохо, не дает нужных результатов. Вы должны что-то предпринять! Это ваша задача, замполит…
Потом он уселся рядом с Брылой и начал подробно рассказывать о применяемой в офицерских училищах Советской Армии практике. Советовал, доказывая ее преимущества…
— Видите ли, возможности одного человека ограничены! — убежденно говорил он. — Допустим, во взводе найдется парочка отличников, в батарее — с десяток… А остальные? Будут выезжать на троечках! При коллективной подготовке все выглядит иначе! Курсанты будут проверять друг у друга знания, подтягивать отстающих. Достижение хорошего результата станет общим дедом. Коллектив — это сила!
В тот же день на совещании офицеров батареи Брыла представил проект создания «групп самоподготовки». Казуба и Романов поддержали его. И только Мешковский сомневался…
— Как бы не получилось наоборот…
— Что ты имеешь в виду?
— Сильные курсанты потеряют много времени и не успеют подготовиться как следует. А извлекут ли из этого пользу более слабые — это вопрос.
Несмотря на его сомнения, было решено проводить план в жизнь. После долгих раздумий взводы поделили на группы. В каждой из них лучшим курсантам вменялось в обязанность взять шефство над менее успевающими товарищами.
Мешковский решил, что период предэкзаменационной подготовки дает ему возможность окончательно реабилитировать себя в глазах курсантов. И он основательно подготовился: проштудировал заново все наставления по стрельбе и теперь мог доказать, что является хорошим артиллеристом. На тренажерах он отстреливался скорее, чем лучший математик взвода курсант Заецкий.
Но особое признание курсантов Мешковскпй заслужил знанием теории стрельбы. Здесь он чувствовал себя как рыба в воде, ведь математика — основа артиллерии — была его страстью.
— Мешковский — это голова! — пришли к единодушному мнению во взводе. — Знает теорию артиллерии, как таблицу умножения.
Быстро пролетела неделя, отделявшая курсантов от экзаменов. Накануне, в воскресенье, никто даже не попросил увольнительную в город. Только вечером, после долгих раздумий, туда решил отправиться Сумак.
— Я уже выучил все, что только можно! — пошутил он. — А перед экзаменом неплохо слегка проветриться.
Во время вечерней поверки Казуба предупредил:
— Хватит зубрить! С этого момента и вплоть до завтрашнего дня запрещаю прикасаться к книгам. Необходимо отдохнуть. И никаких ночных бдений! Дежурный проследит, чтобы все спали. Кто нарушит этот приказ, будет иметь дело со мной.
Несмотря на это, у дежурного офицера по батарее Романова ночка выдалась беспокойной — ведь нашлись и такие, кто даже в последние часы перед экзаменом пытался наверстать упущенное.
V
В окно заглянуло солнце. Покрытые изморозью стекла наиграли всеми цветами радуги. Ожили причудливые узоры, вытканные ночным морозом. За окнами царствовала зима.
Большая светлая аудитория с огромными венецианскими окнами поделена надвое. В одной половине находится макет полигона, точно отображающий висящую рядом на стене топографическую карту. В другой половине аудитории на полу белой краской нанесены квадраты, соответствующие координатам карты. В каждом из них виднеется треугольник — условный знак наблюдательного пункта или огневой позиции.
В одном из квадратов Мешковский устанавливает стереотрубу. Наклонившись к ней, наводит резкость. Расплывчатые очертания пейзажа на макете полигона приобретают четкость: он буро-зеленый, осенний, резко отличающийся от того, что за окнами.
Второй взвод дожидается своей очереди на экзамен по теории стрельбы. Мешковский нервничает. Временами ему кажется, что сдает его он, а не его взвод. Каковы будут результаты? Бросает взгляд на своих курсантов: видно, что они тоже волнуются. Сидят на поставленных вдоль стен скамейках, листают учебники и тетради, повторяют формулы.
В аудиторию торжественно входит капитан Воловский, даже усы у него торчат сегодня как-то по-особенному. Мешковский докладывает о готовности взвода к сдаче экзаменов, потом отходит и садится в углу. На этом его роль пока закончена. Теперь он может только слушать, как отвечают его подопечные, радоваться успехам и переживать неудачи. Подпоручник кладет на колени планшет, вынув из него общую тетрадь для проверки правильности ответов экзаменующихся.
Капитан подходит к стоящей у стены кафедре и раскрывает журнал.
Кто будет первым? Об этом думают и Мешковский и курсанты. В аудитории напряженная тишина. Идти первым никто не хочет! В этом случае человек всегда больше волнуется… Другое дело — сдавать третьим или пятым, когда экзаменационная атмосфера становится привычной.
Воловский отрывает взгляд от журнала и улыбается:
— Сейчас увидим, кто как подготовился. Отвечайте спокойно, не торопясь…
В этот момент в аудиторию заходит начальник училища в сопровождении заместителя по учебной работе и незнакомого советского полковника. Инспекция!
Воловский командует: «Смирно!» — выходит навстречу прибывшим и докладывает. Затем начальник приветствует его и обращается ко взводу:
— Здравствуйте, товарищи курсанты!
— Здравия желаем, товарищ полковник! — отвечает взвод.
Инспектирующие садятся рядом с преподавателем. Переговариваются шепотом.
Хотя все знали о возможной инспекции, все же волновались. Одно дело — сдавать экзамены своему преподавателю, а другое — известному своей строгостью и высокой требовательностью начальнику училища!
Полковник Ольчик сидит спиной к Мешковскому. Вдруг поворачивается к нему и спрашивает шепотом:
— Ребята подготовились?
— Так точно… — не совсем уверенно отвечает Мешковский. Да и кто может предвидеть, что произойдет во время экзаменов?
20
Вращающаяся часть угломерного геодезического инструмента.