Маринка

— Нет, не помню, — она снисходительно усмехнулась, — маленькая была. Это еще давно, еще в самом начале войны.

На одеяле лежали знакомая розовая шапочка и маленький, игрушечный будильник.

— Уже половина девятого! — тревожно сказала девочка, взглянув на часы. — Маринке пора вставать! Экая соня!.. Юра, разбуди ее, пожалуйста, только не испугай, и приведи ко мне. Ах да, ты не знаешь! Она спит за ширмой, на маминой кровати.

Юра шагнул за ширму, ища глазами загадочную Маринку.

Там лежала кукла, раздетая, прикрытая маленьким одеяльцем, а рядом с ней, аккуратно сложенные, платьице, трусики и лифчик.

— Тебе куклу твою принести? — спросил Юра.

— Не куклу, а дочку, — поправила Верочка.

— Ну да, вот эту, с закрывающимися глазами.

— Дочка у меня только одна. Веди ее сюда. А если глаза у нее не откроются, стукни ее по затылочку, только не больно.

Юра неловкими, мужскими руками взял дочку поперек живота и положил ее Верочке на одеяло.

— Вот ее одежки, — сказал он. — А уж по затылочку ты сама стукай: я «не больно» стукать не умею.

— Эх, ты, — сказала Верочка, — неопытный! Разве так детей носят? Ведь она же маленькая! Ей три года.

На вид Маринка была гораздо старше своего возраста. Ее когда-то пышные волосы торчали редкими желтыми пучками, цвет лица был землистый и нездоровый. На правой руке нехватало двух пальцев.

Верочка надела ей трусики и лифчик. Потом, утомленная, откинулась на подушку и доверчиво посмотрела на Юру:

— Надень ей платьице, Юра. Оно очень трудно надевается.

Юра густо покраснел, покосился на дверь и стал быстро напяливать платье, выворачивая кукле руки.

— Не так, не так! — говорила Верочка. — Ты руки сначала, а потом голову. Вот. Теперь застегни.

— Ну и кукла у тебя! — проворчал Юра. — Прямо сложный механизм какой-то. Того и гляди не тот винтик отвинтишь.

— У нее не винтики, а пуговицы, — кротко возразила Верочка. — И ты их не крути, а то оторвешь. Вот и оторвал!.. Ничего, ты возьми иголку и нитку, вон там, в ящичке.

— Что-о?! — воскликнул Юра. — Чтоб я ей пуговицу пришивал? Да я никогда в жизни иголки в руки не брал и не знаю, как это делается!

Саша вошел в комнату:

— Маринка проснулась? Очень хорошо, сейчас она будет есть суп.

— Она не хочет.

— Нет, она хочет. А если не хочет, уговори ее: ты мать.

— Пять ложек, — сказала Верочка.

— Десять!

— Нет, пять!

— Ну хорошо, четырнадцать, — сказал Саша.

— Ну, уж так и быть, четырнадцать.

Каждую ложку Саша подносил сначала к губам Маринки, потом давал Верочке.

— А это что-то очень уж много — четырнадцать! — страдальчески сказала девочка на девятой ложке.

— Ешь, Маринка, с хлебом ешь, поправляйся! — настаивал Саша.

Маринку кормили до тех пор, пока Верочка не проговорила с отчаянием:

— Она не может больше, ее стошнит!

Саша уступил:

— Ну хорошо. Теперь ей спать нужно.

— Она только что спала, Саша!

Саша взял кукольный будильник и быстро перевел стрелку.

— Они отстают. Уже три часа. После обеда детям нужно спать. Только, Верочка, возьми ее к себе, а то ей за ширмой скучно. И сама лежи тихо. Вот так. И ты закрой глаза. Маринка уже спит. Тише. Не шевелись.

Верочка обняла куклу тоненькой ручонкой и послушно закрыла глаза.

Саша заслонил ее от света и подошел к полке с книгами:

— Вот тебе учебник. Большое спасибо… Подожди, вместе выйдем.

Саша быстро оделся и заглянул в кухню.

— Анна Семеновна, — сказал он соседке, хлопотавшей около печки, — я сбегаю в булочную. Послушайте, пожалуйста, Верочку — она спит.

— Хорошо, хорошо, — отвечала та.

— Что она, эта толстая, Верочку не обижает, когда ты уходишь? — спросил Юра.

— Зачем? Она добрая. Нашу Верочку все любят.

Мальчики вышли во двор и остановились у ворот.

— Саша, она такая и останется? — сказал вдруг Юра сдавленным голосом.

Саша нахмурился и завертел веревочную сетку.

— Не знаю… Мы для того и в Москву вернулись, чтобы ее лечить. Ее уже разные профессора смотрели. Ведь три года прошло.

— А вы с кем, с мамой приехали?

— С мамой.

— А отец у тебя есть?

— Папа на фронте.

— Вот и мой тоже… — Помолчав, Юра прибавил: — Ну, да ничего, теперь это все скоро уже кончится.

Саша вздохнул.

— Тебе сюда, Юра? А мне направо. Приходи.

На другой день в школе, когда Володя Жуков назвал Сашу Маринкиным дядей, Юра сказал сурово:

— Брось! Надоело.

И повернулся к Саше:

— Морозов, ты, кажется, один на парте сидишь? Ничего не имеешь против, если я к тебе перейду? Мне этот Жук все уши прожужжал. Надоел хуже горькой редьки.

— Садись, я очень рад, — ответил Саша.

Обиженный Володя Жуков вскочил на парту и закричал:

— Слышали новость? Юрка Борукаев женится на карлице, на морозовской племяннице! Вон они рядом сидят, будущие родственнички! Маринкин дядя и Маринкин жених!

Володя немедленно раскаялся в своих словах: характер у Юры Борукаева был вспыльчивый, а «стукать не больно», как нам уже известно, он не умел.

В конце четверти Саша опять пропустил два дня.

— Ребята, — сказал Николай Иванович, — кто знает адрес Саши Морозова и может узнать, почему он не ходит в школу?

Маленький мальчишка на передней парте уже начал краснеть и поднимать руку, но Борукаев быстро сказал:

— Николай Иваныч, я пойду.

Соседка открыла дверь и исчезла в кухне.

Юра постучал в комнату Морозовых, ответа не было. Он постучал еще, потом приоткрыл дверь и остановился, пораженный.

Верочкина кровать, пустая и аккуратно постланная, стояла на прежнем месте. Саша сидел в углу и плакал, положив на стол голову и локти.

Юра посмотрел на сундук, заглянул за ширму.

Верочки не было.

Юре стало страшно. Ему захотелось уйти и ни о чем не спрашивать. Наконец он собрался с духом и подошел к столу. Он чуть не споткнулся о половую щетку. Кучка мусора на полу захрустела у него под ногами.

— Саша, ты о чем?

Саша вздрогнул, вскочил со стула и, прикрывая рукой лицо, отошел в проход между стеной и ширмой.

— Что у вас случилось? Где Верочка?

— Она… в больнице.

— Что с ней?

— Ей… делали… операцию…

Саша говорил с трудом и останавливался после каждого слова.

— Ну и что?

— Доктор… говорит… что она… будет ходить!

— Саша, я не понимаю, ведь это же хорошо, ведь это замечательно!

Саша молчал и раскачивал рукой ширму.

— Да расскажи толком, что случилось! — резко сказал Юра.

— Маму… отпустили со службы… поехала за Верочкой… Скоро привезет… а я… стал прибирать комнату… и… разбил Маринку!

Саша исчез за ширмой. Заскрипела складная кровать.

Юра сердито прошелся по комнате.

— Совсем разбил? Склеить нельзя?

Судорожно поскрипывала складная кровать, тряслась ширма. И больше — ни звука. Повидимому, Саша спрятал голову под подушку. Юра опять наступил на кучку белого мусора и понял, что склеить нельзя.

На столе он нашел безголовое Маринкино туловище, пучок волос и кусочек голубого глаза.

— Сашка, брось! — сказал он. — Мы купим новую куклу.

Саша заговорил, уже не сдерживая рыданий:

— Ты… не знаешь Верочку! Она — только одну!.. Других не хотела… Она ее как ребенка… Без Маринки ни есть не будет, ни спать! Как приедет — спросит: «Где Маринка?» Она и в больнице без нее скучала! Она заболеет!..

— Глупости! — крикнул Юра. — Теперь она будет ходить как другие ребята, она забудет про куклу.

— Так ведь это же не сразу! Ей еще долго лежать… Постепенно… Доктор сказал — не волновать!..

— Саша, а если к этому туловищу новую головку приделать?

— Она заметит… Ведь у Маринки и волосы были лысые и нос облупленный!