Отечество

— Всё. Ступай!—Хи Сон подошел к двери, открыл ее и слегка подтолкнул в плечо Тхэ Ха. Тот ушел.

— Слишком жестоко. Он не щадил жизни, а ты… — сердито буркнул Чор Чун, провожая сочувственным взглядом юношу.

— «Любишь ребенка — не балуй его». Так, кажется, говорят в народе. Нарушил дисциплину — получай…

Тхэ Ха шагал, понурив голову. Ослабевшие ноги еле двигались. Позади — трудные бессонные ночи отступления, опасность при выполнении боевых заданий. Никогда раньше он не был таким разбитым, обескураженным. Враги расстреливали его на краю черной пропасти. Едва живой выполз он на животе из могилы, с трудом пробирался к своим, черпая силы в мыслях о товарищах… Разве не о них он думал в самые тяжелые минуты? Разве хоть раз отказался он от трудных и опасных поручений, которые давала партия? Он рылся в самых отдаленных уголках своей памяти, искал примеры, когда бы поступился партийной совестью, и не находил. Ему дали задание взорвать мост, но враги помешали. Ради выполнения задания он готов был на все. Его схватили. Если он в чем и ошибся, то искупил вину, бежав из плена, дрался, как мог…

Где же его проступки? Почему его наказывают? И кто? Секретарь уездного комитета партии! Рядом находились Чор Чун и начальник отдела по культработе, но они молчали. Неужели и они согласны с этим наказанием?!

Тхэ Ха не решился вернуться в свой взвод. Пошел, куда глаза глядят. Свирепый ветер точно иголками колол щеки. Заныла затянувшаяся рана на лбу. Низкие свинцовые облака предвещали большой снегопад. За спиной послышались шаги, Тхэ Ха боялся обернуться.

— Все еще не осознал? — поравнявшись с ним, спросил Чор Чун. Тхэ Ха обрадовался, собирался было излить душу, но встретил взгляд, напоминавший ему неприятный разговор у командира отряда.

— Трудно сказать… Разве я когда-нибудь струсил? Или обманул партию?… Ради нее пошел на риск, поймал языка… Почему же меня прогнали?

— А кто из партизан пренебрегает указаниями партии и печется только о себе? Одной храбрости мало, Тхэ Ха. Ты думал, что принесешь нам пользу? Так ведь? Мы собирались атаковать Ковонскую шахту. А ты своим необдуманным поступком раскрыл противнику наши планы. Теперь они будут настороже. — Чор Чун вытянул забинтованную руку и продолжал: — Личный героизм не всегда помогает делу. Пойми это. Пойми же!—он дружески похлопал Тхэ Ха по плечу и свернул в сторону.

Тхэ Ха долго смотрел ему вслед. Позвать?… Нет, не надо, решил он.

Неужели Чор Чун получил ранение из-за него? В конце концов, разве пленный оказался лишним? Офицер многое рассказал. Ради этого Тхэ Ха пошел на опасный риск. Нет, не заслужил он такого пренебрежительного отношения.

Размышляя обо всем этом, Тхэ Ха незаметно поднялся по тропинке в гору, остановился на вершине и прислонился к старому дубу. Время бежало. Тхэ Ха не замечал, как хлещет по щекам колючий снег. Вернуться бы во взвод, рассказать ребятам… Не стоит. Стемнеет — спустится в долину, переночует у крестьян. Так лучше. А если его изгнали из отряда навсегда, то, пожалуй, самый верный выход — обвязаться динамитом и броситься в ствол шахты.

Прошла ночь и следующий день. Тхэ Ха слонялся без дела. Больше всего волновало, что он безоружен и никто не вспоминает о бывшем командире разведчиков. Другие сражаются, проливают кровь, а он — посторонний наблюдатель. Это было невыносимо. Тхэ Ха впервые почувствовал себя никому не нужным, бесполезным человеком. Мысли, словно рой комаров, кружились вокруг одного и того же…

К вечеру следующего дня его нашел Чун О. Тхэ Ха был рад ему, но в то же время чувствовал себя неловко. Он видел, что парторг понимает его состояние, и покорно пошел за ним, продираясь сквозь кустарник. Тхэ Ха всегда доверял парторгу, от Чун О у него не было никаких секретов.

Чун О знал, что у Тхэ Ха неприятности, но не подал вида, только спросил, как он себя чувствует. Тхэ Ха рассказал все начистоту.

— Не вижу за собой вины. Я сделал это, рискуя жизнью. Так почему меня наказали? Почему, парторг?…

Чун О не прерывал Тхэ Ха, пока тот горячо говорил.

— Это все, что ты хотел сказать?

— Все, — ответил юноша и почувствовал облегчение.

— Скажи, тебя в детстве родители драли? — вдруг спросил его Чун О.

— Было дело, — нехотя ответил Тхэ Ха.

— А как ты думаешь, почему они драли тебя? Из ненависти, что ли?

— Нет. Хотели человеком сделать.

— Вот видишь? Теперь ты понимаешь, почему командир наказал тебя?

— Но что я сделал плохого?

— У тебя были самые лучшие намерения. Но подумал ли ты, чем это может обернуться? — по-отцовски строго спросил Чун О.

Тхэ Ха ничего не смог на это ответить. Он в самом деле не подумал тогда о последствиях. Решил захватить языка — и захватил. А зачем? Крайней необходимости в этом не было. Лисынмановец хозяйничал в доме Тхэ Ха, издевался над его матерью. Вот он и не выдержал, ненависть взяла верх над благоразумием.

Чун О продолжал:

— …Знаешь, к чему привел твой необдуманный поступок? Враг разгадал наш замысел. Сорвался наш план внезапного нападения — нас опередили. И все по твоей вине. Надо уметь прикинуть что к чему… Боец должен быть выдержанным, дисциплинированным. Запомни, чтобы разбить врага, одной ненависти мало. Мой тебе совет: ступай сейчас к командиру и дай ему слово, что впредь такое с тобой не повторится. Ну пока, надеюсь, что ты все понял.

Чун О ушел, оставив Тхэ Ха в раздумье. Тхэ Ха сожалел, что поступил так легкомысленно. Он и не подозревал, чем все это может закончиться. «Неужели я принес только вред вместо пользы? Выходит — так оно и есть», — сказал он себе и медленно побрел по дороге к штабу.

Снег мягко падал на землю, ложился на шапку, на лицо, на плечи и тут же таял… У самого штаба Тхэ Ха остановил часовой.

— Что слышно нового? — спросил он разведчика.

— Да вроде ничего. Вот, зашел повидать командира… Тхэ Ха поправил одежду и осторожно постучался в дверь.

— Войдите! — послышалось из комнаты.

Тхэ Ха слегка приоткрыл дверь.

Он увидел, что лицо у командира хмурое; казалось, что и все остальные, сидевшие за столом, чем-то сильно удручены. Тхэ Ха остановился в дверях.

— Кто там?—спросил Хи Сон.

Тхэ Ха сделал несколько шагов вперед.

— А, это ты! Ну, говори, осознал свою ошибку или нет? — командир строго взглянул на Тхэ Ха.

— Осознал. Я поступил неправильно, — не поднимая глаз, ответил Тхэ Ха. Хи Сон молча разглядывал Тхэ Ха с ног до головы.

— Говоришь — осознал? А как ты осознал, может быть, только на словах?

— Нет, не на словах. Накажите меня так, как сочтете нужным. Приму как должное. И еще я хотел сказать — не гожусь я в командиры… Прошу вас, пошлите меня в Соннэ — я кровью искуплю свою вину. Пойду, куда прикажете…

— Ты нужен здесь, а не в другом месте. Понял? — Хи Сон встал и подал Тхэ Ха винтовку.

— Все понял?

— Все,—тихо проговорил юноша, принимая оружие. Краска стыда залила его щеки.

— Сядь. Сейчас мы вот что обсуждаем — кого бы послать на разведку в Ковон? У тебя есть кто-нибудь на примете? — поинтересовался Хи Сон. Он сожалел, что своевременно не рассказал Тхэ Ха о вчерашнем разговоре, но война от каждого требует выдержки.

— На разведку в Ковон? — переспросил Тхэ Ха, в этот момент он думал больше о трудностях предстоящей разведки, чем о человеке, которого можно послать.

— Да, этот разведчик должен обосноваться в городе… Наладить связь с подпольем. Ответственнейшее задание. — Хи Сон зажег сигарету. — Как, по-твоему, Чон Ок справится?

— Кто? — изумился Тхэ Ха.

— Всегда тяжело посылать близкого человека на заведомый риск. Но информация из Ковона нам нужна как воздух. Чон Ок сможет обосноваться в городе. Никто не подумает, что она разведчица. Женщине будет легче справиться с таким заданием.

Тхэ Ха молчал, не зная, что ответить. Ему хотелось спокойно и твердо посмотреть в лицо командира, но он боялся выдать свое волнение.

— Товарищ командир, поступайте так, как считаете нужным, — наконец с трудом проговорил Тхэ Ха.