Отечество

Так миновала весна, пришло лето. Как-то вечером они возвращались с собрания молодежи уезда. До дома было далеко, а они не прошли и половины пути. Тхэ Ха предложил отдохнуть. Присели, усталые, на берегу небольшой речушки.

— Чон Ок!—нарушил молчание Тхэ Ха.

Чон Ок почувствовала, как учащенно забилось ее сердце.

— Да…

— Чон Ок! — снова проговорил взволнованный голос.

— Говорите, я вас слушаю… — едва слышно ответила она, предчувствуя, что сейчас произойдет что-то очень важное.

— Я давно собирался сказать… но не решался… не мог. Честное слово… Я люблю тебя!—вдруг выпалил он. Последние слова прозвучали не как нежное признание, а скорее напоминали долго сдерживаемую обиду.

Чон Ок молчала, задумчиво глядя на журчащую по камням воду. Она, казалось, ничего не слышала.

— Как же мне быть, Чон Ок?

— Я не могу вас любить… Я этого недостойна.

— Нет, это я недостоин… недостоин тебя, — с жаром возразил Тхэ Ха и тут понял, что вдруг перешел на «ты». — Я рабочий, а ты… Но мне трудно без тебя… так трудно… — и он крепче сжал ее руку.

— Не надо таких слов. Мы ведь друзья с детства, хорошо знаем друг друга. Но потом я стала… «невесткой»… Самой было противно так называться… Убежала… Но достойна ли я после этого быть твоей женой?—Чон Ок уронила голову на колени, готовая разрыдаться.

— Разве твоя вина?…

— Конечно, но люди будут говорить…

— Но это же предрассудки… предрассудки!… — как в бреду повторял Тхэ Ха.

— Нет, ты подумай…

— Я думаю о тебе все время. С той минуты, помнишь, когда мы встретились… И больше ничего не хочу знать. Я буду любить тебя всю жизнь!

— Тогда, значит, я очень счастливая, — тихо проговорила Чон Ок.

— Верь мне… Всю жизнь…—он нежно поцеловал ее.

Чон Ок смотрела на Млечный Путь глазами, полными счастливых слез. Звезды, которые ей казались холодными и жестокими, теперь улыбались… Так, сплетя руки, они сидели еще долго, забыв о времени, обо всем… Мечта о счастье, о новой жизни унесла их далеко-далеко.

А потом дни полетели с невероятной быстротой, заполненные счастьем и надеждами. В поселке знали об их дружбе. Товарищи нет-нет, да и отпустят колкую шутку, заставляя Чон Ок краснеть до кончиков ушей. Но каждый раз она успокаивала себя тем, что на всей шахте нет никого счастливее ее…

И вот теперь Чон Ок казалось, что Млечный Путь разделяет не Кен У и Чик Нё, а ее и Тхэ Ха. Кукушка куковала то где-то далеко, то совсем рядом. О чем она хочет сказать Чон Ок своей печальной песней? Неужели с Тхэ Ха случилась беда? Нет, этого быть не может.

Но тревожное чувство не покидало ее. Все эти дни Чон Ок мысленно не расставалась с Тхэ Ха. Взбиралась ли по горным кручам, обдирая руки в кровь, переправлялась ли вброд через реку, она думала о возлюбленном, — как ему тоже приходится трудно, сколько опасностей его ждет на каждом шагу. Но больше всего Чон Ок мучила мысль, что дороги перерезаны и сюда добраться будет очень нелегко. Враг всюду.

На каждом привале Чон Ок всматривалась в лица, ждала, искала Тхэ Ха, но не находила. Отряд спешил, короткие передышки и снова в путь. Все приходило в движение. Все держались и шли вместе… А как он там, один?

Заплакал малыш, и Чон Ок оторвалась от своих мыслей.

— Не плачь мой мальчик… — она обняла сиротку, укутала одеялом. — Не плачь, мама завтра придет.

Проснулась Сон Хи:

— Не надо, а то тигр услышит и придет. Скажет, кто это здесь шумит, не дает мне спать.

— Слезами горю не поможешь, мой милый, — Чон Ок вытерла мальчику мокрые щеки.

Вскоре все стихло. Только не умолкали кукушки, продолжая свой грустный перепев. Чон Ок смотрела на мальчика, и по щекам покатились крупные слезы. Вот и ему приходится терпеть то, что не под силу взрослым. Холод, непомерно тяжелый путь, где на каждом шагу подстерегает смерть. И он в свои пять лет понимает всю опасность. Смолк, съежился в комочек. Тигр… Если бы только он… тогда нечего было бы бояться… Чон Ок вспомнила, как мальчик попросился на руки к «другому дяде», видя, что тот, кто его нес, устал. Нежность к этому маленькому комочку жизни захватила ее всю… Людям было нелегко самим, но они несли мальчугана. Он напоминал им о покинутых семьях, вот о таких же маленьких сыновьях и братьях, и они несли его заботливо, с неистощимой любовью в сердце.

Глава 15

Сколько он лежал в грязи и воде, Тхэ Ха не помнил. Постепенно улеглось отчаяние. Вспомнились последние слова старика Кима о том, что нужно взять себя в руки, действовать обдуманно, не горячиться. Надо во что бы то ни стало выжить. Тхэ Ха встал и медленно побрел вперед.

Тело дрожало, как в лихорадке. Ноги едва слушались. Что же произошло? Позади черная темнота. Впереди — тоже. Мозг сверлила мысль: «Только вперед, здесь смерть, гибель, надо идти, двигаться».

Но куда? Ведь он все время шел, но конца не видно. Где же спасительный выход? Шахта стала ловушкой, это он хорошо понимал. Может быть, он идет не в том направлении? Вернуться или идти только вперед? Что же делать?

Надо попытаться найти шестой забой и там лазейку наверх. Он снова пожалел, что рядом нет старика Кима. «А что, если пойти на запах взрывчатки?» — молнией сверкнула догадка. В шестом забое продолжались работы до самого последнего дня, когда началась эвакуация шахты.

Тхэ Ха решительно тронулся в путь. Шел долго и наконец уперся в стену. Повернул назад, ощупывая каждый уступ. Но скоро опять наткнулся на препятствие.

Сколько же вот так придется блуждать? И тут в спертом смердящем гнилью воздухе он неожиданно уловил какой-то знакомый запах. Да, здесь недавно был взрыв. Тхэ Ха вскоре обнаружил небольшую лазейку. Вот он, путь в шестой забой! Подобно лучу утреннего солнца, сверкнула надежда. «Там спасение!» — радостно заколотилось сердце. В шестом забое ему все знакомо. Ведь он сам там работал и в последний день взрывал.

Отдохнув и собравшись с силами, Тхэ Ха полез в узкую щель, которая вела в забой. Спрыгнул вниз, прошел несколько шагов и наткнулся на вагонетку, полную угля.

Взял комок, подбросил в руке. Тяжелый. «Вагонетка Ки Хо, — с радостью подумал он. — Вот если бы он был сейчас здесь, тогда бы!… Что тогда бы?» Он присел на вагонетку, задумался. Думал о людях, с которыми здесь работал, шутил, иногда и ссорился…

Заросший щетиной, всегда задыхающийся от кашля, знакомый с каждым уголком шахты старый мастер… Он чем-то напоминал Тхэ Ха его отца… Ки Бок, с сердитым видом вгрызавшийся отбойным молотком в сверкающую стену угля… Ки Хо, который, весело насвистывая, мчался вниз с вереницей своих вагонеток… А вот всегда сосредоточенный и задумчивый Док Чун, словно дятел, долбит своим топориком стойки креплений. Вот богатырь Сок… Бывало, сойдет с рельс вагонетка, он не зовет на помощь товарища, сам упрется в стену и один взгромоздит тяжелую вагонетку на место, да еще подтолкнет, чтобы догнала остальные.

Где они все, эти дорогие сердцу люди? Пробираются горными тропами или готовятся к грядущим боям? А Чон Ок? Где она? О чем сейчас думает? Уж не плачет ли о нем, как об ушедшем из жизни?… Пусть он умрет, но она должна быть счастлива.

— Нет, и я должен жить. Должен. Мы еще будем вместе, Чон Ок!

Он стиснул зубы и упорно зашагал вперед.

Тхэ Ха шел напрямик, высоко поднимая ноги, чтобы не споткнуться о куски угля. До поворота было не больше ста метров. Но они тянулись, как тысяча ли. Силы покидали его. Еще один метр. Потом еще. Почудилось, что где-то ухнул взрыв. Тхэ Ха припал к земле ухом. Тело не повиновалось, отяжелело.

Что это? Пение птиц или чей-то свист? Тхэ Ха не мог различить. Только сейчас он почувствовал боль в голове и озноб во всем теле. Он открыл глаза и осмотрелся. Опять слепая темнота. Перед глазами его вдруг мелькнули жуткие картины: дуло карабина, нацеленное ему в лоб… Вот он ползет черным коридором по зловонным лужам и липкой грязи. Потом, казалось, бесконечные блуждания под землей. И все-таки он еще не вырвался из страшных объятий подземелья.