Страница 25 из 40
— Давай! — отвечает Гарда.
Советский офицер делает рукой какие-то знаки, указывает направление огня. Из длинных стволов понеслись очереди. Со стороны гитлеровцев огонь ослаб, рота Чеслава поднялась и двинулась вперед.
— Не отставать! — кричит подпоручник Белый {19}. — Чего там копаешься, ты, растяпа? — отчитывает он какого-то партизана, но в тот же самый миг, хватаясь за грудь, оседает на землю.
— Пан подпоручник! Подпоручник! — раздаются возгласы. Несколько партизан возвращаются, поднимают офицера, но тот безжизненно повис у них на руках.
Погибли многие… Лежат с поджатыми ногами, на животе и навзничь. Посиневшие лица, остекленевшие глаза… Рядом разбитые приклады винтовок, вдавленные в землю стволы советских автоматов. Слышатся крики о помощи.
Полковой врач поручник Гриф (Гжегож Федоровский) разрывается на части, но что он может сделать? Раненых трудно даже подсчитать. Некоторые, выбиваясь из последних сил, ковыляют, другие лежат, с отчаянием глядя в ясное небо. Как им помочь? Одна из санитарок осталась лежать среди блиндажей, скошенная пулеметной очередью, другой осколок попал в левое плечо… Гриф сделал ей перевязку, взял под руку. По пути они встретили Крыся, четырнадцатилетнего бойца батальона. Паренек стонал, держась за живот окровавленными руками. Два партизана подняли его с земли. Поручник Гриф забрал у одного из них пулемет, чтобы было легче тащить паренька. Они догнали поручника Чвика. Тот тоже, стиснув зубы, шатался от боли. Пуля застряла у него в руке. Другая рука тоже кровоточила. Гриф стал перевязывать его. Раненый слабо простонал:
— Ну, видишь, Гжесь? Теперь у обеих рук осталось всего лишь четыре целых пальца…
А немецкие автоматы все еще заливаются пронзительным треском. Кровь пропитывает землю. Лужи, оставшиеся после вчерашнего дождя, порозовели.
Карликовые кусты вдруг оживают. Там замаскированы блиндажи с круговым обстрелом. Партизаны врываются внутрь, очередями строчат по стенам. Продолжается лихорадочная борьба, раздаются крики тех, кого убивают, и возгласы партизан.
— Сволочи проклятые! Паразиты…
— Получай, стерва! Вот… получай…
— Герр гот… майн…
Выстрелы, скрежет штыков, сдавленный хрип…
Из окопов выскочили более десятка гитлеровцев в нижнем белье. Трясущимися руками они сжимали автоматы.
— В штыки! — Подпоручник Малый Петрусь в лихорадке боя забыл, что у него автомат. Он схватился за ствол и прикладом стал бить по шлемам.
Партизаны последовали примеру командира роты. Глухие удары. Раскалываются головы и приклады, гнутся стволы… Кто-то из немцев схватил офицера за ноги и втащил его в окоп. Партизаны бросились за своим командиром, колотят прикладами, колют штыками…
— Вперед! — опять приказывает поручник. Гитлеровцы выбежали вперед, закрывая им дорогу. Несколько очередей — и те упали как скошенные. Из-за угла окопа показалась рука, и черная лимонка описала дугу… Высокий партизан на лету схватил и отбросил ее. Они прижались к стенам окопа. Дрогнула земля, разлетелись осколки, раздались стоны…
— Браво, Лешек! — кричал кто-то охрипшим голосом.
Проклятия, призывы о помощи, крики разносились между окопами и блиндажами, а партизаны постепенно приближались к полноводной реке. Еще немного усилий, а за рекой спасение…
Вдруг перед бегущими показались заграждения из колючей проволоки. Такие уже не раз встречались партизанам, но сейчас они уже выбивались из последних сил. Вдобавок слабые остались сзади, было много раненых, лежавших неподвижно или корчившихся от боли… А тут эти заграждения! Проволока лежит у самой земли, мотки ее забаррикадировали переходы и по высоте доходят до лица человека. Ею обмотаны деревянные и железные столбы, а на этих металлических струнах — тысячи острых шипов, подстерегающих человеческие тела…
— Боже! Только этого не хватало!
— Эх, гады проклятые…
— Черт бы их побрал…
— Сукины сыны!
Проклинают, в отчаянии бросают на проволоку у кого что есть под рукой: одеяла, шинели, пиджаки. Замешательство — и вдруг глухие взрывы. Это взрываются мины-ловушки. Новые жертвы… Но живые не смотрят на тех, кто упал. Как им помочь?! Сзади напирают другие. Никто не обращает внимания, что грязь забрызгивает глаза, что рядом кого-то тяжело ранило, а кто-то хрипит, лежа на колючей проволоке.
Нашлись несколько саперов. Они прорезают проволоку стальными ножницами, проделывают проходы толом.
Солнце режет глаза, а сзади напирают другие с силой, умноженной обычным людским страхом за жизнь, с таким трудом сохраненную до сих пор. Возможно, именно здесь будет конец их партизанской судьбе. Подбегают следующие, уже непохожие на людей: черные от грязи, со стиснутыми зубами, с лицами, залитыми кровью…
Гарда с Ивановым поторапливают усталых людей. Видят, что делается около заграждений. Они не ожидали встретить такие замысловатые препятствия.
— Черт побери! — восклицает советский майор. Он без фуражки, седые пряди волос спадают на глаза. Он приглаживает их рукой. Волосы окрашиваются в красный цвет.
— Перевяжи. Из руки течет кровь. — Гарда вынимает из кармана индивидуальный пакет и подает майору.
— Э, ничего серьезного! Только царапнуло. — Иванов энергично пожал плечами. — Тебя, Ян, тоже отметили…
— Как людям выпутаться из этого ада? — думает вслух Гарда, глядя на скопище людей среди проволочных заграждений и отодвигая рукой повязку, сползающую на глаза. Тонкая струйка крови сочится из головы и стекает по шее.
— Надо организовать прикрытие, — советует майор. Гарда одобрительно кивает головой.
— Ко мне! — зовет он поручника Зайца {20}. — Выделите группы прикрытия, объедините огонь пулеметных точек… К реке будете подходить последними…
Поручник кивнул своим офицерам и связистам. Те собирали остатки батальона. Вскоре к ним присоединились более десятка бойцов из отряда Иванова, которых тот направил на усиление прикрытия. Раздались выстрелы.
— Самсон, ко мне! — опять зовет Гарда и вопросительно смотрит на партизан. — Где же он, черт побери!
— Убит… Около блиндажа, там, где вас ранило, — объясняет кто-то отсутствие командира взвода охраны.
— Подхорунжего Лешека, быстро…
— Я здесь, капитан. — Стройный паренек вытянулся и приложил пальцы к козырьку фуражки.
— Проверить, где тот мостик, о котором упоминал проводник. Я его не вижу. Может, где-то ниже по течению реки? Выполнять!
— Слушаюсь! — Подхорунжий повернулся кругом.
А тем временем были разрезаны последние, местами покрасневшие от крови куски проволоки. Перед партизанами — открытое пространство, луг, но вдоль и поперек изрезанный рвами. Словно было мало тех препятствий! Партизаны перепрыгивали, поскальзывались, падали в широкие проломы, наполненные водой, вскакивали вновь…
Последние метры перед рекой. Спасение было уже близко. Но это только казалось.
Короткие и резкие вспышки вдруг рассыпались по лугу, воздух разорвал свист осколков, над травой заклубились узкие полоски черного дыма. Мины! Гитлеровцы били из минометов. Вокруг крики:
— Нога! Помогите, братцы…
— Ой, живот…
— Друзья, товарищи…
Партизаны из последних сил пытались убежать от этих смертоносных взрывов. Только скорее бы к реке! Они уже отчетливо видели ее волны. Теперь каждый должен был рассчитывать на собственные силы и здоровье. А земля стонала и дрожала, словно от отчаяния за тех, кто должен был здесь остаться навсегда.
Лучи солнца отражались в лужах крови, скользили по посиневшим лицам и расширившимся зрачкам убитых. Мозаикой красок переливалась Припять — последнее препятствие, отделяющее их от спасения.
По болотной трясине и мокрым лугам, через вражеские блиндажи стремились партизаны к Припяти, но и здесь не было долгожданного спасения. Ад, окружавший их сзади и с боков, разгорелся еще и перед ними. Свистом и грохотом ожил и противоположный берег реки.
19
Командир взвода, фамилия не установлена, один из так называемых «тихо-темных», был заброшен из Англии. — Прим. авт.
20
Зигмунд Гурка-Грабовский, был тяжело ранен 1 августа 1944 года на берегу Вислы под г. Пулавы, на поле боя произведен в капитаны Войска Польского и награжден крестом Виртути Милитари. В настоящее время — капитан запаса. — Прим. авт.