Страница 3 из 11
Многому научили меня товарищи. И прицеливаться, и стрелять, и бросать гранаты, и драться врукопашную. Они не жалели для меня ни сил, ни времени… Командир отделения сам показал мне, как надо чистить винтовку. Он разобрал её на части и называл каждую из них: вот это спусковой крючок, а тут — боевая пружина. И я был старательным учеником, мама!
Как-то зимой выдались трудные, тяжёлые дни. Таких я за всю свою боевую жизнь не запомню! Обувь у нас износилась, мы разорвали свои рубашки, лоскутьями обвязали ноги. И, пройдя чуть не босыми больше сотни ли, с ходу выбили противника с одной высоты!
А есть нам в этот день было нечего…
На высоте стояли высокие голые деревья. На самых верхушках белыми шапками лежал снег. К ночи поднялся буран. А нам нужно было удержать позицию до подхода главных сил. И мы её удержали! Враг не смог отбить у нас высоту и отступил…
Ночь была холодная-холодная. Винтовку можно было держать, только закинув за спину или обняв руками. Дотронешься до неё ладонью — и рука примерзает к стволу. Горнист поднёс к губам трубу — так пришлось отдирать её вместе с мясом. Ноги у меня закоченели, и, чтобы согреть их, я расхаживал взад и вперёд. Пустой желудок тоже, казалось, замёрз. На глаза невольно навёртывались слёзы… А командир отделения ободрял нас:
— Враг не смог выбить нас с горы! — сказал он. — Теперь он думает, что мы все здесь перемёрзнем. Но мы — бойцы коммунистической армии и не испугаемся трудностей! Держитесь, товарищи!.. Старайтесь побольше двигаться и гоните, гоните от себя сон! Я уверен, задание будет выполнено и мы одержим победу над врагом.
Он отправил бойцов на посты, а меня задержал в укрытии и не велел никуда уходить.
— Вы, корейские товарищи, и без того делите вместе с нами все трудности фронтовой жизни… Нелегко вам приходится. О вас, как о новичке, я обязан заботиться больше, чем о других.
Протесты мои на него не действовали. Увидев, что я совсем замерзаю, он снял с себя шинель и заставил меня одеться.
— А ну-ка, устроим бег на месте… Может, согреемся.
Он взял меня за руку, и мы с ним немного попрыгали…
— Да, товарищ Ким, — задумчиво сказал Чжан Ин-ху. — Не отведав горького, не оценишь и сладкого… Китайцы и корейцы связаны одним горем, одним счастьем. И если революция победит в Китае, то и корейский народ наверняка добьётся победы.
Я вспомнил о завещании отца, написанном кровью, и горячо сказал:
— Я знаю: Китай и Корея — одна плоть, одна кровь… И поверьте, я перенесу любые невзгоды, любые трудности! Для нашей обшей победы я готов пожертвовать даже жизнью!
Шинель и прыжки согрели меня, но зато сильнее стал чувствоваться голод. Ноги ныли от усталости… Чжан Ин-ху заглянул мне в лицо. Ночь была тёмная, но при слабом свете звёзд я заметил, что шапка-ушанка у него покрылась слоем инея, а на ватнике наросла ледяная корка.
Командир с улыбкой спросил:
— Вы, верно, проголодались, товарищ Ким?..
Он достал из своей сумки кукурузную лепёшку. Она совсем промёрзла и была твёрдая, как сталь.
— Да разве её раскусишь? — воскликнул я.
Чжан Ин-ху молча расстегнул ватник и спрятал лепёшку у себя на груди. У него зуб на зуб не попадал от холода. Застегнувшись, он взял меня за руку, и мы снова принялись прыгать. Прыгали мы долго, пока не свалились от усталости. Чжан Ин-ху вытащил из-под ватника оттаявшую лепёшку и, отламывая от неё кусок за куском, заставил меня съесть её. Нет, ты только подумай, мама, они относились ко мне лучше, чем к родному! Помню, я не мог удержаться, и слёзы хлынули у меня из глаз, словно вода, прорвавшая плотину.
Та ночь показалась нам за год… Многие отморозили себе ноги. Я не чувствовал своих пяток: они стали как деревянные. Бойцы ругались:
— А, старая сволочь Цзян [2], изменник родине!.. Не помогай тебе богатый американский дядюшка, мы с тобой давно бы покончили! Ну, ничего, мы ещё отомстим тебе за всё!..
Наступил рассвет, и мы увидели, что в долине полным полно людей, лошадей, орудий. Это подошли наши главные силы. Нам предложили отдохнуть, поесть, но мы не согласились и первыми ринулись в атаку. Усталость, голод, боль — всё было забыто. В ногах у меня покалывало, но я что есть силы бежал за командиром отделения. Натиск наш был стремительным. Противник дрогнул и стал отступать. Долго мы ещё преследовали удирающего врага. В этот день одно только наше отделение взяло в плен больше пятидесяти вражеских солдат. Мы получили благодарность командования.
Маленький братишка Ким Ен Гира весь обратился в слух. А мать улыбнулась сквозь слёзы.
— Да, наша армия — это геройская армия! И ей не страшны никакие трудности! А ваш командир отделения просто молодец! Вон он как о тебе заботился! Не знаю уж, как и отблагодарить его…
— Нет, ты послушай, послушай, мама! — нетерпеливо перебил её Ким Ен Гир. — Я тебе расскажу ещё про один случай… Если бы не командир, не свидеться б нам с тобой больше… Было это во время последнего сражения. Враг сопротивлялся с небывалым упорством. Войсками его командовали американские агенты, прошедшие особую школу. Это — самые верные собаки Чан Кай-ши. Двое суток бились мы за позицию, с которой удобно было штурмовать город, и, наконец, захватили её, уничтожив восемьсот вражеских солдат. Наши части подошли к городской стене и окружили город. Снаряды у гоминдановцев кончились, пушки молчали… Американцы сбросили им с самолета патроны.
Дня через три в городе начался голод. Но гоминдановцы не сдавались. Тогда был отдан приказ: на рассвете начать общий штурм города. В этом бою основная тяжесть ложилась на нашу роту. Командира роты ранило, рука у него была на перевязи, и всё-таки вместе с командирами взводов он отправился на разведку.
Моё отделение получило задание взорвать городскую стену. Время перевалило за полночь. На небе мигали яркие звёзды.
Перед городской стеной протекала широкая река. На другом её берегу было сооружено несколько дотов. Одни из них были разбиты, в других затаились враги… Через реку вёл мост, за ним тянулись заграждения из колючей проволоки.
Нашим взводом командовал Чжан Ин-ху. Он не спал уже несколько суток подряд, глаза у него ввалились, лицо почернело, осунулось. Выяснив обстановку, он послал двух бойцов на тот берег подготовить взрыв. Захватив взрывчатку, они кинулись к мосту. Первый из них рухнул на землю, не пробежав и тридцати метров. Второму удалось перебежать мост. Он припал к колючей проволоке.
— Наверно, режет проволоку! — решили мы. Но боец не двигался… Командир Чжан опустил бинокль, и по выражению его лица я понял, что и второй наш товарищ убит. Кровь вскипела во мне, сердце забилось сильнее.
— Разрешите пойти мне, товарищ командир взвода! — обратился я к Чжан Ин-ху.
Бойцы повскакали со своих мест.
— И я пойду! И я!
Среди вызвавшихся было много новичков, и, увидев это, я стал ещё решительнее настаивать на своём:
— Товарищ командир, я сумею выполнить это задание!
— Погодите, дайте мне подумать, — неторопливо ответил Чжан Ин-ху.
— Товарищ командир! Вспомните, сколько вы меня воспитывали и учили! Неужели вы думаете, что я не справлюсь с заданием?
И, не дожидаясь согласия командира, я взял взрывчатку.
— Смотрите, как отважен наш корейский товарищ! — услышал я голос Ван Дэ-кая. — Стыдно нам отставать от него! Товарищ командир отделения Ким! Я пойду вместе с вами.
— Только будьте осторожны! — напутствовал нас Чжан Ин-ху. — Мы прикроем вас огнём.
Мы скинули шапки, сняли ботинки и с лопатами и взрывчаткой в руках выскочили из окопов. Согнувшись в три погибели, мы опрометью бежали вперёд. У моста нас заметили. Противник открыл огонь. Поднялась стрельба и с нашей стороны: гремели пушки, трещали пулемёты. Над нашими головами растревоженным осиным роем жужжали пули. Но мы не обращали на них внимания.
Мост уже позади… Колючая проволока оказалась разрезанной — спасибо герою, который успел это сделать! И, успешно преодолев проволочное заграждение, мы подошли вплотную к стене. Здесь, у самой стены, мы находились в сравнительной безопасности. Подкопав землю, мы заложили под стену взрывчатку.
2
Чан Кай-ши.