Диана де Пуатье

Девятнадцатого января 1538 года вдова Сенешаля выдала замуж свою старшую дочь Франсуазу за достойного человека, могущественного сеньора, Роберта де Ла Марка, герцога Бульонского.

В то же время совершенно очевидно было, что союзница главного распорядителя, ярая противница Реформации, рассудительная женщина, которую ее престарелый муж научил многим хитростям, отныне оказывала неограниченное влияние на наследника трона. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы внести раздор в ряды приближенных ко двору и поколебать политику Франции.

Мир среди христиан, война при дворе

Госпожа д'Этамп не могла просто так смириться с появлением соперницы. Соперницы, которая, будучи старше ее на девять лет, жила в счет будущего и ожидала того часа, когда сможет занять ее место! До сих пор эти две дамы соблюдали приличия. Теперь внешнее благополучие с треском лопнуло, и, так как в то время фаворитка обладала неограниченным влиянием (ее практически считали правительницей), большинству грандов пришлось принять участие в их ссоре.

Когда все они сделали свой выбор в пользу одной или другой — иногда не без отвращения — при дворе наметились два противоборствующих лагеря. «Ужас состоит в том, — писал Монлюк, — что во Франции женщины суют свой нос слишком во многое. Королю следовало бы заткнуть рот женщинам, которые вмешиваются в разговоры… Отсюда все доносы и клевета».

На самом деле, никогда еще условия не были столь благоприятны для начала борьбы двух воинственных интриганок, готовых к действию. Скрытые противоречия существовали между королем и дофином, между ультра-католиками и защитниками новых идей, между сторонниками Священного союза и теми, кто не гнушался дружбой с султаном. Знаменосцами стали бесстрастная богиня в черном и неудержимая фея в золотых одеждах.

Когда кампания 1537 года только начала развертываться, уже были ясны очертания обеих партий, это предвосхищало катастрофу раскола. Королеве Маргарите, герцогине д'Этамп, чете Дю Белле, адмиралу де Бриону, еретикам, находящимся у власти, противостояли те, кого Диана сплотила вокруг дофина, то есть королева, Монморанси, лотарингские принцы, поборники единства христианского мира. Вполне зрелая женщина поставила во главе представителей прошлого восемнадцатилетнего принца.

Не только главный распорядитель двора пожинал лавры в течение всего прошлого года. Парижане считали, что они обязаны своим спасением Клоду де Гизу, который направил подкрепление в осажденную Перонну, не дал захватить эту местность и тем самым преградил противнику дорогу на Север. Огромная популярность компенсировала недоверие, которое король и высшая знать питали к этому лотарингцу, чрезмерно гордому своими каролингскими или анжерскими предками и страстно желающему проявить себя в качестве борца за веру. Поэтому герцог так стремился заслужить одобрение толпы. В действительности, его брат, кардинал Жан Лотарингский, мог добиться всего, чего угодно, от короля, и защищал своего брата от опалы. Ни у одного прелата не было такого количества епархий, бенефициев, никому не оказывали таких милостей. Более того: его племянник Карл Лотарингский стал архиепископом Реймса в девять лет!

Это ненасытное племя работало во имя собственного блага с упорством и предусмотрительностью монастырского братства. Возможно ли было, чтобы члены этой фамилии не заметили восходящей звезды и не стали поддерживать дружбу с женщиной, которая своей принципиальностью в вопросах веры заслужила их восхищение?

Гизы усилили партию дофина. В то время они были тесно связаны с Монморанси. Старший сын Клода, молодой и пылкий Франциск Лотарингский, граф д'Омаль, писал ему: «Вы можете рассчитывать на меня, я так же в Вашем распоряжении, как любой из Ваших сыновей».

Дальнейший ход войны согласовывался с их интересами и был благоприятен для Дианы. Гиз показал себя во всем великолепии во время кампании в Артуа; дофин и главный распорядитель продвинулись до самых границ Нидерландов. Несмотря на свое нездоровье, король хотел присоединиться к ним, но госпожа д'Этамп задержала его в Мёдоне.

Именно поэтому Монморанси располагал полной свободой действий, когда королева Венгрии, правительница Нидерландов и сестра императора, предложила начать переговоры. Осторожная принцесса не хотела, чтобы ее провинции подверглись ужасному опустошению, жертвой которого стала Пикардия. Главный распорядитель, оставшийся сторонником мира, несмотря на одержанные им победы, с огромной радостью согласился на это предложение. Приняв еще одно внезапное решение «импульсом», Франциск уступил, и, в соответствии с перемирием, подписанным 30 июля в Боми, военные действия приостановились на северных границах. Но лишь на северных: сердце терзаемого демоном короля вновь откликнулось на призыв Италии. Монморанси сдерживал его, как мог, помешал ему предпринять совместно с султаном и Барбароссой атаку на Неаполь, перед которой ничто бы не смогло устоять. Когда возможность была упущена и император был спасен, вновь благодаря его стараниям, главный распорядитель перестал противиться.

Восьмого октября дофин был назначен главнокомандующим армией, которой предстояло завершить завоевания, начатые в прошлом году. Монморанси был при нем в должности генерал-лейтенанта, «по чьему указанию все и делалось». На самом деле, Генрих не был еще готов к тому, чтобы командовать. Он вонзил себе в бедро собственный клинок, «веселясь в своей комнате».

Это небольшое ранение ничуть не помешало ему начать экспедицию, в которой французы должны были переправиться через По. В промежутке между боями ни его любовь, ни его жена, ни воспоминания о платоническом рыцарстве не помешали ему вкусить грубых солдатских удовольствий. Уроженка Пьемонта, девица необыкновенной красоты, по имени Филиппа Дучи повстречалась ему на пути. В тот день Генрих отыгрался за все изыски и отсрочки, которые навязывали ему от имени авторов куртуазных романов. Он изнасиловал девушку и больше о ней не заботился, хотя она и забеременела.

Тем временем Монморанси беспрестанно думал о том, как наилучшим образом прекратить войну. Если Франция просто нуждалась в отдыхе, то император из-за нехватки денег, бунтов собственных наемников и жителей фламандских городов, беспокойства, доставляемого лютеранами и турками, находился в отчаянном положении. Но никто не подсказывал Франциску I, чья энергия убывала день ото дня, кто мог бы заставить судьбу повернуться к нему лицом. Брион больше не появлялся при дворе, Маргарита скомпрометировала себя, лично вступив в переговоры с Карлом Пятым по поводу Наварры, госпожа д'Этамп не слишком хорошо разбиралась в политике. Может быть, чета Дю Белле… Увы! Они хранили молчание.

Внезапно стало ясно, насколько силен был заговор при дворе, в центре которого вот уже год стояла госпожа де Брезе. Удивительная связь объединяла людей, которые, в принципе, должны были противостоять друг другу: Элеонору Австрийскую и ее зятя, кардиналов — Турнонского, Лотарингского — и любовницу дофина, мрачного Монморанси и кружок жизнерадостных юных приятелей наследника.

«Все за папу, за императора, против Турка и ереси».

Диане удалось добиться согласия между этими людьми, и это приводило Франциска в полное замешательство. С самого рождения его, «Цезаря» Луизы Савойской, боготворили, превознося его слабости наравне с его серьезными деяниями. Коварство женщины поставило его в положение старика-отца, выжившего из ума, которого его почтительные, приведенные в негодование дети умоляют спасти душу и добро. Какой крах!

Франциск спокойно переносил влияние своего окружения. Возможно, он испытывал угрызения совести и поэтому позволил убедить себя в том, что было бы безумием, желая истребить ересь во Франции, поддерживать ее за пределами страны. Возможно, он поверил в то, что вступление в Священный союз поможет ему обрести, наконец, столь вожделенную Миланскую область. Но окончательное решение было подсказано ему самой его сутью. Непопулярность среди молодых людей, их неодобрение были для него непереносимы. Диана взяла верх над этим человеком, который был ненамного старше, чем она сама, напугав его перспективой потерять престиж и превратиться в старикашку.