Страница 23 из 66
В 1759 и, наконец, в 1768 году Каспар Фридрих Вольф подтвердил идею эпигенеза, обратившись к определенным частям организма, например кровеносным сосудам у развивающегося эмбриона цыпленка, и доказав, что они на самом деле возникают из разных видов тканей. Его работа, что довольно странно, во многом отталкивалась от трудов Лейбница — во-первых, о дифференциальном исчислении, которое, как бы там ни было, является математикой перемен, и во-вторых, о монадах.
Однако ошибочная идея, в правдивость которой верят, умирает непросто. Пока ее сторонники живы и не меняют своих взглядов, идея тоже жива. О живучести ошибочных идей несколько раз говорится в следующих главах нашей книги. Даже в 1770-х и 1780-х годах теория преформизма по-прежнему не сдавала позиций. В 1776 году Нидхем выпустил против Вольтера работу под названием Idee sommaire и все еще выступал против «многочисленных глупостей» преформистов{117}.
Понадобились исследования многих ученых — работы по изучению клеточной теории жизни и, наконец, хромосом, — пока по живучей доктрине удалось справить поминки. Благодаря этим работам у нас теперь есть превосходные описания поразительного разнообразия теорий развития, во всех них есть масса общего.
Несмотря на некоторые абсурдные аспекты в позициях как Вольтера, так и Нидхема, оба они в свое время пользовались огромным уважением. Вольтер смог немного сбить спесь с Нидхема, но тот оказался намного устойчивее, чем Мопертюи. Более того, когда в 1781 году Нидхем умер в Брюсселе в возрасте 68 лет, он обладал несколькими английскими и бельгийскими аристократическими титулами, а также рядом церковных званий.
Вольтер, наблюдавший за похоронами Ньютона, когда жил в Англии; решил устроить собственное отпевание не менее торжественно. Его желание исполнилось, хотя и через 13 лет после смерти. Когда в 1778 году он умер от горячки, его спешно похоронили за пределами Парижа, чтобы совершить все по христианскому обычаю. Затем по требованию общественности его останки в 1791 году с огромной помпой и торжественностью перенесли в только что сооруженный парижский Пантеон.
Окончательное решение
Как мы оцениваем Вольтера и Нидхема сегодня? Вольтер, как и многие его современники, смешивал религию с наукой. Частично, как мы видели, активность Вольтера объяснялась тем, что работой Нидхема воспользовались атеисты. И все же каковы религиозные воззрения самого Вольтера? Хотя он и отвергал организованную религию, но полагал, что во Вселенной существуют порядок и гармония, что подтверждает существование разума как основополагающего двигателя. Как говорил сам Вольтер, для часов нужен часовщик. Эта идея пользуется широкой популярностью и сегодня.
Противостояние между Нидхемом и Вольтером затрагивало также различия между статичной и меняющейся, т.е. эволюционирующей, Вселенной. И снова эта дискуссия помогла заложить фундамент, на котором в дальнейшем могли работать строители. Здесь же достаточно сказать, что Вольтер был сторонником статичной Вселенной. Он, как и многие преформисты, утверждал, что сейчас мир такой же, каким был создан. В ответ на вопросы о том, почему ископаемых морских животных иногда находят в Альпах, он высказывал предположение, что это были остатки пищи, которую с собой брали путешественники{118}.
Теперь о Нидхеме: может, он был просто ослеплен своим религиозным фанатизмом? Рейчел Уэстбрук, историк науки, которая провела одно из подробнейших исследований жизни Нидхема, предполагает, что он «является последним представителем вымирающего вида» — т.е. человеком, который с помощью науки защищал свою религию. И все же, добавляет она, по иронии судьбы, «значительная часть его трудов способствовала развитию новых светских взглядов». Например, в его системе есть «динамика» и упор на постоянное развитие природы. «Бог или дух как поясняющая необходимость, — говорит Уэстбрук, — практически не нужен в системе природы, предложенной Нидхемом»{119}.
Сегодня не вызывает сомнений, что развитие эпигенетично. В виде яйца или спермы не существует никаких готовых организмов. И тем не менее, даже в наши дни можно вспомнить утверждение Нидхема о том, что в его теории Бог играет не менее важную роль, чем в учении преформистов. Он спрашивал, неужели есть разница, создал Бог все организмы в начале мира или просто установил законы, по которым в дальнейшем возникает вся жизнь?
Другими словами, если создание жизни не приписывать божественному творцу, тогда жизнь каким-то образом появляется из неживого, и понятие спонтанного зарождения не исчезло, а всего лишь было перенесено на более ранее время. Некоторые современные исследования говорят о том, что если оно действительно имело место в какую-то отдаленную эпоху, то происходило на уровне вируса или на еще более элементарном.
Следовательно, хотя в споре между преформистами и сторонниками теории эпигенеза победили последние, дебаты между виталистами и механицистами, одним из ответвлений которых был вышеуказанный спор, все еще продолжаются. Позиция виталистов (которую, например, разделял Лейбниц): частицы живой материи в чем-то отличаются от частиц неживого вещества. Механицисты утверждают, что материя есть материя, а феномен жизни можно объяснить с учетом того, как именно соединились частицы.
Кто из них прав? Мы не намного продвинулись вперед по сравнению с тем, в каком положении находились философы и ученые в эпоху Лейбница. Если для исследований полезно считать живые организмы машинами, то вполне может оказаться, что для более глубокого понимания жизни нам все же потребуется подходить к проблеме с метафизической, виталистической точки зрения. В работе Нидхема говорилось, что жизнь каким-то образом исходит изнутри, а не снаружи, что было очень удачным началом. Кроме того, идея о внутренней матрице (moule interieur) оказалась неплохим первым описанием работы ДНК.
Для Вольтера спор с Нидхемом был одним из многих подобных дебатов. В целом о его отношении к спорам можно сказать его же словами: «Диспуты между авторами полезны для литературы. Точно так же споры великих и стычки маленьких при отсутствии управления необходимы для свободы»{120}. Хотя здесь Вольтер не говорит о науке, к ней его слова тоже применимы. Цитату можно представить так: «Диспуты между натурфилософами полезны для науки точно так же, как споры великих и стычки обычных людей необходимы для свободы мысли и совершенствования знаний».
Теорию преформизма обвиняли в том, что она помешала развитию биологии. В 1931 году великий историк науки Джордж Сартон писал: «Таким образом, из-за излишних дискуссий, которые значительно опережали экспериментальные данные, исследовательская традиция XVII века приостановилась или, по крайней мере, значительно замедлилась на более чем 100 лет»{121}. Можно сказать, что диспут между Нидхемом и Вольтером оказался важным фактором, который затронул проблему спонтанного зарождения и тем самым привел к появлению экспериментальных свидетельств, вернувших, наконец, развитие науки в правильное русло.
Сегодня для изучения развития требуются также исследования, которые касаются вопросов старения, возможности омоложения и даже лечения рака. Предположим, что окажется, будто рак вызывается вирусом или какой-то еще более низкой формой жизни, созданной с нуля. Такое вряд ли возможно, но все же шанс есть. Нидхем бы восторжествовал. Вольтер бы улыбнулся и закричал секретарю: «Скорее, Ваньер, памфлет!»
ГЛАВА 5.
Бульдог Дарвина против Елейного Сэма.
Эволюционные войны
Часть 1: XIX век
Одним прекрасным летним днем 1860 года в зале Оксфордского университета негде было яблоку упасть. В помещение набилось более 700 человек. В центре зала сплошной черной массой выделялись представители духовенства. В остальной части зала отдельно друг от друга сидели несколько защитников новомодной теории Чарльза Дарвина. Все эти люди собрались здесь на ежегодное собрание Британской ассоциации содействия развитию науки. Дата собрания в тот год выпала на 30 июня, спустя почти семь месяцев после публикации новой провокационной книги Дарвина The Origin of Species by Means of Natural Selection («Происхождение видов путем естественного отбора»).