Страница 21 из 66
Для большей конкретики сторонники эпигенеза использовали некоторые идеи, успешно проявившие себя в физике и астрономии. Мопертюи предположил, что определенную роль здесь играет притяжение. Против этого утверждения сразу же выступил крайне религиозный зоолог Реомюр, которому не нравилась его оккультная природа (звучит знакомо?), к тому же он считал, что одного притяжения было бы недостаточно, чтобы частицы успешно соединились. В ответ Мопертюи предположил, что сами частицы обладают неким внутренним разумом — наподобие монад Лейбница.
Известный натуралист XVIII века Бюффон, чья многотомная Histoire naturelle («Естественная история») многие годы считалась эталоном, тоже высказал несколько предположений относительно эпигенеза, в том числе о moule interieur (внутренней матрице), особых «проникающих силах» и разделении материи на органическую и неразумную. Избыток органической материи, сверх той, что нужна телу для собственных целей, становится семенным материалом обоих родителей. Бюффон описал наблюдения Нидхема в своей «Естественной истории» и тем самым привлек к ним особое внимание.
Наконец, сам Нидхем выдвинул эпигенетическую теорию, в которой особую роль играла некая жизненная сила (например, превращение растительной материи в животную) как источник всех событий в жизни. Эта сила имеет две формы (одна связана с расширением, другая — с сопротивлением) — и именно из равновесия между ними возникает жизнь. Нидхем был сторонником Лейбница, и его две разновидности силы напоминали движущую силу и силу инерции из учения немецкого философа, из которых создавалось то, что Лейбниц называл vis viva (живая сила).
Все три эпигенетические теории (Мопертюи, Бюффона и Нидхема) были похожи, поскольку причиной развития считали определенную силу. Такое сходство было не случайно. Во-первых, вспомните об успехе Ньютона, открывшего в мире неживой материи силу тяготения. Во-вторых, Бюффон работал с Мопертюи и Нидхемом.
Из них троих только Нидхем провел значительные лабораторные исследования в сфере эмбриологии. Осуществленные около 1747 года, эти наблюдения были реальной попыткой проверить некоторые утверждения преформистов. Он поместил бараний бульон в стеклянный сосуд и закупорил горлышко пробкой и мастикой, смолистым веществом. В качестве еще одной меры предосторожности он подогрел сосуд в горячей золе, чтобы убить все живые организмы, которые остались в колбе после варки и укупорки.
Вскрыв сосуд через несколько дней, Нидхем изучил бульон и увидел, что он «кишит Жизнью и микроскопическими животными самых разных размеров»{105}. В экспериментах с подмокшей пшеницей он получил тот же результат. Среди «микроскопических животных» были и такие, у которых он находил сходство с червями.
Другими словами, Нидхем утверждал, что наблюдал спонтанное зарождение, создание жизни из неживой материи. О возможности спонтанного зарождения говорили давно. В 1667 году известный фламандский врач и ученый Ян Баптист Ван Гельмонт заявил, что любой человек может создать мышь, смешав грязные тряпки с пшеницей. Кто бы в этом усомнился? Требовалось только соединить оба элемента в открытом ящике, подождать определенное время, и мыши обязательно появятся.
Но к середине XVIII века идея о спонтанном зарождении несколько дискредитировала себя, и широко распространилось мнение, что жизнь появляется только от жизни, причем от жизни того же самого вида. Мыши не возникнут из пшеницы и грязного белья. Теперь Нидхем с его бараньим бульоном и пшеницей, воспользовавшись, казалось бы, бесспорной экспериментальной технологией, переиначил все результаты опытов. Возможно, на этом низшем уровне жизни неорганическая материя действительно превращается в органическую, в живых существ.
Как бы там ни было, работа Нидхема на самом деле означала смерть теории преформизма, доказав, что в ней нет никакой необходимости. Несмотря даже на то что его эксперименты касались низших форм жизни, из них можно было сделать вывод, что те же результаты будут справедливы и.для высших форм, поэтому больше не нужны были эмбрионы, существовавшие с момента Божественного творения.
Но, к ужасу Нидхема, его наблюдениями воспользовались материалисты и атеисты, которые нашли в них поддержку собственных идей. Например, материалисты считали, что все можно объяснить движением материи или материи и энергии, а открытия Нидхема идеально подтверждали это мнение. Кроме того, если неорганизованная материя может превратиться в живых существ, зачем тогда вообще нужен божественный творец?
Вольтера такой результат опечалил не меньше, чем Нидхема, но он, конечно же, обвинил в нем именно последнего. Хотя Вольтер боролся со многими излишествами церкви, он твердо верил в Бога, а кроме того, был преформистом (как и Лейбниц). Как мы знаем, Вольтер активно поддерживал Ньютона, а Нидхем, явный сторонник Лейбница, верил в существование у каждой монады своей жизненной силы.
По иронии судьбы, точно так же, как о работе Ньютона Вольтер впервые услышал от Мопертюи, о Нидхеме он узнал тоже от этого несчастного человека, на этот раз из писем Мопертюи в 1752 году. Но по-настоящему Вольтер заинтересовался трудами Нидхема только 10 лет спустя. К этому его подтолкнули некоторые события. Одним из них, несомненно, была объемная, внушительного вида книга, которую Нидхем выпустил в 1750 году. Хотя в ней содержалась информация о его наблюдениях, в целом это была беспорядочная смесь науки, философии и религиозной полемики, как раз то, что непременно вызвало бы раздражение Вольтера.
Голиаф против Голиафа
В 1755 году Вольтер переехал в Женеву, где цензура была к нему не столь строгой, как во Франции. Но протестантская церковь все еще имела сильные позиции в Швейцарии, и вопрос религиозных чудес начал переплетаться с политикой. Жан-Жак Руссо, еще один выдающийся французский писатель и полемик, выступал против чудес в надежде ослабить влияние Римской католической церкви. Нидхем защищал не только чудеса, но и католическую и кальвинистскую церкви, а также политику правящего класса этой страны.
В» 1765 году появился ряд памфлетов, казалось бы, анонимных, под названием Lettressur les miracles («Письма о чудесах»). Конечно же, автором был Вольтер. Он говорил не только о разоблачении чудес, но, подобно Гоббсу за 100 лет до этого, о божественных правах королей. Поскольку работа Нидхема явно допускала возможность чудес в повседневной жизни, Вольтер решил, что должен сломить Нидхема. Он намекнул, что Нидхем — гомосексуалист: «Как! Среди нас появился видоизмененный иезуит, учитель юношества! Это опасно во всех отношениях»{106}.
Нидхем решил принять бой. В ответ он написал Вольтеру несколько публичных писем. В одном из них он оскорбительно отзывался о вольнодумстве Вольтера, презрительно говоря о «так называемых мудрецах», которые проповедуют добродетель, но на практике не соблюдают обет безбрачия. Под этим он подразумевал несколько любовных романов Вольтера, последний из которых тот завел с собственной племянницей. Затем он добавляет, что «труды Вольтера — это яд» и «открытый призыв к распущенности, которая является величайшей угрозой для человечества»{107}.
Согласно письмам Нидхема, Вольтер, представлявшийся великим благодетелем, на самом деле бедствие для людей, и его нужно провозгласить врагом страны. Нидхем писал: «По Вашим словам, мораль — весьма незначительный предмет и должна быть подчинена физике. Я же говорю, что физику нужно подчинять морали»{108}.
Первые два письма Нидхема были сравнительно прямолинейны, а третье являлось пародией на третье письмо Вольтера, и Нидхем был уверен, что разоблачил «ошибочные рассуждения» Вольтера. Уверенный в своем успехе, он радостно писал коллеге Шарлю Бонне (который, как ни странно, подобно Вольтеру был преформистом), что не мог ответить раньше, потому что «заканчивал небольшую войну против господина Вольтера». Называя свои письма «трофеями», он скромно добавлял, что работал не ради славы, а во благо общества{109}.