Помяловский

День 24 сентября можно считать началом студенческого революционного движения. Помяловский не мог, конечно, не примкнуть к нему. В общественной жизни 60-х годов большую роль играли также разные кружки, клубы, редакционное собрания и т. д. Арест студентов, закрытие университета держало общество в приподнятом настроении. В домах собирались, спорили, обсуждая события, готовясь к новым стычкам. Образовались специальные салоны, где бывали писатели, профессора, студенты, революционно настроенная молодежь и т. д. Такие вечера были у Н. Г. Чернышевского. Их любила устраивать его жена, Ольга Сократовна. На этих собраниях — по воспоминаниям В. Обручева — бывали среди прочих Антонович, Помяловский, Павлов и др. На этих собраниях спорил и говорил больше всех сам Чернышевский.

Интересные «вечера» происходили также у известного тогда архитектора Штакеншнейдера, дочь которого, Елена, автор популярного «Дневника», одна из образованнейших тогдашних женщин, была душой этих вечеров. Штакеншнейдеры познакомились и сдружились с Помяловским весной 1861 года, скоро после появления «Мещанского счастья». «Помяловский, — рассказывает Штакеншнейдер, — слыл у нас под именем «Зефирот». «Что такое «зефирот» теперь немногие, пожалуй, помнят, и я уже отчасти забыла. Была какая-то мистификация, кажется в «Петербургских ведомостях», что где-то появились странные крылатые существа с человеческими обликами, голубоглазые, с золотистыми волосами, которых зовут зефироты. В тот день, когда эта мистификация была напечатана, в первый раз явился к нам Помяловский и читал ее вслух. И по мере того, как он читал, каждый из слушающих находил удивительное сходство между чтецом и описываемым странным существом, конечно в лице только».

Помяловский был душою этого общества. Штакеншнейдеры и их гости были в восторге от обаятельной личности Николая Герасимовича. Л. Ф. Пантелеев, бывая у Штакеншнейдеров, разделял их восторг в отношении Помяловского.

«Что это был за удивительный человек, — вспоминает Пантелеев: — в нем особенно поражала одна черта, не часто в те времена встречавшаяся в представителях молодого поколения: у Помяловского и следа не было заметно книжного развития. Казалось, он вырос среди известных идей, что жизненные идеалы того времени составляли реальную действительность, окружавшую его с раннего детства. Где других мучило сомнение или запутанная сложность явлений, там для Помяловского все было просто, ясно, как божий день. И вместе с тем его мысль не отзывалась тою поверхностностью, для которой все вопросы давно решены — остается только повторять готовые формулы. В обществе, о чем ни шел разговор, это был блестящий собеседник, его речь была жива, остроумна, но всегда сдержанна; его разливистый смех не только не мешал, но всех заражал веселостью. Самая наружность Помяловского невольно привлекала к нему, его густые русые волосы от природы закидывались назад, над лбом и делали лицо открытым, смелым, но не вызывающим, а голубовато-серые глаза отражали детски-бесхитростное и любящее сердце».

Николай. Герасимович бывал также часто на вечерах у Ф. М. Достоевского, с которым он переписывался уже в 1861 году. Сохранился интересный отзыв Достоевского об умении Помяловского имитировать богохульство попов. «Никто так сложно, — рассказывал Достоевский, — и совершенно кощунствовать не умеет, как семинаристы. В этом я сам когда-то убедился, да и от Николая Герасимовича слышал (от Помяловского). Тот рассказывал о них такие вещи, что волосы станут дыбом. Он (т. е. Николай Герасимович) знал всякие кощунственные молитвы, многие возгласы, гнусные пародии богослужения. И говорил он при этом, что исполнялось это все на обиходные церковные напевы, по гласам. И как удивительно хорошо покойный Николай Герасимович рассказывал об этих кощунствах, даже отвращение как-то шло мимо, забывалось как будто, так он воодушевлялся. А ведь человек он был робкий с чужими… когда не бывал навеселе».

Помяловский бывал охотно также в шахматном клубе, где собирались литераторы и общественные деятели. Здесь скорее был литературный клуб, весьма поддерживаемый Н. Г. Чернышевским. Кроме Чернышевского и Серно-Соловьевича, активного тогда деятеля «Земли и Воли», бывали П. Л. Лавров, Г. Благосветов, Вернадский, В. Курочкин и др. В буфетной этого клуба часто бывала склонная к водке литературная братия, среди них всегда Помяловский. Шахматный клуб был закрыт правительством в 1862 году за «неосновательные суждения». В шахматном клубе — по свидетельству Благовещенского — Помяловский проповедывал идею общинного (коллективного) литературного труда, и в голове его возникало множество проектов по этому поводу.

Здесь он хотел организовать своеобразное общество писателей-пролетариев, цель которого состояла бы в многогранном исследовании общественного быта. Он тогда уже задумал исследование быта петербургских люмпенов — нищих, бродяг, проституток, так называемых «отверженных» классового общества.

Интерес к люмпенам был у Помяловского не мимолетный. Он настойчиво собирал огромный и разнообразный материал. Это видно из отрывков сохранившегося романа «Брат и сестра», материал для которого Помяловский добывал в самых недрах «отверженства». Он стал бывать на Сенной улице в самой Вяземской лавре, где ютились пропойцы и уголовные элементы петербургского «дна». В это время Помяловский говорил профессору Щапову, что он «обрабатывает комическую повесть о разной оценке судом физиономии различных лиц при нанесении удара». Эта повесть вошла составной частью в роман «Брат и сестра». Со Щаповым Помяловский познакомился в январе 1862 года. Знакомство со Щаповым возникло по инициативе Помяловского, который всегда интересовался выходцами из низов, из «семинаристов», проявивших себя чем-либо в. науке, литературе и т. д. Он поэтому хотел лично знать «семинариста» Щапова, ставшего знаменитым историкам. Первая беседа Помяловского и Щапова протекала задушевно в серьезных литературных и научных разговорах. Оба талантливых «семинариста» говорили об артельных журналах и газетах («Век» и «Мирской толк»). «Очерки бурсы» были уже готовы, Помяловский лелеял мысль изобразить теперь быт провинциальных духовных училищ и семинарий. Он советовал Щапову написать свои воспоминания о сибирской бурсе, что, между прочим, последний и сделал. Помяловский и Щапов посвящали друг друга свои замыслы. Будущая жена Щапова, Ольга Ивановна Жемчужникова, пользовавшаяся славой идейной и образованной женщины, еще до замужества знакома была с Помяловским и отзывалась о нем с большим уважением. Помяловский оказал большое влияние на склад ее характера и выработку ее воззрений. В ее обществе Помяловский просиживал до глубокой ночи и, как говорят современники, свободно изливая накипевшую злобу, давал полный простор своему резкому сатирическому раздражению.

Этот интерес к своему брату «семинаристу» питал дружбу Помяловского с Серафимом Петровичем Автократовым, учившимся за границей философии, эстетике, биологии, медицине и выпустившим в 60-х годах «Учебник психологии» и перевод знаменитой книги Гобса «Левиафан». У Помяловского была та же черта, которая сильно развита была и у Горького: это большое чувство радости, испытываемой от культурного роста выходцев из народа.

— Вот, это наши трогаются, — говорил Помяловский в восторге, — на барство-то рассчитывать нечего. А вот ужо, погоди, наши выставят свои силы, не то будет.

В этот период он везде бывал, где пахло общественной инициативой, где собиралась идейная молодежь, где думали о новых формах литературы и жизни. Он был очень дружен с первыми студентками 60-х годов Екатериной Иеронимовной Корсини и Антониной Петровной Блюмер. У Блюмер бывал Помяловский вместе с Костомаровым, Пыпиным, Вороновым. Современники отзываются с восторгом о кружке Блюмер, как одном из лучших тогдашних идейных центров, в котором Помяловский играл первостепенную роль. Мы уже знаем, что идея общинного литературного труда активно проповедывалась Помяловским. В связи с этим сложилась журнальная артель, задумавшая издать газету «Мирской толк», редактором которой намечен был известный революционный публицист Г. 3. Елисеев. Здесь Помяловский и Щапов должны были принимать ближайшее участие. Все было готово. Но правительство не разрешило выхода газеты. В это время артель приобрела журнал «Век», желая гарантировать работников пера от эксплуатации со стороны литературных предпринимателей. Левое крыло членов артели во главе с Н. А. Серно-Соловьевичем стремились сделать журнал выразителем революционных идей. Серно-Соловьевич формировал тогда революционную организацию «Земля и Воля». Помяловский примкнул к этому журналу. Сюда он отдал небольшой очерк «Зимний вечер в бурсе». «Век» скоро прекратился; очерк о бурсе был напечатан во «Времени» — журнале Достоевского (1862 г., май). Позже этот журнал стал явно реакционным. Но вначале журнал сумел привлечь к себе таких, сотрудников, как Салтыков и Некрасов. Во «Времени» же (1862 г., кн. 9) напечатан и второй очерк бурсы («Бурсацкие типы»). Остальные очерки бурсы Помяловский напечатал в «Современнике» по возобновлении этого журнала.