Помяловский

В БОРЬБЕ ЗА РЕВОЛЮЦИОННО-ДЕМОКРАТИЧЕСКИЙ РЕАЛИЗМ

«Не в талантах, не в их числе мы видим собственно прогресс русской литературы, а в их направлении, их манере писать».

Современникам Чернышевского и Помяловского действительно приходилось вести споры не о талантах и не о числе их. В эти годы, 1855–1861, талантов появилось множество и самых настоящих. Стоит только назвать имена писателей, лучшие произведения которых относятся именно к этому времени. Вот они: С. Аксаков, Гоголь, Гончаров, Григорович, Даль, Достоевский, Дружинин, Искандер-Герцен, Крестовский (Хвощинская), Михайлов, Некрасов, Островский, Печерский, Писемский, Помяловский, Сухово-Кобылин, Толстой, Тургенев, Успенский, М. Е. Салтыков-Щедрин и др.

Среди этих талантливых писателей были люди различных направлений, но преобладали писатели-дворяне.

Вскрыть «рассейскую действительность» во всей мрачности ее рабовладельчества эти писатели не решались из боязни разжечь страсти, из боязни новой «пугачевщины».

Новый же читатель — разночинец, отлично знавший крестьянскую жизнь, не мог мириться с этой недоговоренностью. Он требовал настоящей правды без всяких прикрас, без всякого нарочито мягкого колорита. Между тем все повести о народе, писанные в то время Тургеневым, Григоровичем, Толстым, Писемским, Далем, сводились к тому, что надо помочь народу развить свои добрые чувства и простить ему пороки, навязанные жизнью.

Все это раздражало нового демократического читателя. Он требовал показа действительности в ее подлинном виде. Чернышевскому и Помяловскому пришлось стать выразителем этих новых литературных требований, этого протеста против барского прекраснодушия. Теоретическое обоснование всего этого Чернышевский дал в своих «Очерках гоголевского периода русской литературы» («Современник», 1855 и 1856). Как критик он подошел к этому вопросу в своей статье о Николае Успенском «Не начало ли перемены?» («Современник», 1861).

В своих «Очерках гоголевского периода» Чернышевский задался целью восстановить «заветы Белинского». Ибо, по его мнению, в современной ему критике не нашлось людей, способных продолжать дело, начатое Белинским, впервые решившим вопрос об отношении литературы к обществу и его основным проблемам.

Чернышевский с большим сочувствием рисует борьбу Белинского за принципы натуральной школы, сравнивая эту борьбу с борьбой так называемого отрицательного направления, выразителем которого был «Современник».

Принципы же «отрицательного направления» ярко сформулировал Чернышевский в статье об Успенском. Здесь он дает анализ особенностей намечающейся но-вой литературной школы и ее направления. На этом пути Чернышевский подводит итоги литературной полосе, шедшей, по его выражению, под знаком гоголевского Акакия Акакиевича. Сторонники этой литературной традиции считали, что о таких забитых людях, как гоголевский герой, незачем говорить всю правду, — она может только, вследствие его убогости, уменьшить сострадание и не возбуждать симпатий к нему.

Писателям этим весь народ, т. е. крестьянство, представлялся каким-то Акакием Акакиевичем, который, мол, несчастен, кроток, безответен, безропотно переносит свои страдания и обиды. Именно таков — по Чернышевскому — характер повестей из народного быта Тургенева, Григоровича и их подражателей.

Рядом с этим Чернышевский отмечает стремление дворянской школы подвести крестьянство под один тип. Это особенно возмущает Чернышевского, ибо крестьянское общество, как и всякое другое, крайне противоречиво и многообразно. Вот почему он приветствует Успенского. Ибо, по мнению Чернышевского, Успенский со всеми этими традициями порвал. Если бы, полагает Чернышевский, эти рассказы Успенского были прослушаны его «сиволапыми» героями, то отзыв их был бы об авторе не как о каком-то добром и ласковом барине, а как о своем брате. Все эти наблюдения подсказывают Чернышевскому заключительные слова его статьи об Успенском, явившейся своего рода манифестом новой демократической литературы: «Говорите с мужиком просто и непринужденно, и он поймет вас; входите в его интересы, и вы приобретете его сочувствие. Это дело совершенно легкое для того, кто в самом деле любит народ, — любит не на словах, а в душе».

Таким образом, девизом новой литературной эпохи был объявлен строгий и правдивый реализм, свободный от всякой идеализации, и основной целью ее стало — познание подлинной действительности.

Такое понимание реализма было особенно близко Помяловскому. Недаром он говорил: «Надоело мне подчищенное человечество. Я хочу узнать жизнь во всех ее видах, хочу видеть наши общественные язвы, наш забытый, изможденный нуждою люд, на который никто и смотреть не хочет. У меня хватит присутствия духа, чтобы разглядеть без отвращения эти подонки человечества, нашего брата такими вещами не удивишь». На этом пути познания неприкрашенной действительности Помяловский ставил перед реалистической литературой революционной демократии широчайшие задачи.

Помяловскому принадлежит мысль о коллективной писательской работе по изучению народного быта. Скоро после того, как он стал печататься в «Современнике», он выдвигал такие планы. «Я, — говорил он, например, — возьму на свою долю петербургских нищих, буду изучать их быт, привычки, язык, побуждение к ремеслу и все это описывать в точных картинах; другой возьмет мелочные лавочки для таких изучений; третий — пожарную команду и т. д. Все добытые сведения будем помещать в особом, реальном журнале, устроенном на общих началах, и из этих сведений, — взятых целиком из жизни, впоследствии явится картина нашего петербургского быта».

В первом романе Помяловского, в «Мещанском счастье», картины петербургского быта лишь мимоходом намечены. Эти картины нашли свое воплощение лишь в «Молотове», «Брате и сестре», «Очерках бурсы».

В «Мещанском счастье» пред нами еще обычный усадебный фон дворянской литературы тургеневской школы. Но подход Помяловского к этому традиционному фону и действующим здесь основным героям был отмечен всеми тенденциями революционно-демократического реализма в его борьбе против дворянской литературной гегемонии, против ведущих героев тургеневской школы, в частности против Рудина. Основные моменты этой борьбы в значительной мере определяют характер творчества Помяловского.

В 1860 году Помяловский сообщает своим близким и друзьям, что заканчивает большую повесть, в которой хочет изобразить отношения плебея к барству. На самом деле замысел Помяловского был более обширным. Уже здесь он пытается решить ряд эстетических задач, которыми он заинтересовался в статьях Добролюбова и Чернышевского. Над первым своим произведением Помяловский работал сравнительно долго и усердно, особенно стараясь исправить свой язык:

«Язык только у меня больно тяжелый — пишу точно бревнами ворочаю», — жаловался он.

Свое произведение он твердо решил предложить «Современнику»: «Мне «Современник» больше нравится, чем другие журналы, — объяснял свой выбор Помяловский, — в нем воду толкут мало, видно дело… Да и притом, говорят, там семинаристы пишут…»

Рукопись он отнес Панаеву, тогдашнему секретарю. Последний, однако, вместо обещанных двух недель долго тянул с ответом, что в конце концов рассердило Помяловского, и он потребовал возвращения рукописи. После долгих поисков оказалось, что рукопись находится у Некрасова. Первой встречей с Некрасовым Помяловский остался очень доволен. Повесть была принята, и автор получил приглашение постоянно сотрудничать в журнале.

А. М. Горький справедливо говорил о «Мещанском счастье» как о крупном художественной произведении, до сих пор имеющем важное значение в деле воспитания советского читателя.

Объяснить значение «Мещанского счастья» можно, только изучив всю совокупность решаемых в повести проблем, а также художественный метод, которым написано это произведение.