Страница 27 из 40
— Как не понять. Так что покажи как-нибудь.
— Покажу, — повторила Светлана Петровна и, чтобы удивить мужа, хотела было тут же добавить, что этот Кирилл Левашов, ко всему прочему, еще и есть тот самый молодой летчик, который в нее безотчетно влюбился, но что-то тогда ее удержало: то ли озабоченность мужа служебными делами, то ли приход начальника штаба дивизии, а только ничего у нее из этой затеи тогда не вышло.
Но Кирилла мужу она все-таки показала. Это случилось как раз в тот памятный вечер в клубной землянке, когда только что прибывшие на аэродром «союзники» отважились на концерт.
Кирилл тогда танцевал с Малявкой, и Светлана Петровна, показав на них глазами, шепнула мужу, чтобы не услышали другие:
— Вот это Левашов и есть.
Генерал внимательно посмотрел на него и вдруг беззвучно рассмеялся. Светлана Петровна обиделась.
— Что ты нашел в нем смешного?
— Я его узнал.
— Значит, ты знал его раньше?
— Ничего подобного, раньше я его не знал. Но я его узнал.
— Странно.
— Ничего странного нет, — ответил генерал, все еще давясь от беззвучного смеха. — Посмотри-ка, ведь это тот самый офицер, которому наш Нерон располосовал брюки. Не помнишь? Я его узнал сразу. Только раз посмотрел и узнал. Ну, посмотри же внимательнее. Это он. Неужели не узнаешь?
Светлана Петровна посмотрела и вспыхнула: теперь она узнала тоже, и странное чувство вдруг охватило ее. Ей показалось, что в этот миг она узнала не только того долговязого юношу, которому Нерон располосовал брюки, но и догадалась еще и о настоящей причине появления этого юноши у нее под окнами и, хотя Кирилл в этот момент на ее глазах самозабвенно кружился в танце с другой, вдруг почувствовала к нему такой неудержимый прилив признательности, нежности и еще чего-то такого, отчего кровь стучит в висках, что вдруг, повернулась к мужу и требовательно проговорила:
— Мне хочется с ним потанцевать!
— Танцуй, — просто ответил тот.
— Но как? Не приглашать же его мне самой?
— А почему бы и не пригласить? Сейчас я прикажу объявить следующий танец дамским вальсом, и ты его пригласишь и потанцуешь.
— Не получится, — усомнилась она. — Его тут же перехватят. Особенно вон та, что сейчас с ним, эта остроглазая певунья. Недаром она в истребительном полку служит, настоящий истребитель-перехватчик. Видишь, как она вцепилась в него, бедненького, насмерть закружит.
Генерал озадаченно потер висок — ему захотелось сделать жене приятное, да и Кирилл ему понравился, и, потерев висок еще раз, он и предложил тот сногсшибательный по своему замыслу план, который тогда таким блестящим образом и осуществился. Правда, сначала Светлана Петровна не захотела об этом плане и слышать.
— Ты с ума сошел, дорогой? — не на шутку встревожилась она. — Это неслыханно. А люди? Что подумают люди? Мне будет стыдно им в глаза смотреть.
— Пусть это тебя не тревожит, все беру на себя, — успокоил ее генерал. — Сделаю все как надо, комар носа не подточит. Я его вызову, то есть деликатно так приглашу и как бы между прочим скажу, намекну и все такое прочее. Ну, в общем и целом положись на меня, и все будет хорошо. Сто процентов гарантии.
Он еще ей что-то говорил горячо и убежденно, и Светлана Петровна в конце концов согласилась — она привыкла верить мужу во всем и всегда. Правда, осуществил он тогда этот свой план несколько иначе, чем говорил, чисто уж по-генеральски, резко и прямолинейно. Но все равно получилось неплохо, она осталась довольна, и в тот же вечер, это уже возвратясь после танцев домой, несколько возбужденная происшедшим, открыла наконец мужу, что лейтенант Левашов и есть, между прочим, тот самый безумно влюбленный в нее летчик, о котором она когда-то ему говорила. Генерал помрачнел и сухо сказал:
— Благодарю за новость! Но почему ты не сообщила мне об этом раньше?
— Как-то не находила времени, — мгновенно присмирев, ответила Светлана Петровна. — Я собиралась…
— И собралась только сегодня, — повысил голос генерал. — И, полагаю, не иначе, как в знак благодарности за то, что я, безмозглый дуралей, организовал для тебя с ним танец, так сказать, танец-рандеву?
— Я думала, тебе это будет неинтересно.
— А сегодня, после того, что произошло на глазах почти всего аэродрома, интересно? Не много ли интересного в один день, моя дорогая? Мало того, что Левашов тот самый человек, которому Нерон при довольно загадочных обстоятельствах распорол брюки, я сегодня же узнаю, что он еще и тот самый сумасшедший, который посмел влюбиться в мою собственную жену, а жена мне сообщает об этом как ни в чем не бывало. Тебе не кажется все это немножко странным?
Светлана Петровна не ожидала, что мужа это так расстроит, и, мгновенно присмирев, долго и угнетенно молчала, потом, расцепив сведенные на груди руки, кротко, точно про себя, произнесла:
— Но что, собственно, произошло? Что тебя встревожило? Я что-то не пойму, дорогой.
Генерал и сам не шибко-то понимал, что произошло, но он был сердит и сердито же ответил:
— Произошло, вероятно, то, что и должно было произойти. Зачем тебе, ко всему прочему, надо было еще танцевать с этим Левашовым?
— Мало ли кто с кем танцует. Может, по-твоему, мне лучше было танцевать с начальником метеослужбы?
Генерал знал, что начальника метеослужбы Светлана Петровна недолюбливала за его солдафонство, да и сам он едва терпел его за то же самое и сказал:
— Зачем обязательно с ним. Со мной, например.
— А ты меня пригласил?
Действительно, пригласить жену на танец генералу как-то не пришло в голову и он, почувствовав несокрушимость ее довода, как-то размягченно пожевал губами.
— А может, ты меня ревнуешь? Действительно, уж не ревнуешь ли ты меня, чего доброго, мой дорогой?
В голосе Светланы Петровны генерал уловил не только одно любопытство и, боясь запоздать с ответом — она могла истолковать промедление на свой лад и в свою пользу, — будто не признавая пауз, быстренько и с явно наигранным недоумением проворчал:
— С чего ты взяла? Взбредет же в голову такое. Ревную? Вот женщины!
Так вот оно все и было, и это генерал все живо, хотя и не по своей охоте, сейчас вспомнил и представил по порядку, словно кто невидимый установил у него за спиной киноаппарат и добросовестно прокрутил перед ним все это кадр за кадром. Вспомнил, представил, да еще перекинул мостик к тому, что произошло сегодня, произошло как бы закономерно, а вовсе не случайно, и ему стоило больших усилий, чтобы отвлечься от этих крепко связанных между собой событий и полностью переключиться на жену, не пропустить из ее рассказа ни одного слова. Но они, эти события, опять вставали перед его глазами самым крупным планом, и он начинал тогда не мигая и слишком уж пристально, точно под микроскопом, изучающе разглядывать жену: ее безупречно голубые и сейчас немножко усталые глаза, высокую грудь, плечи, брови, губы, и чуть ли не ловил носом исходившие от нее тонкие запахи, как если бы хотел проверить, а так же ли вот, как всегда, пахнут ее густые, круто убегающие назад волосы, нет ли в аромате этих волос и даже в их укладке чего-то нового, подозрительного. Но волосы пахли так же стойко и нестерпимо знакомо, как всегда, чем-то отдаленно напоминая запах скошенной травы, и уложены они были с той же, всегда удивлявшей его простотой, в которой главным был присущий ей безукоризненный вкус и мера, и глаза ее тоже были теми самыми — хотя чуть грустные и широко распахнутые, они по-прежнему глядели на мир светло и чисто, и кожа щек, которую он любил трогать кончиками пальцев, все так же заманчиво нежно и матово поблескивала в тени террасы, а на правом виске, почти на уровне верхнего кончика уха, неизменно вспухала и билась чуть заметная, но такая знакомая синеватая жилка, которая, как он знал, появлялась у нее всякий раз, когда она бывала не в духе или когда ей надо было что-то сделать через силу. И ноги она сейчас, сидя на табуретке чуть наискосок от него, держала, как обычно, вместе, немножко поджав под себя, словно по полу гулял ветер, и голос ее, несмотря на явную растерянность, ни капельки не изменился, был таким же волнующе напевно-мягким, как и в тот еще далекий день, когда они только познакомились.