Страница 7 из 119
Я давно замечал за Абрамовым его непонятное для нас поведение в звене. По каким-то причинам он часто забегал в землянку, где жили командиры части. Уже тогда, еще в начале зимы, я думал о причине его частых посещений старших командиров. Абрамов по своей натуре был страшным подхалимом, заискивающим в полку перед всеми, кто был выше его по званию и положению. Он все время старался быть на виду у командира эскадрильи, у политрука и других наших командиров. Он, видимо, очень боялся, что его, как имеющего низкое образование и беспартийного, могут отправить на фронт, как не нужного в нашем полку. Поэтому, видимо, он задался целью очернить нас с Гречушкиным перед командиром и политруком полка. Это нами было точно установлено. Однажды в личном разговоре нас троих мы с Гречушкиным выразили свои сомнения, почему нас до сего времени не посылают на фронт, когда под Москвой глубокой осенью сложилось такое тяжелое военное положение. Эти сомнения мы тогда высказали только Абрамову. И уже на другой день командир звена Соколов стал нас расспрашивать об этих сомнениях. Мы уже тогда поняли, что это передал ему Абрамов и что он за «птица». Как потом выяснилось из разговоров с нашими товарищами, он давал сведения не только о нас с Гречушкиным, а и о многих других младших специалистах. Абрамов был осведомителем среди нас. Ему верили политрук и другие командиры, а он делал свое черное дело очень умело. По странным причинам были иногда случаи отказов пулеметов, установленных на истребителях в бою. Это было подозрительным для нас с Гречушкиным, так как пулеметы мы готовили очень тщательно. По некоторым признакам мы стали подозревать, что кто-то подкладывает в ленты помятые патроны. Вот теперь у нас возникло сомнение и догадка, не было ли это дело рук Абрамова, но доказать это было невозможно.
Часа в два дня нас всех построили и зачитали приказ об увольнении из полка шестнадцати младших специалистов. Мы с Гречушкиным оказались в числе уволенных. Нам выдали сухой паек на одни сутки и приказали отправляться в распоряжение запасного пехотного полка, который находился в том же городе, где был этот аэродром.
— Ну, пехота, пошли! — крикнул кто-то из наших товарищей.
И мы понуро побрели от аэродрома. Обернувшись, я увидел, как нам вслед махали руками наши летчики. Я остановил всех товарищей по несчастью, если так можно назвать нас, и мы все, как один, поклонились нашим самолетам и летчикам, которые стояли на аэродроме и махали нам руками на прощание. В это время мы думали, что нам уже нет больше дороги в авиацию, но некоторые из нас ошиблись.
Среди нас были три товарища родом из Западной Белоруссии. Один из них, сержант Волович, нарушил наше тягостное молчание и спросил:
— Слушайте, Ильин, а почему вас с Гречушкиным уволили из полка? Чего-чего, а этого мы просто не ожидали. Вы оба были такими активными и хорошими специалистами в полку. Тем более Гречушкин член партии, а вы, Ильин, имеете техническое образование и были одним из комсомольских активистов в полку, просто удивительно.
— А ты что, не знаешь? Там у них в звене такая сволочь была, этот, как его, Абрамов. Он же о всех нас всякие гадости доносил политруку. Мне об этом сказал один из наших летчиков, — ответил за нас Белоусов, мастер по вооружению из соседнего звена.
— У, гад! — сорвалось с языка Гречушкина. — А мы с ним делились всеми мыслями и сомнениями, как с лучшим другом.
Покопавшись в кармане своей гимнастерки, Гречушкин достал небольшую фотографию Абрамова, потом ручкой написал на ней жирно «гадина» и повесил ее на ближайшем телеграфном столбе.
Шли мы медленно, у всех было гадкое настроение, как будто бы всех нас выгнали из родного дома и мы не знали, как сложится наша судьба.
Запасной пехотный полк мы нашли нескоро. Он располагался в районе каких-то складов, на окраине этого города, и был огорожен деревянным забором. Внутри ограды стояло несколько одноэтажных деревянных барачного типа построек. У входных ворот на посту стоял часовой, солдат невзрачного вида. Подойдя к воротам, мы остановились и как-то не решались войти на территорию этого полка. Неожиданно мы услышали зычный голос незнакомого нам офицера, появившегося откуда-то сзади:
— Эй, авиация, вы не заблудились? Что вы здесь делаете? — Обернувшись, мы увидели красивое и приветливое лицо капитана в форме военного летчика. Как и полагается дисциплинированным воинам, мы все встали по стойке смирно, и один из нас доложил:
— Товарищ капитан, мы прибыли в запасной пехотный полк для дальнейшего прохождения военной службы.
— Вольно! — дал команду капитан, а затем приказал: — За мной, шагом марш! — и, отведя от ворот в ближайший городской сад, приказал нам садиться на траву около себя.
— Ну, ребята, а теперь рассказывайте, кто вы такие и как вы попали в запасной пехотный полк, — сказал капитан.
Мы наперебой стали рассказывать о том, что с нами случилось и как мы оказались здесь. Во время рассказа мы, конечно, не назвали номера нашего полка и где он находится, так как еще не знали, кто этот капитан и почему он нами заинтересовался. Неожиданно для нас он нам предложил:
— Вот что, хлопцы, хотите снова вернуться в авиацию?
— Конечно, хотим! — дружно заявили мы.
— Нет, вы не спешите с ответом. Я вам предлагаю совсем другую авиацию — парашютно-десантную. Мы набираем из запасных полков молодых солдат в наш парашютно-десантный батальон, в котором я служу. А вы уже знаете толк в авиационной технике, и мне бы очень хотелось вас зачислить в батальон.
Дальше он нам рассказал об условиях приема на подготовительные курсы парашютистов, о тренировках, которые проводятся во время занятий, и многое другое. Во время этой беседы мы с Гречушкиным шепотом договорились, что обязательно пойдем в парашютно-десантный батальон. После этой беседы и остальные наши товарищи дали согласие вступить в этот батальон.
На первом же пассажирском поезде мы вместе с сопровождающим нас капитаном приехали в Краснодар, где и находился отдельный парашютно-десантный батальон, в который мы пожелали быть зачисленными на дальнейшую военную службу. Он располагался в двухэтажном помещении одной из бывших школ города. Нас разместили на втором этаже в одном из классов школы, где никакой мебели не было. Мы с Гречушкиным расположились на ночь прямо на полу около окна, так как было очень жарко и душно в здании школы.
На другой день в десять часов утра нас повели на приемную комиссию. С каждым из нас лично беседовали командир и политрук батальона. Троих наших товарищей из Западной Белоруссии на подготовительные курсы не зачислили, а отправили назад в запасной полк. Всех остальных подвергли тщательному медицинскому осмотру и испытанию на различной медицинской аппаратуре и стендах. После этих испытаний нам с Гречушкиным объявили, что мы окончательно зачислены в батальон. Начались регулярные занятия по всем предметам парашютного дела.
В нашем батальоне было пять рот. Одна рота исключительно радистов, две — стрелков и две — подрывников-диверсантов. Мы с Гречушкиным были зачислены в роту диверсантов. В батальоне нас обучали ползать по-пластунски, бросать гранаты, различным видам борьбы, владению холодным и личным огнестрельным оружием, подкладывать и взрывать различные типы мин и еще многому другому. Учебой и работой мы были заняты с раннего утра и до позднего вечера. Часто и ночами мы делали длительные переходы по окраинам города с определенными заданиями по тактической подготовке. Готовили нас в батальоне серьезно и умело.
В некоторые дни из наших рот забирали отдельных, хорошо подготовленных товарищей на выполнение боевых заданий. Мы видели, как их переодевали в гражданские костюмы и увозили из расположения батальона. Почти никто из них больше в наши роты не возвращался. Как потом стало известно, наш батальон предназначался для связи с партизанами в Крыму и подчинялся штабу Северо-Кавказского фронта.
Во второй половине июля нас начали тренировать по прыжкам на парашютах с самолетов. Стояла очень жаркая и солнечная летняя погода. Однажды утром, после завтрака, всех нас построили и строем повели на ближайший аэродром, который находился от нас километрах в семи. Там нам было приказано надеть комбинезоны, шлемы и парашюты и быть готовыми к посадке на самолеты. Все мы очень волновались, так как это был наш первый прыжок на парашюте. Мы не имели никакого представления, как это будет и что мы будем чувствовать во время падения.