Страница 22 из 119
— Я женат, — доложил мне Афанасий. — У меня жена сельская учительница. Мы недавно поженились. Детей пока у нас нет, есть свой дом. Жили мы с ней хорошо. Я работал трактористом в МТС. Меня люди знают почти во всех деревнях Советского района Курской области. МТС находилась на станции Кшень, где был и наш районный центр. От деревни, где мы жили, эта станция и МТС были совсем недалеко.
Как я потом установил, Афанасий в вопросах географии был совершенно неграмотным человеком. Он абсолютно не представлял, в какую сторону нам нужно идти, через какие примерно крупные города должен был проходить наш путь, чтобы прийти ему на свою родину. Поэтому маршрут нашего движения прокладывал я. Наученный горьким опытом, я старался теперь держаться глухих мест, вдали от больших городов и поселков. Шли мы все время только по проселочным дорогам, обходя стороной различные, даже маленькие города. Пока мы двигались степной местностью. Населенные пункты были один от другого на очень больших расстояниях, до 15 и даже до 30 километров. Все время стояла теплая солнечная погода. Каждый день мы проходили по 40–45 километров. Ночевали в степи, в стогах сена или в скирдах соломы, а иногда нам удавалось останавливаться на ночлег и в небольших населенных пунктах.
Дорогой я предлагал Афанасию где-нибудь попытаться узнать, нет ли здесь местных партизан, чтобы с ними соединиться и воевать против немцев. Афанасий соглашался со мной, но в то же время говорил:
— А где же ты здесь, в степи, найдешь партизан?
— Да, Афанасий, здесь, конечно, едва ли есть партизаны. А вот когда начнутся лесные массивы, то как, пойдешь тогда со мной к ним?
— Ну, если где будут леса, тогда другое дело. Но лесов-то пока даже маленьких не видно.
На этом наш разговор о партизанах и кончался. Мы шли изо дня в день, ускоряя свой шаг. Уже прошли восточнее Старобельска, приближались к Ровенькам, Воронежской области, а больших лесов и в помине не было. Пока стояла хорошая, теплая погода, мы спешили, так как наступил уже октябрь месяц. Где-то под Валуйками нас застал сильный ливень. Промокшие с ног до головы, мы, совершенно замерзшие, к вечеру пришли в одну небольшую деревню. Еще продолжался сильный дождь, когда мы постучались в одну из хат этой деревни. Дверь открыли два старых человека, видимо, супруги. Увидев нас, посиневших от холода и сильно промокших, старушка всплеснула руками и заохала:
— Батюшки! Сынки вы мои! Да какие же вы мокрые! Вы же совсем замерзли. Идите скорее в хату и давайте раздевайтесь. Старик! Ты чего стоишь, давай скорее какую-нибудь сухую одежду, — прикрикнула она на него.
Переодетые во все сухое, мы сидели за столом и пили горячий морковный чай с молоком и медом, ели борщ, заправленный сметаной. А в это время наша гостеприимная хозяйка со слезами на глазах рассказывала:
— Вот и наши сынки где-то сейчас на фронте. Может быть, уже и нет их в живых, сложили они свои головушки, воюя против этих фашистов.
Утирая свои слезы уголками головного платка и продолжая рассказывать о своих сынах, она сняла со стены фотографию двух молодых людей, с которой глядели два веселых, жизнерадостных юных парня, очень похожих на своего отца. Это их дети.
— А вы теперь куда путь держите? — спросил нас стоящий рядом со своей женой и до того молчавший старик.
Я решился пойти на откровенность и ответил ему:
— Отец! По правде сказать, мы ищем партизан. Не слышно ли здесь у вас чего о партизанах?
— Здесь их нет. Если где и есть, то это там, где есть леса. А у нас ведь кругом степь, да и фронт не так далеко. По утрам слышно, как гудит где-то на востоке. Бьются там наши сыны, — с грустью закончил он.
По-отечески обогретые лаской, мы крепко заснули под крышей этого дома. И ночью мне снился сон, как будто я дома и совсем еще маленький. А надо мной, лежащим в теплой мягкой постели, склонилась моя мама и улыбается своими добрыми глазами. Счастливый и бодрый, я проснулся. Наша одежда была высушена и даже постирана заботливыми материнскими руками этой старой женщины. Нас снова покормили добрые старики и проводили в дальний путь. Мы расставались с ними, как с родными людьми. Старушка даже перекрестила нас на прощание. У меня невольно навернулись слезы на глазах от проявленной к нам сердечности и такой необычайной доброты стариков. Всю дальнейшую дорогу мы были под впечатлением этой встречи с ними.
— Вот видишь, Афанасий, какие у нас люди. Разве их сможет победить гитлеровская армия? Сколько мы с тобой идем по нашей стране, уже прошли, наверное, километров четыреста, и какие везде добрые люди. Как они встречают нас, попавших в беду. Но они надеются, что мы снова вступим в бой с этими фашистскими гадами. Правильно я говорю?
Некоторое время помолчав, Афанасий ответил:
— Ты, Владимир, пожалуй, прав, но немцы-то вон куда забрались, уже до Волги дошли. А техника какая у них, все едут на машинах, а наши топают пешком. Разве такую армию победишь?
— Ничего, выдохнется этот фашист, и мы должны обязательно победить! Я так считаю! Эх, нам бы поскорее где-то встретиться с партизанами! А может, нам попробовать перейти линию фронта? Она где-то недалеко здесь проходит, слышишь, как гудит.
— Ну нет, линию фронта в степи не перейдешь. Здесь все как на ладони, и пытаться нечего, — категорически заявил Афанасий.
— Тогда знаешь что я тебе предложу, если нам не удастся встретиться с партизанами, а это вполне возможно, так как мы не знаем, во-первых, где есть большие лесные массивы, а во-вторых, где находятся эти партизаны. Так вот что я думаю. Тебе ведь очень хочется прийти домой? — спросил я Афанасия.
— Да, очень хочется.
— Так вот что я предлагаю. Нам осталось дойти до твоего района, а значит, и до твоей деревни километров четыреста, а может быть, и меньше. Если идти каждый день по 40–45 километров, то можно дойти до вашей местности примерно дней за десять, и числа 25–26 мы будем у вас. Давай договоримся: когда придем к вам, а это надо будет сделать ночью, то твоя жена должна будет нас обоих где-то спрятать. Мы узнаем, какова там у вас обстановка, возможно, от вас очень близко находится фронт, а там будет видно. Ты свою местность знаешь хорошо, поэтому, может быть, нам удастся перейти линию фронта, а может, сам фронт дойдет до вашей деревни, и мы тогда соединимся с нашей армией. Одним словом, что получится, будет видно на месте.
На этот раз Афанасий охотно согласился с предложенным мною вариантом дальнейших действий. И мы поспешили дальше. Чем ближе мы подходили к району Нового Оскола, тем чаще стали встречаться в населенных пунктах немецкие солдаты. Очень сильно чувствовалась близость фронта. Все чаще стали попадаться места, где были совсем свежие следы недавних боев. Мы стали более осторожными в пути. Теперь, чтобы пройти от одной деревни до другой, мы заранее у местных жителей узнавали название впереди находящейся деревни. Это было необходимо, потому что с нами произошел такой случай.
Однажды мы с Афанасием спокойно шли к следующей деревне. Дорога была безлюдная, и ничто нам не грозило. При выходе из одной деревни я случайно спросил местных жителей, далеко ли следующая деревня и как она называется. Неожиданно из-за бугра нам навстречу выскочила немецкая легковая машина, в которой сидел гитлеровский офицер и несколько немецких солдат. Поравнявшись с нами, немцы остановили машину и жестом подозвали нас к себе. Офицер, сидящий в машине, на ломаном русском языке спросил нас:
— Куда едешь?
Я не растерялся и ответил ему по-немецки, так как знал, что немцы более благосклонно относятся к тем, кто знает их язык.
— Нах дорф Дворики, пан!
— Зачем?
— Дорф лебен майне швестер.
Офицер остался доволен моим ответом, а Афанасия он и спрашивать не стал и разрешил нам двигаться в деревню Дворики. Махнув нам рукой, офицер крикнул: «Пошель!»
На этот раз пронесло, и мы пошли дальше. Где-то перед Новым Осколом на горизонте показался первый лес. Я очень обрадовался этому, но радость моя была преждевременной. Во второй половине дня мы пришли в небольшую деревню, которая стояла на западном краю леса. Местные жители ее приняли нас почему-то очень недоброжелательно. Это удивило нас. Когда же мы стали расспрашивать, большой ли это лес и нет ли где партизан, то один пожилой мужчина, житель этой деревни, сказал: