Страница 3 из 5
В этот день нас повели на сбор арбузов. Точнее – повезли на автобусе. Мы, разумеется, губу раскатали: думали, нам позволят взять с собой по арбузу. Ехали впервые за много дней как на праздник. Работа была очень тяжелая – нужно было таскать арбузы в грузовик. Принимающий их на борту рабочий был крайне сосредоточен, точно не арбузы складывал, а младенцев.
Многие из нас, понятное дело, мухлевали и собирали арбузы неспешно рядом с грузовиком. Мне и самой казалось, что не детское это дело, такие тяжести носить. Но для меня, повторюсь, главное было – забыться, поэтому я, как муравей-трудоголик, проделывала свою работу на автомате. Раз – отойти подальше, чтобы нести было труднее, два – поднять арбуз, три – донести до грузовика.
В очередной раз, когда я отошла в поисках моего, большого дальнего арбуза, неожиданно услышала рядом с собой:
– Мне одному кажется или они чем-то на огурцы похожи? – Я подняла голову, заслонила глаза ладонью от солнца: рядом со мной брел Денис. Он вскинул голову и робко мне улыбнулся.
– А это и есть огурцы, – буркнула Лена по правую руку от меня. – В переводе с персидского это «ослиный огурец».
– Он же неспелый! – кивнул Денис на выбранный ею арбузик: аккуратненький, с матовой коркой и ярко-зеленым хвостиком.
– Зато в нем нитратов меньше, – тоном знатока заявила Лена и направилась с ним к грузовику.
Денис пожал плечами, выбрал себе арбуз раза в два больше и пошел вслед за ней. Я подняла такой же большой арбуз, как взял Денис, но, распрямившись, тут же села на корточки, едва не выронив арбуз из рук: у меня резко потемнело в глазах. Когда я вновь выпрямилась, по всему телу словно огонек пробежал. Ну или электрический ток. Я даже испугалась на секунду: а вдруг все же схлопотала солнечный удар?..
Денис и Лена возвращались от грузовика. Он широкими мужскими шагами перешагивал через рытвины, а она семенила, неловко коротко взмахивая руками всякий раз, как запиналась об гибкие, распластанные по земле зеленые стебли арбузов. Они старались держаться в едва заметном отдалении друг от друга и шли, опустив глаза, словно каждый из них был сам по себе, но я даже на расстоянии слышала доносившийся от них разговор.
– Арбузы помещали в гробницы фараонов, – повествовала Лена, – чтобы им было там, чем питаться, в их загробном мире.
– Гм, – задумчиво заметил Денис, – значит, мы сейчас как бы идем по древнему фараоновскому кладбищу?..
– Да, в этом смысле собирать сливу было намного приятнее, – хмыкнула Лена. – В Древнем Китае цветок сливы с пятью лепестками символизировал пять богов счастья, поэтому невесты перед свадьбой собирали именно сливы… – Лена осеклась, заметив мой взгляд, и настороженно оглянулась, не смотрит ли в ее сторону кто-то еще.
Они приблизились ко мне и остановились.
– Привал? – улыбнулся Денис.
– Да не, что-то голова закружилась, – призналась я.
Денис тут же с готовностью присел рядом со мной на арбуз, а Лена принялась выбирать следующую ягоду. Ну или ослиный огурец, – как вам будет угодно.
– А кукуруза? – спросила я.
– Что кукуруза? – недоуменно посмотрел на меня Денис, но я спрашивала у Лены, которая еще не успела отойти.
– Кукурузу в древности тоже использовали в обрядах? – поинтересовалась я.
– А как же, – откликнулась Лена, довольная, что я оценила ее познания. – Ацтеки вообще считали, что человек был сотворен из кукурузы!
– Ничего себе, – опешила я и больше не нашла, что добавить. Появилось ощущение, что нас окружают призраки древних. Возле каждого арбуза замер оголодавший призрак фараона, в чаще сливовых деревьев кружились призрачные китайские невесты, а когда мы собирали кукурузу, искренне представляя, что мы одни, – на самом деле мы были окружены плотным кольцом ацтеков!
Тут поневоле задумаешься: ради чего люди мучительно верят в чудовищ, скрывающихся на дне океанов, в монстров, затаившихся в глубине неисследованных пещер, или в зеленых человечков, обитающих в просторах космоса, если все, что нас окружает, хранит в себе не меньше тайн и загадок.
– По-моему, у меня солнечный удар, – вполголоса произнесла я.
– Голова кружится? – оживился Денис.
– Симптомы солнечного удара – головная боль, сухость во рту, слабость, вялость, усталость, – заученно, будто отвечала урок, перечислила Лена, затем встала, взяла арбуз и пошла к грузовику, не оглядываясь на нас.
– Собираемся, собираемся, все в автобус! – вожатая с ярко-красной, как арбузная мякоть, косынкой на голове, захлопала в ладоши, привлекая всеобщее внимание. Мы подхватили по арбузу и пошли.
Но не тут-то было. Когда мы садились в автобус, все арбузы у нас изъяли. Мы возвращались в лагерь, трясясь на ухабах, хмурые, обиженные. Вожатая, стянув с головы косынку и вытирая ею вспотевшее лицо, терпеливо разъяснила нам, как, наверное, разъясняла каждой смене до и после нас, что арбузы имеют свойства накапливать нитраты, поэтому в наших же интересах не злоупотреблять этой ягодой.
– Злоупотребишь с вами, как же… – вполголоса пробормотал Костик и громко спросил: – Если арбузы такие вредные, зачем мы их собирали?
– Да, – поддержали его остальные, – куда их сейчас повезли? Уничтожать?
– Арбузы очень полезные, – перекрыла хор возмущенных голосов вожатая. – Но переесть их можно до тошноты и даже расстройства желудка.
– Да нам бы хоть по кусочку, – хнычущим голосом проговорил Костик. – А мы тут как рабы на плантации, хны…
– По кусочку и получите, – веско пообещала вожатая. – После обеда.
– А после ужина? – мгновенно среагировал Костик.
– А после ужина – спать, – отшутилась вожатая.
– Щедрые такие, – осклабился Костик, отвернувшись от вожатой. – Меня от их щедрости больше тошнит, чем от переедания.
Наконец мы въехали с открытого пространства черноземных полей в тенистую аллею. Это были грецкие орехи – серые деревья с раскидистыми кронами. Правда, сами грецкие орехи были еще неспелые – мы уже делали вылазку как-то вечером и вернулись в лагерь с коричневыми ладонями. И тут нам не подфартило.
Съев после ужина по жалкому ломтику арбуза, мы разбрелись по лагерю. Вот что называется – по усам текло, а в рот не попало! Было обидно, обиднее некуда, чего уж там. Если сперва мы хотя бы получали бонусы в виде сливы – причем в каком угодно количестве, лишь бы была вымытая, то тут, единственный раз будучи вывезены на поле с невообразимым количеством арбузов, за всю нашу работу мы получили по жалкому кусочку.
И было действительно непонятно – ну что им, жалко, что ли?.. Ведь наверняка никто даже и не знал, сколько там этих арбузов на поле. Арбузом больше – арбузом меньше, никто бы даже и не заметил! Зато мы были бы просто счастливы. В самом деле, ведь не в солдаты нас готовили, чтобы муштровать подобными запретами. Вряд ли наши родители представляли, что на целых три недели сдали нас в рабство. Да, рабство, иначе и не назовешь…
Ноги сами привели меня к футбольному полю. Я привычно уселась на трухлявый пень на его границе и стала бездумно смотреть на пустое поле. В этот день даже мальчишки не гоняли по нему мяч. Всем все приелось. Так подумать, где они могли быть – немного вариантов: срывали грецкие орехи в надежде, что те созреют уже дома; играли в карты в каком-нибудь корпусе или развалившись на траве за одним из них; крайний и самый неправдоподобный вариант – рванули на арбузное поле.
Все это сейчас было неважно. По крайней мере, для меня. Я уже прекрасно понимала, что мне не удастся очаровать ни одного из них. А ведь когда я ехала в этот лагерь, то воображала, как в кого-нибудь влюблюсь. И даже позволяла себе помечтать, что кто-нибудь – ну хоть кто-нибудь! – влюбится в меня. За всю мою жизнь в меня влюблялся мальчишка всего один раз: в детском садике. Звали его Стас. Был он ужасно толстым, с молочной кожей и бледными глазами. Он все таскался за мной по пятам и повторял, что, когда вырастет, женится на мне.
Я пошла к карусели – «гигантским шагам». Даже и она стояла без дела. Да что там, весь лагерь словно вымер. Уцепившись за палку, смирно висящую на толстой веревке, словно поджидающую именно меня, я пошла по кругу, разгоняясь все быстрее и быстрее. Наконец мои ноги оторвались от земли, и я полетела. Карусель время от времени едва слышно скрипела, а я наматывала круг за кругом, изредка отталкиваясь от земли. Я будто перепрыгивала – нет, перелетала! – через глубокие пропасти.