Страница 21 из 110
— Дедушка!
Юсуп-ага приоткрыл глаза.
— Дитя моё…
Дженнет опустилась возле него на колени и стала поить чаем, держа в одной руке пиалу, другой приподняв голову старика. Он пил с жадностью, потом сказал, что хочет вздремнуть. В это время у двери позвонили. Дженнет побежала открывать.
— Дедушка, к нам врач! — крикнула она из коридора. — Проходите, больной там, на балконе, — сказала она Оруну Оруновичу, ибо это был он, а сама вышла на лестницу. Там никого не оказалось. Возле дома тоже никого. Как же так? Врач «Скорой помощи» пришёл один, без медсестры и даже без халата? Дженнет вернулась в квартиру.
Увидев, кто пришёл, Юсуп-ага заторопился встать, но не смог.
— Лежи, лежи, дорогой! — Орун Орунович прошёл на балкон и сел на кошму.
— Я соскучился по тебе, — тихо сказал Юсуп-ага. — Почему ты шесть месяцев не показывался?
— Вот, пришёл рассказать, где я пропадал эти шесть месяцев, — Орун Орунович весело улыбался, а сам внимательно разглядывал Юсуп-ага. Явно сдал старый чабан, лицо осунулось, румянец слишком яркий, нездоровый, и такие измученные глаза. Бедняга чем-то болен.
— Тоскуешь, наверное, по своим барханам и овцам?
— Э-э, я, кажется, отгулял своё… В ногах совсем силы нет, голова постоянно болит, а погляди-ка на мои руки. — Руки старика дрожали. — Разве они удержат чабанскую палку?
На глаза Юсупа-ага навернулись слёзы. Врач сделал вид, что не заметил этих слёз. Он предложил старику перебраться в гостиную, уложил его там на диван, потом открыл чемоданчик, который постоянно носил с собой, вынул стетоскоп и аппарат для измерения давления. Не переставая улыбаться, сказал:
— Сейчас произведём настоящий врачебный осмотр и узнаем, чем дышит наш друг кочевник.
Закончив осмотр и помогая своему пациенту одеться, Орун Орунович как бы между прочим задавал вопросы:
— Бывает так, что у тебя по телу словно мурашки бегают?
— Да.
— В ушах звенит?
— Звенело, Но когда ты пришёл — перестало звенеть.
— Мурашки тоже скоро перестанут бегать. Прими-ка вот это.
Впервые в жизни Юсуп-ага проглотил лекарство. Орун Орунович потребовал, чтобы старик лёг в свою постель. Тот послушался. Врач положил ему под голову две подушки.
— Раньше у тебя бывало такое состояние, как сейчас?
— Две недели назад было похоже. Но я выпил чайник чаю, и всё прошло.
Пронзительно задребезжал звонок. На этот раз в дверях стоял человек в белом халате и с ним была медсестра.
— Вызывали «Скорую помощь»?
— Да, — ответила ничего не понимающая Дженнет. — А разве…
— Почему никто не встретил машину? — перебил её врач. — Где больной?
Дженнет проводила его и медсестру в комнату дедушки. Врач спросил у Оруна Оруновича.
— Вы больной?
— Нет, я врач, геронтолог. — Орун Орунович назвал свою фамилию. — Вовремя пришёл в гости. Необходимая помощь больному уже оказана. — Он повёл рукой в сторону Юсупа-ага.
— Что с ним?
— Гипертонический криз.
Из уважения к гостям Юсуп-ага хотел встать, но Орун Орунович попросил его ради всех святых не двигаться. Поскольку состояние больного явно приближалось к норме — цвет лица, пульс и прочее — работники «Скорой помощи» уехали. Орун Орунович остался. Он решил дождаться Бяшима.
Тот пришёл в положенное время вместе с женой: они работали в одной смене. Пока все ужинали и пили чай, Юсуп-ага оставался в постели, — врач не позволил ему подняться.
— Благодари судьбу, мой дорогой пустынник, что дело не закончилось инсультом,
Юсуп-ага не знал, что такое инсульт, но Бяшим и Майса знали, поэтому испугались не на шутку.
— Гипертонический кризис мог закончиться инсультом? — спросила Майса.
— Не кризис, а криз, — поправила Дженнет.
— Да, вполне могло случиться кровоизлияние в мозг, — мимолётно улыбнувшись девочке, ответил врач.
— А что надо сделать, чтобы криз не повторился? — спросил Бяшим.
— Этого вопроса я жду уже два часа. Но прежде чем ответить на него, следует, пожалуй, объяснить причину возникновения криза. У здорового человека гипертонического криза произойти не может, значит, остаётся констатировать наличие у вашего отца гипертонической болезни. Факт печальный. Откуда у него гипертония, хотите вы спросить? Причин для этого немало: психическая травма, постоянно подавленное настроение, постоянное присутствие факторов, вызывающих волнение, опасения и, как результат, слишком большая нагрузка на нервную систему… Да можно ещё долго продолжать! Первым толчком была пресловутая пенсия. У чабана с шестидесятилетним стажем вырвали из рук чабанский посох и сказали: дальше живи ничего не делая. А подтекст был такой: как-нибудь прокормим тебя своим трудом, от тебя же самого теперь немного проку. Думаете, легко было вашему отцу такое пережить? Никогда он не был иждивенцем.
— Если всё дело в том, мы можем и в городе подыскать ему работу, — сказала Майса. — Сторожем, садовником, словом, что-нибудь лёгкое, по силам ему.
— Не обольщайтесь, уважаемая. Сторож магазина, садовник в маленьком дворике — это не для вашего старика. Ему нужно его любимое дело, до мелочей знакомое, работа, в которой он — как бог всемогущий.
— Вы видели когда-нибудь, как чабаны, согнувшись в три погибели, сидят у костра в тридцатиградусный мороз? — запальчиво воскликнул Бяшим. — Я не хочу такой участи для моего престарелого отца!
— Для вас это было бы действительно тяжело, возможно даже гибельно, но не для него. Его организм отлично закалён и приспособлен переносить и стужу, и зной.
— Теории, доктор! Кабинетная логика!
— Вот это называется — с больной головы на здоровую. Это ваша логика — кабинетная, оторванная от конкретностей данной ситуации.
— Хорошо. Ещё один вопрос. Вы видели, как живут в селе? Даже в самых благоустроенных богатых сёлах?
— Видел.
— По-вашему, сельский дом может сравниться с нашей квартирой? Открыл один кран, буквально чуть рукой шевельнул — потекла чистейшая в мире холодная вода, открыл второй — вода горячая. А канализация и, простите, тёплый, чистый удобный туалет? А светлые комнаты, в которых зимой тепло, причём без гари, копоти и золы, а летом прохладно? Почему я не должен хотеть, чтобы мой работяга отец пользовался наконец благами подлинного комфорта?
— Он об этих благах не подозревал и, естественно, не мечтал о них. Они ему, честно говоря, ни к чему. Кроме того, как бы ни были ценны блага комфорта, они не в состоянии компенсировать для таких, как ваш отец, издержек городского бытия.
— Что вы имеете в виду? Какие издержки?
— А вот такие. Стремительный темп жизни — раз. Теснота, многолюдье везде — в доме, на улице, в троллейбусе, даже в зоопарке — два. Круглосуточный неумолчный шум, который мы с вами уже не замечаем, мы с вами, но не человек, всю жизнь проживший в безмолвии и покое пустыни. Это три. Далее. Каждый день на него обрушивается водопад информации, которую он совершенно не в состоянии усвоить и переварить. По-вашему, это не создаёт нервного напряжения? Наконец несметное количество автомобилей и прочего транспорта просто-напросто держит его в страхе. Мне говорили, что он даже по тротуару ходит с опаской, словно по джунглям, где при каждом шаге можно наступить на змею. Если хотите знать, его угнетает даже третий этаж. Мне передали его собственные слова: «Жить в этом доме всё равно, что в гнезде птицы, которое притулилось на гнилом суку».
— От кого вы это слышали? Кто так подробно осведомлён о нашей семье? — спросила возмущённая Майса.
— Дженнет.
Мать обернулась, чтобы отругать дочь, но той не оказалось в гостиной. Она ушла в комнату Юсупа-ага, чтобы быть при нём в случае чего. Шутка ли — у дедушки гипертонический криз и могло даже быть кровоизлияние!
— Не ругайте девочку. Она у вас очень смышлёная. И отзывчивая к тому же. Можете обижаться, но малышка Дженнет кое-что поняла раньше вас.
— Значит, вы утверждаете, что отец не сможет жить в городе? — Бяшим всё ещё колебался, не решался сделать конечный вывод.